Человек творящий: Питер Панёцки и его нехитрое на вид искусство в "Артэтаже"

Новозеландский художник Питер Панёцки (PeterPanioczki) делает нехитрое на вид, но по сути довольно изощренное искусство, используя реальные объекты, живопись, фотографию и текст, — формируя образные лаконичные высказывания философского порядка. Десятки выставок в Европе, Азии и Америке.

Очередная — "Semiosis. В поиске значения" открыта в Музее современного искусства "Артэтаж" с 31 августа по 7 октября. Гравированные лопаты, позолоченные двери, картины с текстом — итог двухмесячной работы в арт-резиденции во Владивостоке, основанной два года назад фондом Wallaceartstrust при консульстве Новой Зеландии.

Беседовал Евгений Панкратьев.

Венгрия, Швейцария и весь мир

Я потерял родину в три года. Семья была вынуждена уехать из Будапешта, опасаясь преследований, и мы осели в Швейцарии. Я был ребенком, но понимал, что происходят драматические события. Атмосфера того времени до сих пор в моей памяти. Угроза войны, противостояние идеологий, борьба граждан за свободу, эмиграция, — я воспринимаю эти темы через историю своей семьи.

Детское увлечение рисованием привело меня к книгам. Помню большой альбом о творчестве Леонардо Да Винчи, с которого я перерисовывал картинки. В юности всерьез заинтересовался литературой, а потом — лингвистикой и теорией искусства. Но рисовать никогда не прекращал.

В университете часто делал зарисовки, вместо конспектов, а затем, уже будучи преподавателем, совмещал чтение лекций о литературе или искусстве с работой в мастерской. Да, в то время у меня была своя мастерская.

Выставка "Semiosis. В поиске значения" Питера Панёцки. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia

Чем глубже я погружался в науку, тем больше меня интересовали возможности выразить эти знания языком искусства. Моя первая выставка прошла в 1979 году в галерее Saager (Цюрих), затем последовало еще несколько проектов. В это время я преподавал в университетах Швейцарии и США.

Внутренняя борьба между стабильностью академической карьеры и неопределенностью пути свободного художника продолжалась довольно долго. В 1987 году, когда после выставки в венской галерея Schottenring были проданы все представленные работы, я рассудил, что это хороший знак, и решил целиком заняться творчеством.

Сложно сказать, к какой культуре я отношусь. Я венгр — по духу и воспитанию, но решающее влияние на меня оказала жизнь в Швейцарии и европейская культура. Однако вот уже более двадцати лет я живу в Новой Зеландии. У этой страны небольшая, но весьма интересная культурная история, и для людей, навьюченных биографией, она дает шанс заново понять себя, определить кто ты есть на самом деле.

Суть не в национальности. Мне удалось поработать и побывать в разных странах света, чем старше я становлюсь, тем яснее, что между людьми нет больших различий.

Все мы чувствуем одинаково, и думаем схожими понятиями... Во Владивостоке основное впечатление на меня произвели люди. Это всегда удивительно, когда встречаешь единомышленников, даже если вы говорите на разных языках.

Пост-абстрактный пост-реализм

Абстрактное искусство я не воспринимал всерьез довольно долго. Разбирался в теории, но меня оно не трогало. Пока однажды в Роттердаме я не попал на выставку Марка Ротко. Одна из работ изменила мое отношение к живописи.

Я начинал как реалист, но постепенно отошел от прямых подобий к более свободным формам. При этом для меня важна связь изображения с реальностью, даже в тех работах, которые выглядят как абстракции. Скажем, в серии "Утопия" издали кажущаяся абстракцией монохромная геометрическая форма обнаруживает вполне конкретную текстуру. Я делаю это намеренно.

Связь с вещественностью реального мира, на мой взгляд, — это одна из основ искусства. В одной из серий я изображаю "белый шум", — это монохромная поверхность, покрытая равномерно пульсирующей массой точек. Меня поражает, что мы живем в мире, пронизанным реликтовым излучением.

Художник не может изобрести что-то принципиально новое, он всего лишь инструмент, передающий то, что уже создано природой. Я пытаюсь создавать такие объекты, будто они уже существовали в окружающем мире. И когда это смотрится естественно, я удовлетворен.

