Вадим Шкодин. Приморье — лесной регион. Но что знаем мы, приморцы, о своих лесах? Многие знают, что у нас тайга и не какая-то, а уссурийская. Кто-то обязательно вспомнит, что она уникальна, хоть и не сумеет с ходу объяснить чем. В представлении жителя краевого центра, редко выбирающегося за его пределы, тайга начинается где-то сразу за городом, и иногда из нее приходят заблудившиеся амурские тигры. Почти любой житель приморской деревни уверенно скажет, что о тайге знает все, потому что фактически в ней живет. И обязательно добавит, что тайга-то уже совсем не та, потому что всю ее вырубили и продали китайцам. Даже если сам же и рубил или молчаливо соглашался, когда рубили и продавали другие. Но есть в нашем крае люди, знающие уссурийскую тайгу значительно лучше других, потому что посвятили свою жизнь ее изучению. Год за годом лесные экологи изучают прошлое и настоящее самых ценных лесов Евразии, чтобы сохранить их будущее. За которое, увы, сегодня есть немало поводов беспокоиться.
Желая узнать о лесе и людях, которые его изучают, чуть больше, чем знал до этого, ваш покорный слуга напросился в полевую экспедицию команды ученых ФНЦ биоразнообразия наземной биоты Северо-Восточной Азии ДВО РАН. Они не отказали и взяли меня с собой в "святая святых" приморской лесной науки – Верхне-Уссурийский лесной стационар ДВО РАН. И там показали самый древний в Приморье лес, рассказали, как его изучают и почему это так важно.
Сказали бы мне полгода назад, что в Чугуевском районе Приморья можно найти девственную уссурийскую тайгу – ни за что не поверил бы. Где угодно, но не в нем, слывущем самым вырубаемым в крае, где со времен царя-батюшки и по сей день валят лес. Ни один мой визит в эти края не обошелся без обязательной встречи на трассе десятка-другого под завязку груженных разносортной древесиной лесовозов. Местные лесосклады размерами в несколько футбольных полей хорошо видны из космоса и никогда не пустуют. Да там даже единственный в районе заказник! умудрились пустить под топор — какие могут быть нетронутые леса? Как в этом круговом лесорубном варварстве могло уцелеть что-то ценное?
Но каким-то чудом уцелело. На крохотном, по меркам огромного края, участке в 4,5 тысячи гектар сохранились небольшие кусочки первозданных высокогорных кедрово-широколиственных лесов уссурийской тайги, никогда не видевшие топора лесоруба и не горевшие тысячелетиями. И теперь дают ученым возможность узнать, как выглядели, жили и развивались уссурийские леса 100, 200, 300 лет назад и более. И предсказать, что будет с ними в ближайшем и далеком будущем. Конечно, с оговоркой, что две главные угрозы их существованию — лесозаготовка и пожары — будут и дальше обходить их стороной.
Этот клочок уссурийской тайги — кладезь ценнейшей информации для лесной науки.
Любопытно, но ученые пришли в эти места по следам все тех же лесозаготовителей. В начале 70-х, выбрав деловой лес в долинах большинства местных ключей, лесорубы решили не утруждать себя заготовкой на крутых склонах, и спокойно ушли рубить в другие, более удобные и доступные места. В представлении современного лесного бизнеса, пускающего под топор все, до чего сможет дотянуться, даже если для этого нужно лезть в крутые сопки, такое решение предшественников может выглядеть несуразно и даже дико. Но тогда и леса было намного больше, и отношение к нему было другое. И, наверное, другими были люди, которые его заготавливали.
Как бы там ни было, вырубив легкодоступные долины ключей выше села Булыга-Фадеево, лесозаготовители ушли, оставив нетронутыми множество склонов и добротные лесовозные дороги. В 1973-м году здесь был организован Верхне-Уссурийский лесной стационар – научная база для изучения уссурийской тайги.
Центральная база лесного стационара приютилась на просторной полянке у ключа Березовый, спрятанной от ветров покрытыми густым лесом сопками. Два огромных жилых дома и один поменьше, летняя кухня, баня и другие хозпостройки — все это хозяйство обеспечивает ученым комфортные условия для полевой работы в лесу.
