Беседа с солисткой Приморской Мариинки Анастасией Кикоть (сопрано) состоялась после VII Международного Дальневосточного фестиваля "Мариинский" (6+). Многие впечатления были еще живы, одно из самых ярких оставила премьера оперы-буффа "Свадьба Фигаро" (12+) Вольфганга Амадея Моцарта. В рамках фестиваля прошли четыре спектакля, в трех из них партию Розины исполняла Анастасия (один раз в Уссурийске и дважды во Владивостоке). Со "Свадьбы" Моцарта и начал интервью с певицей обозреватель ИА PrimaMedia Александр Куликов.
"Ах, эта свадьба, свадьба... "Свадьба Фигаро"
— Анастасия, на меня "Свадьба Фигаро" произвела огромное впечатление. Я посмотрел оперу четыре раза: первый раз с артистами Мариинского театра, потом два фестивальных показа с вашим участием и участием других солистов Приморской Мариинки, и премьерный показ после фестиваля, где выступал другой состав. Поэтому давайте поговорим немножко о Моцарте, о "Свадьбе Фигаро". Скажите, вы можете вспомнить, когда сами впервые услышали эту оперу?
— Когда я училась в колледже искусств (в Хабаровском государственном краевом колледже искусств — А.К.), в программе по истории зарубежной музыки, конечно, был Моцарт. Но, честно скажу, как молодого музыканта его музыка меня особо не цепляла. Хотя я понимала, что Моцарт — непревзойденный композитор. И только уже будучи зрелой певицей, я стала понимать, как много полезного для любого музыканта заложено в его музыке.
"Свадьба Фигаро" — опера-буффа, то есть комическая опера, здесь всё взаимосвязано, переплетено, нельзя ни на миллиметр отойти в сторону, иначе будет совсем не вкусно, совсем не интересно.
В этом, наверное, сложность музыки Моцарта. Кажется, что она вроде бы написана просто, в одном ключе, но на самом деле это колоссальный труд. Я выучила партию Графини за короткий срок. Мы вышли из отпуска 21 июля, а уже 5 августа я пела партию Розины. Не просто пела — играла ее. И уже 11 числа мы вышли на большую сцену. Это просто катастрофически мало для такой музыки.
"Свадьба Фигаро" — Розина. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Теперь я говорю студентам, с которыми занимаюсь: "Не пренебрегайте Моцартом". Я, к сожалению, когда была молодой, начинающей певицей, пела не много из Моцарта. Мне всегда больше нравилось петь Верди, Пуччини. Потому что у меня внутри всё отзывалось, всё кипело. А сейчас, поработав над партией Графини в "Свадьбе Фигаро", я почувствовала, как мне было легко петь "Травиату" (12+) Верди (партию Виолетты Валери — А.К.) после Моцарта.
В общем, Моцарт — это как хрестоматия для вокалиста. Поэтому Viva Mozart! Да здравствует Моцарт! В том, что спектакль "Свадьба Фигаро" к нам приехал и попал в репертуар, большая заслуга маэстро Гергиева и Ирины Соболевой (художественный руководитель оперной труппы Приморской сцены Мариинского театра — А.К.).И публике этот сюжет нравится, и нам самим это интересно играть.
— Постановка явно удалась. Мне всегда было интересно, каким образом артисты понимают, что спектакль удается. Вот смотришь на партнеров, самого себя, и вдруг понимаешь: "О, получается". Так?
— Я очень самокритична и порой занимаюсь самобичеванием, но скажу, что удовлетворение от спектакля у меня произошло 13 августа, во время второго выступления. 13 августа я была полностью спокойна. Премьера всегда добавляет легкий адреналин, ты начинаешь суетиться: не знаешь, как выйти, куда пойти, как поведет тебя партнер, не будут ли мешать декорации.
Поэтому 13-го, когда я уже знала, как всё будет, когда у меня тебя всё уже было запланировано, я просто пела и была уверена, что всё идет, как надо, что нет никаких оплошностей.
Правда, было другое опасение: не понизить планку, которая была задана 11-го числа, на предыдущем спектакле. Мне всегда хочется, чтобы следующий спектакль был лучше предыдущего. Поэтому я избегаю клише, каждый раз исполняю партию немного по-другому, бывает, что какие-то вещи появляются по настроению. И да, возникает ощущение, что всё идет как надо, дирижер спокоен, партнеры хороши, публика реагирует. И тогда можно считать, что спектакль удался.
— Мне как зрителю показалось, что 13 августа спектакль получился сильнее, но он и 11-го был хорош. Конечно, я боялся, что после первого успеха артисты могут посчитать задачу выполненной и возьмут паузу. Ничего подобного! "Свадьба" вновь была сыграна великолепно.
— Первый раз мы исполнили "Свадьбу" в Уссурийске (потом наш состав был чуть-чуть изменен). Посмотрели свои слабые места, провели работу над ошибками, и 11-го вышли на сцену во Владивостоке.
И всё равно из-за волнения что-то выпадает. Это в классе ты можешь быть уверенным на тысячу процентов, что всё сработает. Однако на сцене случается всякое: какой-нибудь жест незапланированный, что-то другое отвлекает или просто какая-то мимолетная мысль. Помогает то, что мы работаем одной командой. Я всегда говорю, что театр — это не про одного артиста, это большая командная работа. И если кто-то один выпадает, то ничего не получается.
— Одно из главных преимуществ этого спектакля — как раз то, что в нем все оказались на своем месте.
— Да, абсолютно. Мы буквально жили этим спектаклем, и не только на сцене. Мы с Алексеем Бубликом встречались в театре, и я говорила ему: "Привет, муж". А он мне: "Привет, жена". Я спрашивала: "Ну что? Как дела?" А он отвечал: "Сегодня приду тебя заставать с любовником". Мы как-то так шутили, всегда был какой-то юмор. Алексей Бублик — замечательный Граф Альмавива. В его графе есть и юмор, и ревнивость — такой очаровательный синтез.
"Свадьба Фигаро" — Розина. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— А этот яркий эпизод, когда Алексей Бублик поет, стоя на двух стульях. Я уже писал о том, что это не просто экспрессивный прием, но и метафора: графу действительно надо устоять на двух стульях — и Сюзанну соблазнить, и жену с любовником застукать...