"Ворота на Восток" (2018г.) Сусальное золото, стальная пластина, деревянная дверь. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia

Думаю, деление на абстрактную и фигуративную живопись во многом условно. Подобие реальности существует на определенном уровне отображения. Любая вещь, если приблизиться к ней вплотную и этот видимый фрагмент растянуть до размеров холста, будет выглядеть абстракцией. Также, если мы удаляемся от объекта, в какой-то момент он потеряет привычные очертания, как вид земли из самолета. Споры об абстрактности того или иного – это вопросы дистанции.

Смысл искусства

Что делает некий предмет искусством? На этот вопрос своим студентом я отвечаю так: "Представьте, что вы летите в космосе на спутнике уже не одну тысячу земных лет и ничего кроме космической неизвестности не видите. И тут в иллюминаторе проплывает что-нибудь…" Ну, например, стакан водки. Студентам я конечно так не говорю, но суть в том, что это может быть любой предмет. И он в данный момент представляет все человечество. В этом смысл искусства. Показать нечто, что пробудит у зрителя образ целого мира.

Искусство рождается в сознании того, кто пробует смотреть на мир глазами ребенка или такого вот потерянного космонавта. Видеть каждый предмет как чудо, которое необъяснимым образом существует. Ну, а если тебе как художнику удается передать эту уникальность мира, ты испытываешь катарсис.

Произведение становится зеркалом, в котором отражается существо человека в огромном контексте.

Сложно сказать, что появляется раньше – образ или идея. Курица или яйцо. Иногда замысел предшествует образу, который ты создаешь, иногда концепт рождается во время работы, дополняя или меня первоначальный подход. Всякий раз это экскурсия в неизвестное.

Выставка "Semiosis. В поиске значения" Питера Панёцки. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia

Цвет для меня – это опасная сфера, уводящая в хаос и какофонию. Чаще всего я использую приглушенную гамму, приближенную к одному цвету. Я хочу быть деликатным, а не громким. Иногда цвет работает как акцент. Меня привлекает чистый цвет. В целом это напоминает подход дзэн-буддизма, — спокойное созерцание мира.

Я с уважением отношусь к провоцирующим художникам. Вспомнить писсуар Дюшана или койотов Бойса. Такое искусство ценно своей уникальностью, и оно необходимо, потому что способно изменить традиционные концепции. Беда в том, что арт-рынок делает из искусства серийный товар и толкает художников к имитации. Много из того, что сегодня выдается за прорыв в искусстве, всего лишь повторяет открытия прошлого. Мир искусства заполняют подражатели.

Лопато-троица

Для выставки во Владивостоке мне пришлось много побродить по городу и окрестностям, чтобы найти подходящие предметы. В этих экскурсиях мне помогали местные художники. Мы нашли старинную дверь, ржавые таблички, лопаты… Потом я долго работал над, тем, чтобы декодировать этот хлам: наносил краску, позолоту и т.д. Надо было скомпоновать предметы так, чтобы получилось некое высказывание.

Из трех лопат я составил троицу. На одной из них выгравировано: HOMO FABER (человек творящий). Инструмент для копания земли становится символом поисков новых знаний, намекающим на нечто сакральное. Я допускаю иронический контекст, однако в данном случае он не играет определяющей роли.

По большому счету, восприятие зрителя не обязано совпадать с теми мыслями, которые я вкладываю в работу. Каждый объект порождает свои интерпретации. Цельное высказывание определено знаками, которые я создаю. Я никогда не позволял себе недооценивать восприятие зрителя. Но факт коммуникации при помощи искусства всегда удивителен. Зритель как правило точно считывает мой замысел.

"Триптих" (3 лопаты) (2018г.) Homo Faber (лат.: "Человек творящий"). Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia

Мы живем в мире, который в своей основе имеет волновую структуру, все мы часть одной материи, частицы которой взаимодействуют друг с другом. Так вот когда ты наносишь на поверхность слой краски или металла, ты вступаешь в эту игру взаимодействий. А когда зритель смотрит на произведение искусства, он пытается уловить сигнал, который подает изображение.