Полевой сезон здесь стартует весной и длится до глубокой осени. В этот период сюда для проведения различных исследований периодически наведываются ученые из Приморья и других регионов России. Бывают и иностранцы. Изучают здесь не только лес. Так, например, в настоящее время группа специалистов изучает гидрологию многочисленных местных водотоков. Проводятся и другие исследования.
Но, конечно, главный объект исследований это лес, разные аспекты его жизни и развития. У каждого члена команды сотрудников сектора лесных экосистем ФНЦ биоразнообразия, с которыми мне посчастливилось отправиться в экспедицию, на территории стационара есть свой объект исследования.
Так, аспирант, ведущий инженер сектора лесных экосистем Александр Жмеренецкий изучает, как формируется мозаика расположения деревьев разных видов в лесу. Он выявляет, сколько нужно растений для того, чтобы виды устойчиво сосуществовали, обеспечивая устойчивость всего леса. Такой лес не разваливается с краев, в нем хватает места всем видам, что обеспечивает их сохранность в экосистеме. На данный момент, Александру уже удалось предварительно установить, что для сохранения всех видов деревьев в ненарушенном лесу и предотвращения потери ценного генетического фонда, необходимо до 22 тысяч га территории.
Магистрант-биолог ДВФУ, старший лаборант ФНЦ биоразнообразия Татьяна Петренко занимается изучением жизненной стратегии ели аянской. Ею уже полностью описан жизненный цикл этой породы на пробной площади, скорректирован ранее определенный возраст насаждений. В настоящее время Татьяна пытается выявить причины, по которым ель на исследуемом участке усыхает. Рабочая гипотеза — уменьшение влажности воздуха из-за потепления климата.
Для руководителей группы, старших научных сотрудников ФНЦ Биоразнообразия наземной биоты Северо-Восточной Азии ДВО РАН Ольги Ухваткиной и Александра Омелько Верхне-Уссурийский стационар давно стал главной локацией для ежегодной полевой работы. Именно здесь лесные экологи нашли лучшую площадку для проведения своих исследований – участок самого древнего из известных науке елово-пихтового девственного леса в Приморье.
На этом участке никогда не рубили деревья, а последний крупный пожар был около 2 тысяч лет назад. Установить это ученые смогли, проведя радиоуглеродный анализ обнаруженного в лесной почве уголька.
Ольга говорит, что в Приморье редко где встретишь даже кусочек тайги, в котором прошло хотя бы 600 лет после пожара, не говоря уже про места, не горевшие тысячу лет.
— На всей территории стационара мы определили по углям, когда те или иные лесные массивы горели в последний раз. Нашли здесь участки, которые не горели и 600, и тысячу лет. И лишь один, на котором пожаров не было уже около 2 тысяч лет, — говорит она.
Ольга признается, что найти ненарушенный лес такого возраста стало для них с Александром большой удачей. А то, что он нашелся на территории, отданной под научные исследования, — удача вдвойне.
— Искали мы его долго и мучительно по всему Приморью. Раньше считалось, что наши природные леса горят примерно раз в 250 лет. Но современные исследования показывают, что горят они гораздо реже, но при этом восстанавливаются дольше, чем принято считать. Для того, чтобы на месте гари вырос красивый, настоящий кедрово-широколиственный лес нужно не меньше тысячи лет. Участок, который мы нашли здесь, не видел большого огня в два раза дольше, — рассказывает она.
— Нашли его не сразу — пришлось прочесать всю территорию, — добавляет Александр. — В 2008 году зашли сюда, провели необходимые анализы, и, как только поняли, что это именно то, что нам нужно, сразу же заложили здесь "пробу".
"Проба" или пробная площадь — определенная часть леса с четко обозначенными границами, выбранная учеными для наблюдения и изучения. "Проба", в свою очередь, делится на более мелкие участки — "квадраты".
Пробная площадь Ольги и Александра находится в 800 метрах от базы стационара на хребте одной из сопок долины ручья Березового.
Каждое дерево здесь, включая еще совсем юные экземпляры подроста ели, кедра, березы, липы, разных видов клена и других заботливо подсчитаны и пронумерованы. Информацию о каждом дереве – его породу, размер, возраст, условия произрастания – ученые заносят в специальную базу. Это позволяет им отслеживать динамику развития как отдельных пород, так и модельного участка в целом. Особое внимание уделяется влиянию на жизнь леса погодных и климатических условий – температурного режима, количества осадков, солнечных дней в году и т.д.