— И Сюзанна, и Розина, и Барбарина — ему все нужны. И каждый раз он мне, то есть Розине, говорит: "Я — хороший, я изменился", — и тут же вновь берется за свое. Это как в "Летучей мыши" (оперетта Иоганна Штрауса-младшего "Летучая мышь (12+) — А.К.): "Как ты мог сказать, что ее руки красивее моих?" — "Сейчас я вижу, что твои руки — самые красивые" (диалог Генриха Анзенштайна и его жены Розалинды — А.К.). Вот так же и граф Альмавива не узнал жену в беседке — непонятно почему. Фигаро-то Сюзанну сразу узнал, а граф жену — нет, вот такая в нем страсть, а потому сразу смирение: "Прости, прости".
— Знаете, есть такое модное слово сейчас — "бэкграунд". Для многих в бэкграунде "Свадьбы Фигаро" — старая постановка в Театре сатиры с Андреем Мироновым в главной роли. Так или иначе, зрители будут смотреть на вашу постановку сквозь призму того спектакля. С одной стороны, это хорошо. По сюжету всё понятно, хотя и есть отличия от пьесы Бомарше. С другой стороны, в вашем спектакле осуществлен такой легкий поворот. У вас главный герой — именно граф, а не Фигаро, именно вокруг графа всё закручивается. Вот так получилось. И да, это опера-буффа. Но я, например, уловил в некоторых местах, особенно в арии графа уже какие-то тревожные, даже трагические нотки. Мне послушалась какая-то предтеча "Дон Жуана" (опера Моцарта "Дон Жуан" — А.К.).
— Да, безусловно. В "Свадьбе" у каждого героя есть момент, когда он страдает. Там все страдают: и Розина, и Фигаро в сцене в саду, и Керубино, ну и граф, конечно. Ведь он не получает то, что ему нужно. Что бы он ни предпринимал, Фигаро всегда выходит сухим из воды.
Когда мы работали над "Свадьбой Фигаро", то всё время замечали: "О, кусок из "Волшебной флейты" (опера-зингшпиль Моцарта "Волшебная флейта" (12+) — А.К). О, из "Дон Жуана". И у Чайковского есть такое, когда мы слушаем "Мазепу" (12+) или "Пиковую даму" (12+). Например, в "Пиковой даме" дуэт "Мой миленький дружок, любезный пастушок..." напоминает вторую арию Керубино. То есть бывает, что композиторы вольно или невольно заимствуют что-то у предшественников. И это бывает уместно.
"В окно не полезу"
— Как ни приятно разговаривать о Моцарте, но надо двигаться дальше. Вы говорили, что тяготеете больше к Верди и Пуччини, к музыке, дающей возможность развернуться голосу. Однако я вас впервые услышал в "Кармен" (опера Жоржа Бизе "Кармен" (12+) — А.К.), вы пели Микаэлу.
— Микаэла — интересная партия. Но, если честно, я ее не очень люблю. Потому что с недавних пор у меня в "Кармен" появилась еще одна роль — Мерседес, цыганки-контрабандистки, которая близка мне по духу. Я родилась в многодетной семье, у меня два старших брата, поэтому я с детства была такой пацанкой. У меня не было кукол, я их не любила. У меня были пистолеты, машинки, велосипеды от старших братьев. Всё мальчишество я была то Анькой, то Петькой, то Чапаевым.
Мерседес — характерная роль, а Микаэла... Она нежная, но в то же время внутри у нее есть сила — не каждая женщина пойдет в горы спасать своего возлюбленного. Вроде бы спасла, но в то же время не спасла. Странная история. Испания, матриархат, мама пишет Хозе: "Вот, девушка, я хожу с ней в церковь, присмотрись к ней, она будет тебе хорошей женой". Он говорит: "Хорошо, мамочка, так и будет". Вроде бы и любит Микаэлу, но тут появляется ее антипод — Кармен, свободолюбивая, яркая. Ну как можно с ней соперничать!
"Кармен" Бизе — Мерседес. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— По вокальному материалу, мне кажется, партия Микаэлы интереснее будет.
— Нет, так, наверное, нельзя говорить. Спектакль всё определяет. Мы не всегда можем рассчитать, как публика примет нас.
Я стараюсь всегда быть честной. Алексей Олегович Степанюк, который был у меня в консерватории профессором по оперному классу и режиссуре, всегда говорил: "Если тебе нечего сказать публике — иди домой. Не хочу слышать твое плохое состояние и настроение".
Я стараюсь всегда проживать на сцене жизнь своей героини. У меня есть паспорта спектаклей, такая книжка, где я расписываю свои роли, как это делают драматические актеры. Я четко планирую, кто я, сколько мне лет, если это не указано в каком-нибудь источнике. Я всегда занимаюсь разбором материала. Беру источники, читаю, изучаю, а дальше уже сама начинаю набрасывать что-то. Потом уже, когда идут постановочные репетиции, какое-то действие предлагает режиссер.
Я не отношусь к хрупким девушкам, но всегда в себе чувствую какую-то легкость. И когда режиссер говорит мне: "Нужно стоять на голове", я говорю: "Да, хорошо, я постою на голове".
Вячеслав Стародубцев, мой хороший друг, наставник, который меня очень многому научил и в "Царской невесте" (опера Римского-Корсакова "Царская невеста" (12+) — А.К.), и в "Мавре" (опера Игоря Стравинского "Мавра" (12+) — А.К.), спектакле, который, как я считаю, напрасно снят с репертуара. Он способен привлечь зрителей: веселый и в то же время поучительный, к тому же короткий — всего один акт.
— Жалко — Стравинского у нас так мало.
— Так вот, я Славе всегда говорила: "Можно я через окно не буду перелезать? Ну что это? У меня такая юбка". А он говорил: "Настенька, не упрощай себе жизнь. Делаем-делаем, перелазим через окно". И порой бывает так, что режиссер начинает с каким-то составом работать, для кого-то что-то, а второй исполнитель сидит и говорит себе: "Нет, мы так точно делать не будем. Он полез, а я не полезу".
"Кармен" Бизе — Микаэла. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Постепенно спектакль обрастает разными находками и начинает жить своей собственной жизнью, в которую ты окунаешься, выходя на сцену. А после спектакля чувствуешь, что внутри тебя ничего нет, абсолютный ноль, потому что всё осталось в спектакле. Когда я последний раз "Травиату" пела, я проживала ее жизнь так, что у меня слезы текли. Ничего подобного раньше не было. Я пою и думаю: "Почему они льются?" Раньше, в консерватории, просили иногда поплакать, а я не могу ни слезинки выдавить, хотя очень эмоциональная девчонка.
