Опера "Волшебная флейта" Вольфганга Амодея Моцарта – это вторая из обещанных премьер от Мариинского театра Санкт-Петербурга. Накануне полуконцертного исполнения оперы режиссер-постановщик Ален Маратра рассказал корр. РИА PrimaMedia о труднопостижимых феноменах любви, вдохновения и искусства как чуда. А также об опыте работы с великими Мстиславом Ростроповичем и Питером Бруком.
Ален Маратра окончил Национальный институт театрального искусства (INSAS) в Брюсселе. В 1974 году присоединился к труппе Питера Брука и принимал участие практически во всех постановках "Международного центра": "Кармен", "Махабхарата", "Буря". Сыграл Тригорина в "Чайке" Чехова и придворного шута Оселка в "Как вам это понравится" Шекспира. Участвовал во многих телепроектах, снимался в фильмах Мишеля Девиля ("Маленькая банда"), Амоса Гитая ("Голем") и Клода Берри ("Война Люси"). В Мариинском театре поставил оперу Россини "Путешествие в Реймс", которая получила премию "Золотая маска" в номинациях "лучший оперный спектакль" и "лучшая режиссерская работа" и "Золотой софит" как лучшая оперная постановка сезона; "Любовь к трем апельсинам" Прокофьева и "Волшебную флейту" Моцарта. Сотрудничал с Международным театральным фестивалем в Сан-Паулу, Театром Петра Фоменко и традиционным балийским театром.
Ален Маратра. Фото: РИА PrimaMedia
Про любовь
Основная тема "Волшебной флейты" – это любовь. Но что это такое – любовь? Очевидно, это не совсем то, про что рассказывают голливудские фильмы. Хотя некоторые девушки, безусловно, так и представляют: замечательный жених на белом коне, безоблачная жизнь в прекрасном замке. Но я скажу: нет, это нечто, чего не существует. Ведь даже в случае реализации самой прекрасной мечты все равно остается чувство неудовлетворения: душа хочет чего-то большего, более чистого и светлого.
Ведь и сам я – это не только то, что я есть. Внутри меня есть дикое желание чего-то другого, неизведанного. И это желание никогда не притупляется, оно постоянно. Кто-то при нашем рождении сеет зерно неудовлетворенности в нашу душу, и мы проживаем с ним всю свою жизнь.
Это такое чувство – его сложно описать словами, но именно оно заставляет нас внутренне расти и совершенствоваться. Это то, чем мы, актеры, можем поделиться с вами, зрителями. И хотя в реальности мы не имеем об этом представления, но можем ощутить это на уровне интуиции. Этим чувством светятся глаза ребенка, когда он смотрит на маму. Ему не нужно хвататься за нее и кричать, что он ее любит. Это чувство невидимо, но оно питает и насыщает его. Оно реально.
Удалось ли мне показать любовь со сцены так, чтобы зритель в нее поверил? Если я скажу, да, то буду слишком самоуверенным. Но я попытался открыть исполнителям, как необходимо реагировать на то, что происходит на сцене, чтобы в своих персонажах они раскрылись как личности.
Про театр как чудо
Актеры пытались демонстрировать мне жесты, которыми обычно описывают любовь: прижимали руки к груди, зажмуривались от избытка чувств, но это не совсем то. Вы видели людей, которые больше 30 лет живут в браке? Заметно, что их связывает что-то очень сильное. Как будто человек транслирует, что без партнера он ничто. Чтобы понять, как показать это, актер должен задать самому себе вопрос: что же такое любовь? И этот вопрос должен адресоваться ему не как артисту, а как человеку. Каждое слово, которое он пропевает в ариях, произносит в диалогах, вызывает в нем какие-то изменения души. Человек пропускает через себя музыку Моцарта, и благодаря этому происходит обмен чем-то невидимым. Это нечто, что объединяет исполнителей и актеров, чрезвычайное качество, которого не существует в обычной жизни, но которое возникает как чудо.
Вы видите, какая тишина в зале – вы внимательны, прислушиваетесь. Это чудо. Но тишина не может продолжаться весь спектакль. Люди нуждаются в забавном, в смешном, в новом событии – и в этом безостановочном следовании жизни, которая очень изменчива, и заключается сложность театра.
Почему-то мы подходим к жизни, к миру с определенными требованиями: мой возлюбленный должен соответствовать моим представлениям, мир должен соответствовать моим представлениям. Мы постоянно что-то навязываем людям и миру. Музыка не навязывает, а предлагает. Режиссер представляет идею и делится ею со зрителем.