Ключ Березовый. Фото: ИА PrimaMedia, Вадим Шкодин
Первые результаты наблюдений говорят о том, что высокогорные леса, к которым относится и "пробный" участок, развиваются медленнее, чем лес в низинах, где теплее и солнечнее.
Также Ольга и Александр изучают историю своей "пробы" по годовым кольцам деревьев. Образцы для анализа получают, высверливая специальным приспособлением образцы древесины из стволов взрослых деревьев. Годовые кольца хранят в себе ценнейшую информацию о развитии каждого растения в тот или иной год его жизни. Эти исследования позволяют лесным экологам выявить закономерности жизни этого типа лесов.
— По древесным кольцам мы можем узнать сколько живут деревья, хорошо или плохо им жилось в разные годы, что мешало, а что помогало им расти. Мы можем посмотреть какой климат был там, где собраны образцы. Вот, например, нам удалось восстановить температуру воздуха в этом районе за последние 500 лет, а еще выяснить, что деревья растут гораздо дольше, чем думали раньше. Казалось бы, не слишком важно, как долго может расти то или иное дерево, но это еще и означает, что, чтобы накопить древесину, лесу требуется в десятки раз больше времени, чем считается в лесном хозяйстве. И это уже важный результат, объясняющий, почему сейчас наши уникальные леса почти исчезли, — говорит Ольга.
Ольга Ухваткина делает забор древесины для анализа. Фото: ИА PrimaMedia, Вадим Шкодин
Чтобы наглядно доказать обоснованность своих выводов, ученые везут меня на самую первую "пробу" ВУСа. Ее заложили в год основания стационара (1973) на только что пройденной сплошной рубкой лесосеке в высокогорном елово-кедровом лесу в окрестностях села Ленино. Закладывавшие ее специалисты, хотели выяснить, сколько времени потребуется пройденному рубкой лесу, чтобы восстановиться до исходного состояния.
Результаты их вряд ли обнадежили. За 45 лет, прошедших с момента вырубки, здесь не возникло даже подобия былого богатства – чуда не произошло, лес не восстановился. Почти полвека минуло, а рядом с еще не сгнившими до конца пнями вырубленных в 70-х деревьев, выросли лишь хилые молодые елки, и точно такие же кедры.
Номер на дереве. Фото: ИА PrimaMedia, Вадим Шкодин
— Это наглядное доказательство того, что существующие представления о скорости восстановления лесов после подобных рубок глубоко ошибочны. По действующему и тогда, и сейчас нормативу, этот лес должен был восстановиться за 20 лет. Как видите, до восстановления ему еще очень далеко, — пояснила Ольга Ухваткина.
Каким был этот лес до вырубки, можно увидеть на соседней "пробе", пройдя чуть вглубь. Разница между нерубленым и рубленым видна невооруженным взглядом. На фоне нетронутого участка с грациозными елями, могучими кедрами, березами и другими породами когда-то пройденный рубкой кажется просто выжженной пустыней. И, увы, эти два куска одного леса станут похожи друг на друга еще очень и очень нескоро. А может быть и вовсе никогда.
Пень 500-летнего кедра. Фото: ИА PrimaMedia, Вадим Шкодин
Глядя на этот печальный контраст, невольно думаешь, сколько же еще их, таких кусков леса, вычищенных подчистую с глубоко ошибочным представлением "через 20 лет заново вырастет", раскидано по нашему краю? Сотни, тысячи? И сколько еще их будет безвозвратно уничтожено, пока облаченные полномочиями "чиновники от леса" что-то изменят в очевидно устаревших и ошибочных временных нормативах "естественного восстановления"?
Есть в Верхне-Уссурийском стационаре и другие уникальные лесные участки. Например, густой кедровник в 5 га надолго отвоевавший приличный кусок склона одной из местных сопок у других пород. Или, словно сошедший с картинки, стройный кедрово-еловый бор, образованный одним поколением деревьев на склоне сопки в пяти шагах от базы стационара...
Эти чудом уцелевшие клочки девственной уссурийской тайги дают возможность понять, что наши леса намного сложнее, чем нам кажется. Что мы по-прежнему очень мало о них знаем, до сих пор не осознаем, какое природное богатство нам, приморцам, досталось. И очень мало делаем, чтобы его не лишиться. Хочется верить, что лесным ученым, которые знают больше, удастся достучаться до нас. И чем раньше, тем лучше.