И вот "Травиата", какие-то ощущения от того, что я не пела ее где-то два с половиной года. 13-го отгремела премьера "Свадьбы Фигаро", и я стала вспоминать материал "Травиаты". Время прошло, он отлежался, и ты вдруг начинаешь видеть новые возможности, твой собственный голос начинает открываться для тебя по-новому. И вот после Моцарта как-то мышцы и настроились на высокую форманту. Всё удалось! Всё сработало!
Сопрано по-шаляпински и глухая лягушка
— Давайте о вашем голосе поговорим. Скажите, у вас ведь грудной регистр есть?
— Есть.
— Когда вы поете, у меня возникает ощущение, что у вас очень сильный голос. Но эта сила не на грани, не на пределе, когда голос вот-вот сорвется. У вас сдержанная сила. И от этого голос выглядит еще сильнее, потому что мы не видим его предела, а, значит, он беспределен... Мне как-то одну оперную байку рассказали, апокриф, так что за реальность событий я не ручаюсь.
Как-то Шаляпин поспорил с другим басом, кто из них громче споет. В зале — оценщики, на сцене — соперник. Поет очень громко, так, что все канделябры дрожат. Вроде всё ясно, но всем интересно, чем Шаляпин ответит. А он выходит и так негромко, как будто выдохнул: "Э-э-эй, ухнем!" И слышно даже в самом далеком уголке зрительного зала. И тут все вскочили и закричали: "Шаляпин! Конечно, Шаляпин!"
Что-то подобное и у вас, как мне кажется. Вы не поднимаетесь на самый верх. Вы как-то сдержанно поете, но это производит эффект больший, нежели вы бы в самые верхи поднялись.
— Мне часто говорят о том, что я сама не знаю, какую силу в себе несу, что порой я себя немножко "запеваю". Но всё это спорно. Например, есть люди, которые выкладывают в Интернет свои видео. И я всегда своему мужчине говорю: "Серёж, как? Ни в одну ноту она не попала, но она выставляет это в аккаунте, все ей лайкают, пишут: "Молодец, класс, супер".
Я профессионально с 14 лет занимаюсь оперным пением. Однако не могу выставить свое пение. Мне кажется, что оно недостаточно идеально, что ли.
И вот этот момент сдержанности, как вы сказали. Мне всегда Елена Образцова(одна из выдающихся певиц второй половины XX века, меццо-сопрано, при жизни — многолетняя солистка Большого театра, профессор Московской консерватории — А.К.) говорила: "Громко петь может каждый. А вот ты спой так, чтобы за душу брало". Я иной раз отвечу ей: "Я плачу, когда пою". А она: "Не надо плакать. Должны плакать в зале, а ты должна силу свою держать внутри себя".
Я эти слова запомнила. И с тех пор, наверное, во мне рождаются такие моменты, когда всё получается так естественно, что я ничего лишнего уже не придумываю.
Всегда говорю, что, когда ты владеешь своим голосом, ты можешь на сцене делать всё, что хочешь.
"Евгений Онегин" Чайковского" — Татьяна. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Любой композитор — Чайковский, Рахманинов, кто-то другой, — уже заложил в свой клавир всё, что он хотел слышать, все пиано и форте. Нужно только следовать этому алгоритму. Интерпретация, да, возможна. Бывает так, что нужно так, а режиссер говорит: "Нет, нужно по-другому". Или, например, нужно медленно, а дирижер просит побыстрее. Ты говоришь: "Тут эту ноту хочется вот так спеть, дайте ее пропеть". А тебе говорят: "Нет-нет, мы не можем, потому что у нас оркестр, 80 человек. Мы их потом не соберем. Всё должно быть четко-четко".
Да, я отдаю себе отчет в том, что моя сила в том, что я ее сдерживаю. Наверное, это дар какой-то.
Мне отец как-то притчу рассказал, я ей всю жизнь следую. Раз пошли две лягушки на гору. Им все говорят: "Куда вы пойдете? Вы — лягушки, а там вон какая гора". Они говорят: "Нет, мы пойдем". Все животные кричат им вслед, отговаривают их всячески. А лягушки знай прыгают и прыгают себе. Допрыгали до середины. А снизу продолжают кричать, куда вы, мол, безумные, ничего у вас не получится. И одна лягушка послушалась и повернула назад. А вот вторая дошла до горы. И знаете почему? Потому что она была глухая.
— То есть, поднимаясь в гору, никого не слушай?
— Да, если человек ставит себе цель, то он должен идти к ней несмотря ни на что, что бы ему ни говорили. Всегда найдутся люди, которые скажут: "Не получится, не произойдет". А вот я говорю: "Никогда никого не нужно слушать".
У меня так с Баттерфляй было (имеется в виду партия Чио-Чио-Сан — главной героини оперы Пуччини "Мадам Баттерфлай" (+12) — А.К.). Почему-то все считали, что я не справлюсь. Во всяком случае, мне так казалось. Но я шла к намеченной цели. То есть, я себе сказала, что я дойду, и дошла. Как в той притче про лягушек, которую мне когда-то папа рассказал. Никого вокруг не надо слушать слышать, надо идти к своей цели.
Поэтому я никогда ни с кем себя не сравниваю. Я хочу быть Анастасией Кикоть, которая одна. Не хочу быть второй Нетребко, третьей Каллас. Каллас — это Каллас, Тебальди — это Тебальди.
Моя любимая Монтсеррат Кабалье, Рената Скотто, Мирелла Френи — это личности, которых, к сожалению, так же, как и Лучано Паваротти, мы уже не услышим. Не родится второй Хворостовский. Может быть, через 200 лет. Это глыбы. Или мой педагог в Петербургской консерватории Ирина Петровна Богачёва, до нее лучше я не слышала Далилу (главная героиня оперы Сен-Санса "Самсон и Далила" (12+) — А.К.).
Когда я занималась в Большом театре по молодежной программе, к нам приезжала с мастер-классом Елена Васильевна Образцова. Ирина Петровна мне всё время говорила: "Ленке не говори, что я твой педагог". У них было какое-то свое соперничество, и Ирина Петровна говорила: "Она тебе что-нибудь испортит".
Я помню первое занятие с Еленой Васильевной. Она спрашивает: "Где учишься?" — и смотрит на меня. Я говорю: "В Санкт-Петербургской консерватории". Она говорит: "У Ирки учишься". Она сразу всё вычислила, у кого ты учишься и как. И она привет Ирине Петровне передала. У них были абсолютно разные характеры. Или вот соперничество с Синявской... Сейчас, мне кажется, нет певиц такого масштаба.
