Почему Владивостоку не удается превратиться в цветущий город-сад? Для чего выводить специальные дальневосточные семена? Как растения могут предупреждать тайфуны и свидетельствовать о глобальном потеплении? Об удивительных, неожиданных и подчас шокирующих моментах в озеленении Приморья в большом интервью ИА PrimaMedia рассказал доктор биологических наук, директор ФГБУ Ботанический сад-институт ДВО РАН Павел Крестов.
Почему Владивосток — еще не город-сад?
— Эта пресловутая комфортная городская среда, парки и скверы, очень хорошо развиты в Москве и иных городах, но Приморью и Владивостоку, в частности, с этим не шибко повезло. Что произошло с зеленым хозяйством, почему город стал лысым?
— Действительно, комфортная городская среда — это вопрос ведения, да и разумности организации городского хозяйства. Город — очень комплексная система, перед его администрацией всегда стоит множество крупных задач. Идеальная среда — это продукт комплексного планирования и бескомпромиссного следования планам. На деле есть множество объективных и субъективных причин отклонения от гипотетического (в нашем городе) плана развития.
Часть из них диктуется потребностями естественного развития городского хозяйства, внутренними стимулами. А часть — нашим диковатым бизнесом: по плану нужен сквер, но больше денег принесет высокоэтажная застройка. Вот поэтому гармонично развитое городское хозяйство с большим блоком комфортной городской среды у нас осталось в 1960-х и 70-х годах. В этой гармонии прекрасно себя находил тогда Ботанический сад: были разработаны практически все возможные рекомендации о составе растений, которые можно использовать в озеленении нашего города. Они применялись и учитывались. Первое серьезное отклонение в городском озеленении произошло тогда, когда стали массово завозить саженцы с европейской части страны, а часть саженцев была подарена США перед встречей на верхних уровнях: Брежнев — Форд, Хрущев — Никсон. У нас появилось множество экзотических для того времени растений-американцев: та же самая робиния ложноакациевая, известная как белая акация, на самом деле — очень страшный инвазивный вид. Обычно он внедряется в естественные насаждения и там начинает вытеснять виды естественной растительности. Но вот с акацией у нас этого не произошло, потому что климат у нас все-таки достаточно жесткий.
Не совсем удачным решением, например, было массовые посадки тополя в городе где-то в 1970-х. Срок жизни тополя в городских условиях это 30-40 лет. После он просто элементарно весь вывалился, и город остался голым, а старые тополя стали представлять угрозу для городской инфраструктуры и жителей.
Интервью с директором Ботанического сада Павлом Крестовым. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia
Интервью с директором Ботанического сада Павлом Крестовым. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia
— А почему тополь решили?
— Во-первых, дешево. Во-вторых, тополь очень быстро дает зелень. Если посадить дерево, то через пять лет оно начинает выполнять свои функции в городе, а в 30-40 лет его просто нужно убирать, так как оно становится опасным.
— То есть тополиная аллея красивая же была.
— Красивая.
— Но недолго.
— Озеленение — это довольно сложный процесс. Нам нужно пытаться использовать не только долго живущие деревья, но и быстрорастущие, такие как тополь. Но здесь важна организация процесса.
Я тоже долго думал, что же происходит во Владивостоке. Почему вот так все пошло с организацией озеленения? И у меня прекрасно сложилось понимание, когда я погрузился в эту проблематику в Японии. Я полгода там жил, в Токио. Я видел, как работают бригады по уходу за городскими насаждениями. Это довольно профессиональные и небольшие команды, которые знают все о деревьях, которые живут в городской среде.
Зачем городу зелень?
Чтобы в городе мог жить человек, как ни парадоксально звучит. Когда мы анализируем потребности города в зелени, мы должны учитывать множество факторов. Как деревья участвуют в формировании городской среды? Во-первых, снижают температуру воздуха летом. Если вы находитесь в сквере, температура там будет градусов на 5, а то и на 10 в жаркие летние дни меньше. Дерево испаряет влагу, а любое испарение — это охлаждение. Все кондиционеры так работают.
Во-вторых, деревья в городе обеспечивают комфортные условия существования: осаждают пыль, перехватывают дождевые осадки.
В-третьих, важно учитывать не только деревья, но и наличие газонов, которые должны покрывать абсолютно все поверхности, чтобы там не было голой земли — основной источник пыли, которая поднимается при любом ветре и мешает всем нам жить.