В Санкт-Петербурге "Волшебную флейту" ставят уже четыре года подряд: двести-триста раз ее играли, тысячи зрителей увидели. В этом суть всех великих произведений: романы Федора Достоевского можно перечитывать и раз за разом открывать что-то новое.
Опера "Волшебная флейта" Вольфганга Амодея Моцарта – это вторая из обещанных премьер от Мариинского театра Санкт-Петербурга. Фото: РИА PrimaMedia
Про человеческую слепоту и утраченное время
Главная тема, к которой я обращаюсь всю свою жизнь на разном материале – это слепота людей. Да, люди ослеплены и не видят друг друга, не видят нечто большое, у них утеряны взаимоотношения с чем-то, что выше них. Но все оперы, все великие произведения говорят об этом. В романе "Идиот" люди, которые окружают князя Мышкина, – ничего не слышат: не слышат друг друга, не слышат себя. Настасья Филипповна не слышит зарождающееся в ней чувство. Отец не слышит своих дочерей.
Вы помните историю Пандоры? Первая женщина, созданная Зевсом, открыла ящик, в котором были собраны все несчастья, и они разлетелись по земле. Она захлопнула ящик, но под крышкой осталась одна надежда. Жизнь, даже если она прожита, неисчерпана, всегда есть возможность что-то сделать, преодолеть свою слепоту, прозреть. Этот бой с собственной слепотой нужно вести каждый день.
Человек всегда бежит за временем, которое уже ушло. Человек думает: я должен сделать то и то, успеть, догнать. Но догнать потерянное время невозможно. Потерянное время – это мгновения, прожитые механически.
Про специфику работы актера
Чтобы актер понял, что же такое тишина, он должен посмотреть фильм "Остров".
Недавно я пригласил батюшку, чтобы он пообщался с актерами. Батюшка удивился: о чем я буду с ними разговаривать? Я сказал: а для вас слово "любовь" имеет значение? Он задумался: это самое важное, что есть в моей жизни. И он так это сказал, что я понял, да, это чистое, это святое, для него это очень серьезно. И актеры должны общаться с такими людьми, которые призваны к служению чему-то высшему.
Актер всегда должен оставаться ребенком, быть как бы под взглядом Господа. Если актер будет просто петь текст, чудо театра не случится.
Должен ли актер как можно больше перестрадать, чтобы убедительнее играть – это очень страшный вопрос, но в нем есть доля истины. Однажды я играл бюрократа, который убивает своего начальника. Но это не значит, что я должен был пережить этот опыт в жизни, чтобы играть более правдоподобно.
Актер — это как шаман, он всегда должен быть во вдохновленном состоянии. Не только на сцене. Реальность должна полностью завладеть им, и это должно быть интересно. Это ужасно, когда актер выходит на сцену и хочет просто сесть.
Актер – это человек, который постоянно обманывает для того, чтобы рассказать правду.
Про работу с Мстиславом Ростроповичем
Да, я встречался с Ростроповичем. Это был невероятный человек, одновременно очень простой и человечный. Он проявил большой интерес ко мне – моим планам, намерениям. И в конце встречи он сказал: "А теперь займемся оперой: ты напишешь текст, а композитор напишет музыку". И когда опера была закончена, мы пришли, чтобы он прослушал ее целиком — она длилась около часа. А когда пианист закрыл рояль, он сказал: все замечательно, но есть проблема. Он сел к роялю и заново сыграл всю увертюру, сказав: проблема есть здесь, здесь и здесь – она полностью осталась у него в памяти. Это был великий человек.
Про работу с Питером Бруком
Самый выдающийся режиссер, после Станиславского, это Питер Брук. Он сумел перестроить всю актерскую игру. Я работал в его труппе с певцами в качестве педагога. И он сказал мне самое важное: безоговорочно верить в ту мечту, которая у меня есть.
Про творческие планы
Валерий Гергиев хотел поставить на Приморской сцене три спектакля, которые успешно идут в Санкт-Петербурге: "Любовь к трем апельсинам", "Волшебную флейту" и "Возвращение в Реймс". С первыми двумя мы справились.
Поставить во Владивостоке что-то особенное может только человек из Владивостока – он должен знать, что рассказать. Но, на мой взгляд, бессмысленно создавать спектакль для одного города — он должен быть интересен для всех.