"Как ты могла поменять Большой театр на Владивосток?!"
— Во Владивостоке долгое время не было большого оперного театра. Какие-то постановки опер были, конечно. Помню "Евгения Онегина" (опера Чайковского "Евгений Онегин" — А.К.), "Риголетто" (опера Верди "Риголетто" — А.К.) в краевом драматическом театре имени Горького, "Волшебную флейту". Там Зарастро пел очень хороший бас, Сергей Алексейко...
— Я начинала учиться оперному пению в 14 лет, но впервые услышала оперу полноценно, когда мне было 18. У меня мама — музыковед, директор школы искусств. То есть, я слушала оперы на пластинках, смотрела на видеокассетах — мама покупала для школы... Но по-настоящему, вживую, первый спектакль я смотрела в Мариинском театре, и это был "Евгений Онегин". Я сидела, рыдала, потому что я не понимала, как это всё происходит: вот тут — живой оркестр играет, тут — люди поют, а тут — зрители слушают...
И консерватория, где идешь по коридору, а там таблички классов: класс Рахманинова, Чайковского, Шостаковича, Прокофьева. Такие имена, такие личности! Я просто не выходила из Мариинского театра, благо по студенческому платила 100 рублей за вход.
А у нас в зале я не вижу студентов вокального направления. Они либо у нас в хоре поют, либо вообще не интересуются театром, как мне кажется. Те, что у Алексея Костюка учатся (Алексей Костюк — солист Приморской сцены Мариинского театра, тенор — А.К.) и у Алены Дияновой (Алена Диянова — солистка Приморской сцены Мариинского театра, сопрано — А.К.), они, конечно, ходят на спектакли. А другие: ну, приезжает фестиваль (Международный Дальневосточный фестиваль "Мариинский" — А.К.), покупают билеты, а когда наши солисты поют, мне кажется, есть такое, некое... пренебрежение, что ли...
— Есть такое. И это очень неправильно, скажем прямо. Потому что уровень Приморской Мариинки очень высокий, по моему мнению.
— Он вырос. И театр растет. Я говорю, что мы никогда за такие короткие сроки не делали спектаклей.
— Мне запомнилось, как Гергиев на пресс-конференции во время фестиваля, когда его спросили о создании единой дирекции Большого и Мариинского театров, сказал, что оперные коллективы должны чаще и больше приезжать в разные города России, петь для своего народа.
— Вы знаете, я работала в Большом театре, из него и приехала сюда, во Владивосток. К тому моменту мой отец уже умер. И мои два старших брата стали негласной главой семьи. Мама поддержала мой выбор, а старший брат со мной год не разговаривал. Сказал: "Как ты могла Большой театр поменять на Владивосток?!"
Конечно, Большой театр — это мощь, государство в государстве, но он всегда был придворным театром. А у Мариинского театра, который постоянно соперничал с Большим, другая линия. И то, сколько делает Валерий Абисалович для регионов, сколько он гастролирует с оркестром, с музыкантами, привозит их в глубинки, старается везде строить музыкальные школы, центры развития, такие, как Хореографическая академия на Русском острове, например, — это огромный вклад в развитие нашей культуры.
Концерт с Юрием Башметом. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Или вот Юрий Абрамович Башмет, с которым я сотрудничаю, часто приезжает в Хабаровск и набирает детей в свой молодежный оркестр. У него маленькие дети со школы играют, на конкурсах прослушиваются. Он приезжает на две недели в Хабаровск, дает мастер-классы, инструменты какие-то покупает. Это важно — не забывать, что и Москву, и Петербург кормят именно регионы. Если посмотреть, кто и где из солистов родился, очень редко встретишь коренных москвичей и петербуржцев. Это всегда было, есть и будет. Потому что тот, кому изначально возможностей мало дается, старается аккумулировать их, попав в столицу, и развивается быстрее. Ломоносов, он откуда пошел в Москву?
— А если вспомнить певцов... Хворостовский, например...
— Из Красноярска.
— Гынгазов из Новосибирска (Иван Гынгазов — оперных певец, тенор, ярко выступил на прошедшем VII Международного Дальневосточного фестиваля "Мариинский" — А.К.).
— Да, не знаешь, где он родится, талант. А его еще нужно взрастить. Мне повезло с семьей, которая меня поддерживала, говорила: "У тебя всё получится". И не ставила палки в колеса: "Нет, ты пойдешь на исторический факультет или на бухучет". А есть такие, которые всю жизнь занимаются другой профессией и приходят в музыку уже глубоко взрослыми, сознательными людьми.
Сейчас я преподаю в частной школе, сталкиваюсь с интересными ребятами. Спрашиваю: "Почему не ходили в музыкальную школу?" — "Мама говорила, что мне это не надо. А я хотела петь". И поют, и красиво поют, есть голоса, и думаешь: "А как бы их жизнь сложилась, если бы пошли по музыкальной стезе?"
— А что за школа?
— Это частная школа, ее придумал Степан Гапонов. Он выпускник нашего колледжа искусств. Сам играет в рок-группе. Как я поняла, эта школа — франшиза. Там преподают Илья Астафуров (солист Приморской сцены Мариинского театра, тенор — А.К.), Ирина Колодяжная (солистка Приморской сцены Мариинского театра, меццо-сопрано — А.К.) и я.
Степа меня три года уговаривал. А я всё время: "Нет, нет, нет". И вдруг этим летом я прямо-таки почувствовала желание. Во-первых, я поступила в ассисентуру-стажировку Дальневосточного института искусств. Буду учиться два года, потому что диплом нужен, а с моим консерваторским образованием я могу только в колледжах преподавать.
— Погодите, а вы разве не собираетесь петь до пенсии?
— Собираюсь. Но мама не зря говорит: "Диплом надо получить, это совсем несложно". Я начала поступать, мне Степа пишет: "Не хочешь прийти, поработать". Я говорю: "Ты знаешь, Степа, я никуда в этом году не еду, поработаю". И мне понравилось, я у них учусь. Учусь у своих же учеников, которых учу петь. Они меня учат, я их учу. И понимаю, что тем самым я открываю какой-то другой путь. Мой педагог Эржима Кышиктуевна Ким в Хабаровском краевом колледже искусств (она из Улан-Удэ) окончила консерваторию в Санкт-Петербурге. И она бы сделала колоссальную карьеру как певица, но ее муж, который был математиком, поехал в Хабаровск (по распределению, наверное), и привез ее с собой. И она стала педагогом и взрастила большую плеяду музыкантов, которые поют в разных городах и странах. Эржима Кышиктуевна мне всегда говорила: "Петь — это петь, а преподавать... Всегда делись своими знаниями".