В озеленении важно комбинировать быстро— и медленнорастущие растения, высокие и низкие. Мы должны думать о вертикальном озеленении.
Интервью с директором Ботанического сада Павлом Крестовым. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia
Интервью с директором Ботанического сада Павлом Крестовым. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia
— А пример остался во Владивостоке?
— Вы знаете, у меня из примеров только впечатления остались. Фильмы о Владивостоке 1960-70-х меня просто покорили действительно продуманным озеленением. Вот с любой точки Владивосток снимали, а он очень зеленый. Глубокая зелень. Очень комфортные условия. Это была советская система планирования, которая позволяла очень хорошо продумать даже не озеленение, а, собственно, развитие городской среды. В 1980-х ситуация стала меняться в худшую сторону и случилось то, что сейчас происходит. Появился запрос от бизнеса, строительство. Строительство — это прибыльный бизнес, а озеленение — совсем нет, даже убыточный в некотором роде. Автомобили и застройщики в нашем городе победили, сделав его очень некомфортным для людей.
Почему городское озеленение не спасут частные питомники?
— А как же быть с бумом производства разного рода растений и магазинов во Владивостоке?
— "Бум" есть, но это немного другое. Сейчас есть рынок штучного дорогого посадочного материала, который востребован частным сектором. Сейчас и он переживает сильные изменения, потому что источник материала сменился. Доступ к европейским, африканским и прочим рынкам посадочного материала у нас сейчас закрыт, а производство штучного материала на территории России не развито. Это реальная освободившаяся ниша, создавшая реальную возможность для частного бизнеса, это очень ценно. Мы сейчас пропагандируем среди участников малого бизнеса идеи развития питомников и формирования этого рынка в России.
С городом немного другая история. Город требует массового материала и планирования. Допустим, планирование можно как-то наладить, и его минимальная глубина должна быть 5 лет. Есть у нас бизнес, который вообще планирует развитие на 5 лет? То есть, грубо говоря, сейчас город к нам приходит и говорит: "Нам нужно 10 тысяч штук саженцев". Мы им говорим: "Сейчас у нас 10 тысяч штук нет, но мы вам вырастим через три года"…
— Нам нужно быстро.
— Понимаем, но для производства саженца необходимо минимум 5 лет. Но у нас нет бизнеса с 5-летним периодом планирования. Даже когда здание строят, и то строительство планируют на меньший период. А тут пять лет.
Ну и бизнес — он такой: надоело ему (невыгодно) условные тополя производить, в которых есть потребность в городе, он будет делать что-то дорогое и штучное. Вот и все.
Мы, однако, имеем опыт долгосрочной работы с бизнесом с долгим периодом выращивания посадочного материала. Когда я был назначен директором Ботсада в 2010 году, плохо все было. Теплицы проваливались, нам нужно было немедленно найти деньги, иначе бы все наши эксперименты закончились и не начавшись. Я был вынужден искать возможности. Все было впустую, пока я не пришел в банк "Приморье" и не предложил в течение 5 лет высадить в городе чего-то около 500 магнолий. Для этого нам нужны были только деньги на кровлю теплицы. Они нам дали деньги, мы крышу эту покрыли поликарбонатом и выполнили свои обязательства перед банком с выращиванием посадочного материала. Магнолии появились в городе и довольно сильно расползлись, стали видны. Но позже их передали на баланс горзеленхозу.
Рабочие эти магнолии просто стригли как кусты, и они практически все выпали. Сейчас осталось штук 50, наверное.
Вот такие вещи нельзя предугадать, потому что вроде как все хорошо, но неожиданно в процесс вклинивается неграмотный работник, и у магнолий не остается шансов.
Но вернемся. Городские насаждения могут быть очень разнообразными, и в них, разумеется, есть место не только тополям и вообще лиственным деревьям, но и хвойным, весьма чувствительным к городскому загрязнению воздуха. Главное — их посадить в правильном месте: в глубине скверов, например, на некотором отдалении (не менее 5 метров) от проезжей части дорог. А вот если их высадить ближе к проезжей части, что часто во Владивостоке практикуется, там расти они не будут.
Главный залог успешного развития городского озеленения — обеспечение постоянного планового ухода. Нормальный уход за городским озеленением предполагает, что из общего объема затрат на озеленение 30% идет на закупку саженцев и их высадку, а 70% надо отводить на уход за зелеными насаждениями: полив, обрезка и другие мероприятия.