Искусство и лингвистика

Восприятие искусства проходит через несколько уровней, подобно тому, как мы используем язык. Допустим, эта старинная позолоченная дверь на выставке. В первую очередь это дверь сама по себе, реальный объект, которую я нашел на острове Русский и поместил в галерее. Но также эта дверь представляется иконическим знаком, обозначающим связь с идеей двери и со всеми дверями в мире. В то же время это своеобразный индекс, указывающий на связь двери с чем-то другим, пространством, куда это дверь ведет или могла бы вести.

Наконец, дверь – это символ перехода в другое качество, в иной мир. Тут вспоминается Кафка с его символикой дверей и все другие значения, которыми этот символ обладает. Для того, чтобы сузить область значений, я дополнил содержание, нанеся на дверь позолоту. Золото все меняет. Оно порождает ассоциации с сакральными объектами.

Выставка "Semiosis. В поиске значения" Питера Панёцки. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia

В мире не существует системы ценностей, это человеческое изобретение. Однако в мире есть уникальность и красота, которые не всегда вписываются в расхожие представления о красивом. Иногда нужно постараться, чтобы это увидеть. Приукрашивание реальности может обернуться китчем. Я стараюсь балансировать между концептуальностью и эстетизмом. Если чересчур сконцентрироваться на концепте, может получиться то, что делает академический авангард в музыке: интересно и глубоко, но слушать это как музыку невозможно.

Как у филолога у меня особое отношение к тексту. Текст, как бы он ни был конкретен, не может до конца быть независимым от трудно объяснимых образов, которые он в нас пробуждает. Помимо смысла мы воспринимаем ритм и мелодику высказывания, которые также формируют образы.

Мои любимый писатель и философ – Сэмьюэль Беккет, в текстах которого все многообразие существования сводится до максимально простой формы. Один из любимых поэтов — Фернандо Пессоа, его поэма о пастухе, набранная азбукой Брайля помещена мною на одну из работ.

"Протоплазма"(2018г.) Цемент, оксид, масляная краска, алюкобонд. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia

Вся вселенная – это в определенном смысле язык, где все имеет значение. Искусство – это тоже язык. Совмещая образы и текст на картине, я делаю это таким образом, чтобы они взаимодействовали интегрально, давая зрителю более широкий контекст значений. Когда я использую азбуку Брайля, я обычно сопровождаю работу переводом. Но не в этом суть. Когда мы смотрим на звезды или на траву, мы пытаемся осмыслить видимое и себя по отношению к нему. Процесс поиска смысла важен сам по себе. Мои работы фокусируют внимание на этом моменте.

Меня раздражает "искусство", которое претворяется искусством. Приходишь в галерею, на стене — закорючка, а рядом — огромный пояснительный текст. Когда требуется много объяснений это не правда.

Быть художником

Я работаю как собака Павлова, стоит прийти в мастерскую и я погружаюсь в процесс на несколько часов, слушая при этом музыку или лекции по философии. Без дисциплины заниматься искусством невозможно. Вдохновение само по себе не приходит.

Мне повезло в жизни. Моя жена Татьяна — тоже художница. Дома мы все делаем вместе, кроме работы, — у каждого своя мастерская. Нам хватает средств для жизни, хотя этот доход не всегда стабилен. Мы живем дружно. Путешествуем, воспитываем сына. Обсуждаем работы друг друга, жена — мой первый и лучший критик, который спускает меня с небес на землю. У нас схожие вкусы. Если разложить сто предметов и попросить выбрать, мы возьмем один и тот же. Иногда готовим совместные проекты.

Мы делали выставки в Будапеште и Веллингтоне, это было очень интересное сотрудничество. Я благодарен Татьяне за то, что она сопровождала меня во Владивостоке и очень много помогла в работе над выставкой.

"Постепенная ясность" (2018г.) Смешанная техника, силикон, струйная печать, алюкобонд. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia

Что значит быть художником в современном мире? Это рискованный выбор, потому что он не предполагает стабильности и безопасности. С философской точки зрения, художник – это идеалистичный персонаж. А быть идеалистом в этом жестоком и абсурдном мире, с одной стороны, нелепо, а с другой – естественно, потому что именно абсурдность мира допускает в нем место для существования художника.

На мой взгляд, искусство дает нам возможность примирения с противоречиями и несовершенствами мира. "Быть или не быть?" – это ведь не вопрос. Есть третье, что объединяет. Но постичь и принять это трудно, потому что мы постоянно застреваем в дуальности наших суждений.