С педагогом Э.К. Ким. Фото: из личног оархива А. Кикоть
И когда я начинаю урок, то говорю своим ученикам: "Я не открываю вам Америку. Я буду говорить вам о том, что знаю сама, и постараюсь вам помочь". Ко мне ходят постоянно. И когда я пишу: "У меня репетиция, сегодня я не могу", они мне пишут: "Нет, мы хотим. Давайте хоть как-то".
"Ужель та самая?"
— Анастасия, вы были в программе молодых исполнителей Большого театра, и, наверное, имелись варианты там остаться. И все-таки, почему Владивосток?
— Где родился, там и пригодился (улыбается). На самом деле всё достаточно банально. Участие в молодежной программе предполагает два, максимум три года, если тебя оставят на третий год обучения по отбору. И на тот момент, в 2013 году, у меня заканчивался контракт со стажерской группой. Последний год был совсем тяжелый, потому что у меня был оперный агент и мне нужно было куда-то уезжать. И постоянно с руководством театра из-за этого были споры. Они говорят: "Нет, вы нам здесь не нужны". Я пишу агенту, что я не могу поехать ни туда, ни туда, ни туда. А меня не занимали в Большом, не отпустили на два-три конкурса в Париж. Я прихожу к Дмитрию Юрьевичу Вдовину (художественный руководитель Молодежной оперной программы Большого театра — А.К.) и говорю: "Дмитрий Юрьевич, надо что-то делать". Он говорит: "Надо прощаться, мы так не можем".
Молодежная программа подразумевает, что ты находишься только в молодежной программе. Я чудом просто, считаю, в 2012 году я окончила консерваторию, потому что меня не хотели отпускать на госэкзамены. Я настояла, что уеду на один день, в понедельник, когда в театре выходной и никто не работает. Позвонила Ирине Петровне, сказала: "Ирина Петровна, я еду. Пожалуйста, давайте соберем госкомиссию". И для меня собрали эту комиссию, и я, слава богу, сдала экзамены.
С молодежной программой всё завершилось, и тут я узнаю, что во Владивостоке открывается театр оперы и балета. Мне мама сказала. Я говорю: "Театр?" — "Да-да, настоящий театр". Сначала были такие слухи, что, как в Сиднее, он на воде должен быть. И я прочла в Интернете, что действительно театр открывается. Нашла контакты, звоню: "Здравствуйте, я на прослушивание". Мне говорят: "Это туда-то написать надо". Написала — тишина.
В августе я приехала домой, в Хабаровск. И мы приехали во Владивосток. Я через мою крестную попросила Владимира Валентиновича Воронина (тогда — заведующий кафедрой сольного пения и оперной подготовки Дальневосточной государственной академии искусств — А.К.) помочь мне с прослушиванием, потому что мне всё время говорили: "Приезжайте через неделю, через две".
— В общем, "Приходите завтра"...
— Да. И вот Воронин позвонил мне однажды: "Завтра в пять вечера в Академии искусств вы поете прослушивание". Я подготовилась, пришла. После того, как я спела, Антон Владимирович Лубченко (тогда — художественный руководитель и главный дирижер Приморского государственного театра оперы и балета — А.К.) спросил: "Есть где жить во Владивостоке?" Я говорю: "Нет. У меня нет здесь квартиры". Он говорит: "Сейчас все уже роли распределены. Позвоним к ноябрю. К ноябрю подъезжайте". Я говорю: "Хорошо". И уехала в Хабаровск, это август был. Сентябрь — нет звонка. 1 октября я улетела в Петербург к Ирине Петровне, своему педагогу под крыло, занималась с ней, жила в Петербурге. Была таким вольным артистом. То есть не при театре. С Большим мы расстались на условиях приглашенной солистки, каковой я уже много лет являюсь. То есть в Большой я периодически езжу выступать.
Ноябрь, конкурс оперных певцов в Санкт-Петербурге, я получаю первую премию, и обо мне много пишут. Открываешь "Яндекс", "Мэйл" — везде: "Победителем конкурса стала такая-то". И Виталий Ишутин (на тот момент — директор оперной труппы Приморского театра оперы и балета — А.К.) увидел это и показал Лубченко, а тот: "Так это же та самая девчонка". Потом выяснилось, что они мои документы с контактами потеряли и никак не могли выйти на меня.
"Евгений Онегин" Чайковского" — Татьяна. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
И в январе Ишутин позвонил: "Здравствуйте, я руководитель оперной труппы. Не хотели бы вы исполнить партию сопрано в 14-й симфонии Шостаковича. Вы пели ее когда-нибудь?" Я говорю: "Я ее только слышала. Сколько у меня есть времени?" — "Месяц. 7 апреля вы должны быть во Владивостоке". Я говорю: "Хорошо".
С тех пор я никогда не даю согласия, пока не посмотрю ноты. Положив трубку, я пошла в консерваторию, взяла ноты этой симфонии, открываю их и понимаю: "О-оу".
— Да, сразу замечу, что моя теория о сдержанном голосе рушится на корню, поскольку в 14-й надо петь на пределе.
— В общем, смотрю и не понимаю: "А где тональность, где ритм, где размер? Ничего нет". И тут, конечно, помогла и моя дружба с разными людьми, и книги Галины Павловны Вишневской, которая была первая исполнительница этой симфонии. И благодаря ее записям советского периода я начала слушать и... понимаю, что никогда не смогу это выучить. То есть каждый раз открываю ноты, как в первый раз, и... говорю себе: "Не сегодня". И думаю: "Как же мне решиться позвонить и сказать, что я это вообще-то не смогу выучить? Просто физически моя голова не соображает ничего".
Словом, закончилось тем, что я учила симфонию практически месяц в Петербурге, потом поехала в Большой петь "Чародейку" (опера Чайковского "Чародейка" (12+) — А.К.). И в Большом у меня где-то неделя была. Я попросилась не в гостинице жить, а в доме Хомякова (дом Хомякова — историческое здание в Москве, построенное в начале XIX века, после реставрации в нем расположили репетиционные залы Большого театра — А.К.), там есть номера и есть инструменты. И ко мне приходила концертмейстер из Большого, Лиза Дмитриевна, которая мне всё математически, цифрами написала, где что нужно делать: здесь поем, здесь не поем и так далее.