Фактически нужен не только уход, необходимо постоянное прогнозирование, мониторинг и очень быстрая реакция на какие-то изменения, которые происходят с городским озеленением. Это должны делать специальные городские службы.
Наш городской зеленхоз был разгромлен в свое время, на его остатках потом пытались создавать какую-то службу при администрациях. Но вот я как раз попал во Владивосток в то время, это были 1990-е, когда горзеленхоз был одним из крупнейших землевладельцев со своими многочисленными питомниками. Город был окружен питомниками. Эта земля стала сильно дорожать, и, естественно, была выведена из своей зоны, питомники превратились в жилые кварталы.
Интервью с директором Ботанического сада Павлом Крестовым. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia
Интервью с директором Ботанического сада Павлом Крестовым. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia
— Например?
— Например, "Весенняя". Там несколько жилых массивов есть, вот они созданы на питомниках. И таких примеров очень много. Когда сотрудники Ботанического сада узнали, что там фактически происходит снос земли, они смогли что-то пособирать, какие-то кустарники, которые там просто бульдозером сгребали, и ввести их сюда в культуру, теперь они есть у нас.
Таким образом, горзеленхоз остался совершенно без главного средства производства — без питомников, а без воспроизводства материала мы ничего не сделаем.
К этому надо добавить, что материал, который выращивается в европейской части России, по большей части непригоден для города Владивостока, потому что мы, вообще Дальний Восток, это очень специальное место в России, особое место…
Особенности региона и его растений
— Чем же мы так отличаемся?
— Природные условия, которым абсолютно нет аналогов в европейской, мы говорим в евросибирской, части России. Эти условия сформировались очень давно, примерно 2-5 млн лет назад. Наш климат, в отличие от евросибирской части России — муссонный, да и таких циклонов, как у нас, в европейской части практически не бывает.
— А муссонный климат характерен для какой части света? С кем мы похожи?
— Это Индия, Восточная Азия и восток Северной Америки…
Чем характеризуется муссонный климат? Это, первое, наличие очень сухого периода, у нас этот период выпадает на зиму. А второе — выраженная сезонность в осадках. Во Владивостоке зимой практически не бывает снега, поэтому весной, когда все начинает расти, не хватает влаги. Важно вовремя поливать. Перед тем как растение сбрасывает листву, фактически уходит в зиму, его также надо поливать. Это октябрь. И если дерево сохраняет в себе влагу, корневая система у него напитана, оно уходит в зиму в очень хорошем состоянии. Начало появления листвы — апрель. Дереву необходимо расти, а влаги нет. Оно нуждается в дополнительной влаге. К этому обстоятельству адаптировались виды нашей природной флоры, а вот европейские и американские растения, которые к нам сюда везут, совершенно не понимают этой весенней засухи.
Вторая отличительная черта — формирование специфического растительного покрова на Дальнем Востоке, которое шло несколько миллионов лет. За последние минимум 2,5 млн лет местная растительность не имела контактов с сибирской и европейской. В связи с длительной эволюцией все виды деревьев у нас, с одной стороны, очень требовательны к влаге практически на всех стадиях развития (я их называю супер-мезофитами), а с другой — приспособлены переживать определенные периоды дефицита влаги. Вот этим они сильно отличаются от того, что есть в европейской части.
Третье — у нас в Азии, в отличие от всех других регионов мира, есть непрерывный лесной пояс, который простирается широкой полосой вдоль тихоокеанского побережья от юга Чукотки до Малайзии, а значит, у лесных видов деревьев есть большие возможности для миграций. По этому градиенту мигрируют не только растения, но и часто патогены (грибы, бактерии, черви, насекомые). Наш патогенный фон коренным образом отличается от того, который есть в европейской и сибирской части страны. Это связано с влагой и этой непрерывной миграцией. Вот наши дальневосточные виды растений как раз и сформировались на этом патогенном фоне и эволюционировали вместе с этими бактериями, грибами и насекомыми. При этом многие растения и животные накрепко связаны и жить друг без друга не могут.
Вот один из примеров. Есть у нас такая лиана — аристолохия или камфорная лиана. Она очень редкая и занесена в Красную книгу. Ее особенность — она является кормовым растением для бабочек под названием альциной, черненькие такие, очень похожи на махаонов Маака. Красивейшая бабочка, тоже занесена в Красную книгу. Гусеницы альциноев не могут есть ничего, кроме листьев этой лианы, а лиана опыляется этими бабочками. Обычно такие тесные отношения формируется в процессе очень длительной эволюции, этот процесс у нас на Дальнем Востоке очень ярко выражен.