После Большого я приехала во Владивосток, встретилась с Лубченко. И вот мой первый дебют на этой сцене — в 14-й симфонии Шостаковича. На эту музыку был поставлен балет, я спела два спектакля.
— А басовую партию кто пел?
— Евгений Плеханов (солист Приморской сцены Мариинского театра, бас — А.К.). И после того, как я спела симфонию, мне говорят: "А у вас еще через неделю "Онегин". И я дебютировала уже в партии Татьяны. И после Татьяны ко мне подошли и говорят: "Ну, что? Вы остаетесь у нас?" Я говорю: "Хорошо, я приеду". К слову, условия, которые были оглашены, не были исполнены. Но мне было неважно. Меня привлекало то, что это было что-то новое, что я могу быть частью чего-то нового, неизведанного. Это всегда интересно: ты лепишь свою публику.
И у меня такая публика есть. Дети, которые уже сейчас оканчивают школу. В Уссурийске, когда я туда приезжаю, приходят семьями, и малыши уже выросли в больших детей, которые пишут мне в соцсетях, восхищаются, благодарят, и мы дружим.
Невозможный "Чардаш"
— Анастасия, как вы считаете, может ли Приморская сцена стать театром, куда артисты будут стремиться так же, как они стремятся в Мариинский и Большой?
— Да. Я верю в это. И я знаю, что так и будет. Потому что сейчас Дальний Восток притягателен. Он стратегически важен. Этот сезон уже десятый, и театр явно набирает силу. Конечно, это происходит благодаря Валерию Абисалович Гергиеву. Он очень трепетно относится к тем солистам, которые работают здесь с самого начала. Он всегда говорит, что ценит преданность своему театру. Конечно, это важно. Я считаю, что у нашего театра большое будущее. У нас такой профессиональный оркестр, такой отличный хор, такая молодая труппа. Считайте, у нас очень мало возрастных артистов. Нам всем — 35-45 лет, 50 лет — максимум.
И то, что мы "вывозим" такие названия, как "Макбет" и "Дон Карлос" (оперы Верди "Макбет" (16+) и "Дон Карлос" (12+) — А.К.), которые не совсем для молодых голосов, это кое-что значит.
Поэтому когда мы получили "Свадьбу Фигаро", это было как бы признанием наших возможностей. Конечно, вишенкой на торте было бы исполнение оперы на итальянском языке. Честно скажу, нам этого хотелось. Но Валерий Абисалович сказал, что либретто написано Петром Ильичом Чайковским, и это надо ценить. Хотя многие из нас на репетициях удивлялись: "И это написал Чайковский?"
— Но он же не поэт.
— В Большом театре я пела и Марцелину, и Графиню на итальянском. Ирина Колодяжная тоже Марцелину пела раньше на итальянском, а для этой постановки всё переучивала на русском. Хотя нам обещают: "В следующий раз будет на итальянском".
— Хочется послушать вашу "Свадьбу" на итальянском. Мне очень нравится дуэт Графа и Сюзанны. Особенно то место, где она отвечает ему то "да", то "нет". Русские "да" и "нет" трудно протягивать. А вот итальянские si и no можно тянуть сколько угодно (автор настоятельно советует читателям прямо сейчас найти дуэт на итальянском языке в Интернете).
— Я вам больше скажу, что в "Летучей мыши" Чардаш (песня, которую исполняет Розалинда на балу у князя Орловского — А.К.) петь на немецком языке проще.
Русский язык сам по себе очень глубокий, там нужно всё высветлять. И получается, что мы сталкиваемся с речевыми трудностями. Плюс, конечно, дикция. Тут уже моменты, которыми не все певцы владеют, им нужно больше артикулировать. Я, например, когда нахожусь в зрительном зале, порою думаю: "Что поют? Что?" И злюсь.
"Летучая мышь" И. Штрауса-младшего — Розалинда. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— В "Чардаше" есть кусок, который спеть просто невозможно: "Сердце мне отдашь // Ты за один чардаш, // Гей, пляши чардаш, // Пусть хоть час, да наш". Такой стык согласных — это безобразие.
— Алена Диянова выпевает эти слова. Валерий Абисалович, когда ставил "Мышь", говорил: "Если темпы будут живенькие, то не надо эти слова петь". И в Мариинке девочки в этом месте поют вокализ.
Я могу сказать, что Моцарта мы пели много, каждый день, и голоса не уставали. А вот оперетта... А вообще, когда я занималась Розалиндой, мне казалось, что я ее никогда не спою, потому что очень уставала. Я даже своим друзьям-оперетточникам позвонила и сказала: "Ребята, я вам памятник готова поставить. Как вы это делаете? Я не понимаю".
— А я не понимаю, как они поют да еще и танцуют при этом. Этот их каскад знаменитый.
— У них своя подготовка, помню по консерватории. Им, опереточным девчатам, прямо высветляли голоса. Они очень хлестко, звонко поют. И у них было больше фехтования, танцев. Они очень выносливые.
Но ничего, и этот вес взят, прикоснулась к оперетте. Бывает, поначалу говоришь себе: "Господи, да это невозможно". А потом это становится твоим самым любимым произведением, и ты без этого уже не можешь. Вот сейчас нет "Летучей мыши", и я по ней соскучилась.
"На сцену — с открытым сердцем"
— А есть еще спектакли, о которых вам бы хотелось поговорить?
— Можно поговорить о моих детских спектаклях. В моем репертуаре их три: "Кот Мурыч" (одноактная опера Сергея Баневича "Кот Мурыч" (0+) — А.К.) , я там пою кошку Мусю; "Маленький принц" (одноактная опера Леонида Клиничева "Маленький принц" (6+) — А.К.) — Лис и "Сцены из жизни Николеньки Иртеньева" (одноактная опера Сергея Баневича"Сцены из жизни Николеньки Иртеньева" (6+) — А.К.) — маменька Николеньки. Честно говоря, для меня загадка, почему на "Николеньку Артемьева" не ходят зрители.
— Мы с Ильей Астафуровым (солист Приморской сцены Мариинского театра, тенор — А.К.) тоже говорили об этом спектакле и пришли к выводу, что эта опера не для детей, а для подростков в возрасте 14-16 лет.