Наши растения, виды природной флоры, выработали устойчивость к нашим же специфичным патогенам. А когда мы пытаемся высаживать европейские растения, у них устойчивости нет. И если вдруг вот какому-нибудь грибу или жуку понравилось на вкус европейское растение, а им, как правило, нравится, у таких растений практически шансов нет.
Сейчас у нас селекционеры как раз занимаются именно выработкой механизмов устойчивости сортов растений к патогенам.
Что стоит и не стоит садить в Приморье?
— А какой набор растений у Дальнего Востока, Приморья? Вот Россия — это березы...
— У нас все интереснее. Что мы выяснили после циклона Майсак с последующим ледяным дождем? Что березы очень сильно пострадали, они просто все выбиты. К моему удивлению, сильно пострадал абрикос, его обломало вообще везде. А кто выжил? Те же самые сакуры выжили, они гибкие очень. Выжили очень многие ясени, дубы. Те растения, которые находятся у нас в своей природной среде. И у них с первых лет жизни формируются толстые веточки, способные выстоять в суровых погодных условиях.
Но это не значит, что надо ограничиться только тем, что может пережить такие неблагоприятные воздействия. Растения нужны разные: и долгоживущие, и короткоживущие деревья, потому что они позволяют быстрее создать комфортную среду.
Допустим, мы высадили тополя. Они сомкнулись, сформировали тень. Под этими тополями можно сажать теневыносливые долгоживущие растения, чтобы они потом, ко времени старения тополей, сформировали каркас какого-то будущего насаждения. Если мы говорим о городском планировании: в скверах, в междомовых пространствах не надо ограничиваться быстрорастущими березами, а спустя 10 лет после их посадки можно под эти березы подсадить елки. Они будут прекрасно расти.
— А как сделать, к примеру, также как в Сеуле. Вот приезжаешь туда, он, зараза, зеленый город. Там вертикальное озеленение, на крышах — горизонтальное. Можно ли сделать такое во Владивостоке, чтобы пройти зимой по городу, а он не лысый, а зеленый, хотя бы чуть-чуть?
— Чудес не существует, существуют вечнозеленые деревья. Не все из сеульских растений могут выжить у нас, но если высаживать из них те, что нужно, и куда нужно... Например, пихту, ель, кедр. И высаживать не вплотную к улицам, а немножко прятать, в скверы, например, они будут расти и разнообразят нашу городскую среду. А вот сосну густоцветковую можно выносить и поближе к дорогам, из нее будут замечательные насаждения. Главная рекомендация — поливать.
Кстати, очень интересное место есть, когда подъезжаете к ботсаду, между его ограждением и трассой сотрудники администрации Владивостока во главе с Гуменюком (экс-мэр Владивостока — прим. ред.) высадили густоцветковые сосны и корейские ели примерно в равных количествах, и сами, не ожидая того, провели экологический эксперимент: елки погибли сразу же, а сосны сейчас прекрасно растут.
Интервью с директором Ботанического сада Павлом Крестовым. Фото: Илья Табаченко, ИА PrimaMedia
О новой мэрии и перспективах зеленого Владивостока
— Может быть, мэрия из чистых побуждений действует, она же не знает.
— Ну да. Поэтому мы тоже ставим своей задачей держать постоянную связь с властями на стадии планирования. К счастью, сейчас эта связь налаживается. В мэрию пришла профессиональная и целеустремленная команда, которая этим серьезно занимается. Мы со своей стороны делаем все, что можем. Буквально постоянно находимся на телефоне со многими специалистами в режиме обсуждения.
Взаимодействие с властями очень важно сейчас, особенно при стратегическом планировании и не только городской среды. Вот смотрите, какие вещи получаются. Продолжительность жизни дерева в городе — примерно та же, что современного здания: в пределах 50-100 лет. Соответственно, посадки растений и здания должны планироваться примерно в одно время и одной и той же командой. Необходимо сразу при развитии города учитывать скверы, которые в нем будут всегда.