— Я тоже так думаю. И сейчас этот спектакль поставили на вечернее время. Спектакль очень эмоциональный, мне репетиции очень тяжело давались. А вот Муся — это такой сильный заряд. В "Коте Мурыче" мы выкладываемся больше, чем на больших спектаклях, потому что это дети, их не обманешь. Если ты начнешь хоть чуть-чуть фальшивить, никто слушать не будет. И мы с Алексеем Костюком (исполнитель роли Кота Мурыча — А.К.) так выкладываемся! Семь потов сойдет, тем более еще костюмы.
"Сцены из жизни Николеньки Иртеньева" Баневича — Маменька. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
А "Николенька", он такой камерный, и публика всегда как будто даже не дышит. Я мечтаю, что спектакль начнёт собирать полные залы. Я готова даже по школам ходить, приглашать ребят на "Николеньку".
— Хорошая идея. Это ведь Лев Толстой — "Детство. Отрочество. Юность" (12+). Мне было как раз 15 лет, когда я посмотрел телевизионный спектакль по этому произведению. Его Петр Фоменко поставил, гениальный наш театральный режиссер. Карла Ивановича, которого так замечательно Алексей Костюк поет, играл Александр Калягин. Маменьку — Маргарита Терехова, папеньку — Михаил Козаков. Для меня это было большим потрясением. Многое мне объяснило. Так что надо по школам пройтись, согласен.
— В Уссурийске есть музыкальный колледж, во Владивостоке есть музыкальные школы. Моя мама — директор школы искусств №7 в Хабаровске. Это одна из лучших школ искусств России, не побоюсь этого сказать. Нас трое детей у мамы, а школа — ее это четвертый ребенок. И мама привозит сюда учеников из Хабаровска, по 20-30 человек.
Они приезжают на пятницу-воскресенье: балет посмотрят, оперу, в Океанариум съездят, по центру пройдутся. И родители все соглашаются: "Ой, да конечно. Спасибо".
Это важно — чтобы дети посмотрели на настоящий оркестр, услышали живое пение, увидели выступление балета, такие "картинки с выставки". Поэтому у нас есть и большая сцена, и малая, где Лиза Сущенко делает камерные концерты (Елизавета Сущенко — виолончелистка оркестра Приморской сцены Мариинского театра, концертмейстер группы виолончелей, организатор и ведущая камерных концертов в Малом зале театра — А.К.).
— Концерты очень интересные, и по подбору музыкальных произведений, и по их подаче.
— Детей нельзя упускать. Может, стоит сделать какой-нибудь школьный абонемент. В школе же проходят и "Пиковую даму" (12+), и "Евгения Онегина" (12+). И вот вам, пожалуйста, и Пушкин, и Чайковский одновременно. Сейчас есть "Пушкинская карта", но ее, как мне кажется, больше используют, чтобы в кино ходить.
"Сказка о царе Салтане" Римского-Корсакова — Милитриса. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— Ну, почему? На оперу тоже ходят по "Пушкинской карте". Сам видел. Пришли как-то "Сказку о Царе Салтане" (опера Римского-Корсакова "Сказка о царе Салтане" (6+) — А.К.) смотреть, а зал почти битком. После спектакля один юноша другому ладони показывает: "Я так хлопал, что у меня ладони теперь красные". А они первый раз в оперу пришли, и им понравилось. Смотрю дальше, идут молодые супруги. Муж говорит: "Больше ты меня в театр не заманишь". А она ему с легкой иронией: "Ты так думаешь?" И он тут же: "Ну-у-у, мне вообще-то понравилось".
— Вы знаете, моему племяннику 21 год. Он сейчас в Москве, вполне взрослый человек. Я его с четырех лет водила на свои концерты.
И сейчас подрастает маленькая девочка Кира, дочка моего старшего брата. С Кирюшей мы "Щелкунчика" (балет Чайковского "Щелкунчик" (6+) — А.К.) посмотрели, когда ей было четыре. Они живут в Хабаровске, и периодически приезжают во Владивосток.
Кире сейчас 6 лет, в мае они приезжали на "Тысячу и одну ночь" (балет Фикрета Амирова "Тысяча и одна ночь" (12+) — А.К.) и "Сказку о царе Салтане". Мы смотрели вместе (я тогда не пела), я с ней сидела в зале, на ручках ее держала. Я спрашиваю после спектакля: "Кто тебе понравился?" А она отвечает: "Злодейки". "Злодейки" — это Ткачиха, Повариха и Бабариха. И еще ей Царевна-Лебедь понравилась, потому что она Алину знает (Алина Михайлик — солистка Приморской сцена Мариинского театра, сопрано — А.К.).
И еще Кира посмотрела "Травиату" (опера Верди "Травиата" (12+) — А.К.), где я пела Виолетту. Такой спектакль, а ребенок все 3 часа сидел. В третьем акте я улучила момент, сквозь вуаль нашла ее глазами, смотрю: сидит моя хорошая, смотрит.
"Травиата" Верди — Виолетта. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
А вчера я с ней ходила на "Баядерку" (балет Минкуса "Баядерка" (12+) — А.К.) Она, конечно, чуть-чуть ерзала, но когда началось действие: Солор (персонаж балета — А.К.), тигр, слон пошел, змеи, танцы более активные — увлеклась. Когда музыка затихла и мы вышли из зала, она сказала: "Мне больше всего понравилось, как Сережа танцевал". Она вообще Сережу Уманца любит (Сергей Уманец — премьер балетной труппы Приморской сцены Мариинского театра — А.К.).
Вот я и говорю, когда дети маленькие, родители определяют их мировоззрение. И да, детям нужно объяснять, подсказывать, что почитать, что посмотреть, что послушать.
Мы после оперы раза три почитали сказку и посмотрели мультик "Сказка о царе Салтане" (6+), это ее самый любимый. И еще она на "Кота Мурыча" сходила, мою Мусю посмотрела. И говорит своей маме: "Мама, мы должны ездить".
Публика и дети растут. И я испытываю гордость, что моя племянница может меня видеть на сцене, и я ее всегда спрашиваю, про "Травиату", например: "Что тебе понравилось? Какое платье?" — "Черное. А ты что, умирала? Ты же не по-настоящему умирала?" Я говорю: "А что ты поняла?" — "Что ты заболела немножко". И вот Кира говорит, что музыка — то, что не видишь глазами, а чувствуешь сердцем.
Меня часто спрашивают: "Вы, наверное, только классику слушаете?" Ничего подобного. У меня разнообразный плейлист. В нем есть рок, джаз, советская эстрада, зарубежная. Всё зависит от моего настроения.
В детстве я терпеть не могла балет. Мама показывала на уроках сольфеджио и музлитературы "Щелкунчик" — я хохотала. Эти лосины меня приводили в щенячий восторг. Она меня выставляла из класса, потому что вслед за мной все дети хохотали.
Но когда я стала взрослой, мое отношение к балету изменилось. Я тогда уже училась в Санкт-Петербургской консерватории, при которой был учебный театр, где ставили "Лебединое озеро" и "Щелкунчик". Помню, шла с урока из оперной студии, слышу — играет: "Та, да-да-ди-да, та-да-дам". Я зашла, села в конце партера, смотрю — они танцуют, и у меня побежали слезы. Я думаю: "Боже, как это красиво, как это трудно".
"Кут Мурыч" Баневича - Муся. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
"Маленький принц" Клиничева - Лис. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
"Сказка о царе Салтане" Римского-Корсакова - Милитриса. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Сейчас у меня очень много друзей из балета. Здесь, благодаря спектаклю "Тысяча и одна ночь", где я исполняю вокализ. И это не просто вокализ, а именно кульминация спектакля. Я вижу, я понимаю, какой труд ежедневно совершают артисты балета. Конечно, труд оперных певцов, тоже не виден многим. Публика думает: "Это же так просто: красивое платье, красивый макияж, поорала в свое удовольствие и пошла".
Я в таких случаях говорю: "А ты попробуй "покричи", как я". У меня каждый день расписан. Репетиция с утра, вот поговорю с вами, а потом еще репетиция будет.
Мы каждый день оттачиваем свое мастерство, каждый день. Я каждый день учусь. В отпуске получаю мастер-классы, или онлайн, или, если могу приехать, приезжаю позаниматься с педагогом. Это такая работа… невидимая, но всегда слышимая — когда зритель уже в зале. Он купил билет, он нарядно оделся, он предвкушает удовольствие от музыки и пения — и его нельзя подвести.
Меня учили: интеллект певца всегда слышен. Если человек интеллектуал, это всегда видно: в его теле, походке, в особой стати. Ирина Петровна говорила: "Я в классе вас много ругаю, а вы выходите на экзамен с гордой спиной". В жизни, бывает, я могу и сутулиться, но стоит только ступить на сцену — всё, Анастасии Кикоть нет: есть Виолетта Валери, Микаэла, Мерседес, Татьяна.
Татьяна — это вообще партия, которая со мной уже более 20 лет, как мне кажется. Я уже не знаю, сколько раз я исполнила эту партию в разных постановках. И каждый раз это что-то другое, что-то новое. Никогда не повторяюсь. Или Марфа в "Царской невесте", особенно в финале. Поешь и будто улетаешь, потому что софит слепит в глаза, ты ничего не видишь, просто стоишь и поешь куда-то: "Взгляни, вон там такое небо, как у нас".
"Царская невеста" Римского— Корсакова — Марфа ("Зарядье", 2019). Фото: Александр Шапунов, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Вот на Дальнем Востоке особенное небо, и когда я пою про небо в "Царской невесте", передо мною — огромный шатер этого необъятного простора — море и небо. Это, конечно, кайф. Поэтому я — счастливый человек. У меня есть семья, у меня есть любимая работа. Я ни дня не пожалела, что приехала сюда, что уже 10-й сезон здесь. И у меня никогда не было мысли махнуть куда-нибудь, уехать.
Мне кажется, что на данный момент моя миссия — быть здесь. Нельзя публику просто так бросать. Я знаю, что, может быть, не так много, но есть часть публики, которая приходит слушать меня. Это дорогого стоит — получать любовь и преданность. Это очень важно. Поэтому я всегда выхожу на сцену с открытым сердцем.
Справка.
Анастасия Кикоть
Сопрано
Лауреат 2-й премии Международного конкурса "Три века классического романса" (Санкт-Петербург, 2010)
Лауреат 2-й премии IV Международного конкурса оперных артистов Галины Вишневской (Москва, 2012)
Дипломант Международного конкурса Competizionedell’ Opera (Минск, 2012; Линц, 2014)
Лауреат 1-й премии VI Международного конкурса оперных певцов "Санкт-Петербург" (Санкт-Петербург, 2013)
Родилась в Хабаровске.
В 2007 году окончила Хабаровский государственный краевой колледж искусств (класс заслуженного работника культуры России Э.К. Ким), в 2012 году — Санкт-Петербургскую государственную консерваторию им. Н.А. Римского-Корсакова (класс народной артистки СССР, профессора И.П. Богачёвой).
Принимала участие в мастер-классах Владимира Чернова, Елены Образцовой, Любови Орфёновой, Евгения Нестеренко.
В 2011–2013 годах — участница Молодежной оперной программы Большого театра России (художественный руководитель Д.Ю. Вдовин), на сцене которого дебютировала в 2012 году, исполнив партию Поли в опере П.И. Чайковского "Чародейка" (дирижёр А.Н. Лазарев, режиссёр А.Б. Титель). С 2013 года является приглашённой солисткой Государственного академического Большого театра. Гастролировала в Белоруссии, Австрии, Германии, Италии.
Вместе с труппой Большого театра принимала участие в юбилейных мероприятиях, посвящённых 1150-летию города Изборска, исполнив фрагменты из оперы "Война и мир" С. Прокофьева. В 2012–2013 годах выступала на сцене Концертного зала им. П.И. Чайковского в Москве в операх "Друг Фриц" П. Масканьи (дирижер А. Фольяни), "Соловей" И. Стравинского (дирижер М. Стравинский), "Свадьба Фигаро" В.-А. Моцарта (дирижер В. Синайский).
Работала с выдающимися дирижерами, среди которых — Михаил Плетнёв, Юрий Башмет, Михаил Юровский, Александр Лазарев, Василий Синайский, Юрий Симонов, Александр Сладковский, Мариус Стравинский.
С 2014 года — солистка Приморского театра оперы и балета. С 2016 года работает в составе оперной труппы Приморской сцены Мариинского театра.
В июне 2018 года выступала в Концертном зале Мариинского театра в рамках фестиваля "Звезды белых ночей" в опере "Мавра".
В мае 2019 года участвовала в гастрольных показах оперы "Царская невеста" Николая Римского-Корсакова в постановке Вячеслава Стародубцева в концертном зале "Зарядье" (Москва) и в Мариинском-2 (Санкт-Петербург).