В истории города есть очень интересный момент, связанный с проведением саммита АТЭС. Тогда Игорь Сергеевич Пушкарев (экс-мэр Владивостока — прим. ред.) организовал очень хорошую команду в структуре — аналоге горзеленхоза. Эта команда профессионально реконструировала или сделала с нуля несколько скверов, в том числе и театральный, где сейчас стоит памятник Невельскому. Для скверов был удивительно хорошо подобран посадочный материал, почти всё осталось живое, все стало подниматься. Но потом уже другие команды туда стали подсаживать все что угодно. И начались отмирания, вымирания. Это был маленький такой приятный момент в истории создания комфортной среды в нашем городе после того, как в 1970-х и 80-х перестало осуществляться планирование зеленых насаждений.
О власти и науке
— Скажите, пожалуйста, а отчего такой разрыв между наукой и реальным воплощением идей на местах во власти? Это нигилизм какой-то научный или наука отстала, или чиновники стали недалекие?
— Знаете, мне кажется, что главный фактор — забронзовелось. Для многих, избравших путь в науку, которые сейчас работают на Дальнем Востоке, самой дальней точкой в планах на жизнь стала защита докторской диссертации. Человек становится доктором наук, садится на попу и начинает учить других. И таких очень много. Очень похожие процессы стали происходить и в академии наук. Когда людей, не нацеленных на достижение целей за горизонтом, и не только в науке, становится много, развитие сменяется на застой.
Еще одна проблема — молодые люди, продукт реформ образования начала 2000-х, пришли нами руководить и сейчас составляют низшие и средние звенья управления. Очень сниженный уровень образования не мог не сказаться на уровне управленцев, а отсюда — проблемы с принятием решений.
Особенность любой вертикали власти — в распределении ответственности. Только верхний ее уровень несет глобальную ответственность. Это определяет и систему принятия решений: сейчас принимать решение может только один человек во всей иерархии, все остальные уровни иерархии использовать очень сложно. Нужны какие-то очень серьезные преобразования. И фактически надо сейчас очень сильно укреплять связи с властями.
Что касается организации науки, сейчас научная организация в России — структура феодального типа. Хороший феодал должен иметь много душ и средств производства. Естественно, сейчас, когда взрывное ускорение научного процесса серьезно сокращает актуальность даже самого дорогого оборудования, делает любого феодала малопродуктивным: неоправданно много средств он должен тратить на обновление парка оборудования — средств производства. Причем министерство науки и образования в процессе этого реформирования этот феодальный тип развивает. Нет бы перейти на путь усиления сетевого взаимодействия реально работающих научных коллективов. Это существенно увеличило бы эффективность системы научных организаций и университетов. Во всем этом процессе очень важны люди, которые что-то могут делать. Поэтому вкладывать надо именно в реализацию их потенциала. А структура науки должна быть сетевой.
Какие службы нужны зеленому Владивостоку будущего?
Главная задача сейчас — обеспечить город постоянным источником посадочного материала, создать и запустить производственные мощности. Сделать это можно в виде, например, муниципального предприятия, которое бы обеспечивало процесс озеленения и поддержания насаждений. Это должны быть небольшие теплицы и достаточно обширные питомники, чтобы создать этот поток материала. Излишки можно, допустим, реализовывать населению, тем самым поддерживая свой бюджет.
Нужно знать, как дерево существует в разных условиях. Их нужно правильно поливать, осуществлять целый комплекс агротехнических мероприятий, и для этого должна быть создана специальная служба. И вы знаете, ведь она работала. Когда я приехал во Владивосток в 1984 году, растения поливали и регулярно мыли город. А в 1987 все системы стали рушиться.
В Японии такие службы есть. Они имеют долгосрочные договоры с частными питомниками. Там тоже выращивание материала переложено на частные питомники. Это гарантия. Мы с вами заключаем договор, вы 10 лет нас снабжаете материалом. Вот и все. Но там горизонт планирования у бизнеса значительно превышает 10 лет, а часто обязательства семейного бизнеса (например, при создании лесных плантаций) переходят на следующие поколения.
Я разговаривал с начальниками японских служб по уходу за зелеными насаждениями. Команда — 10 человек. Когда надо, они приехали, полили все, когда надо — приехали с пилами, сделали обрезку. Как-то все неспешно и хорошо у них делается. Помню, кедры у них высокие росли прямо напротив окон моего жилища в Токио. Они на них лазят без всяких вышек, используют альпинистское снаряжение. Поднимаются с пилами и аккуратно спускают ветки по этому кедру. Как муравьи. Я думаю, что организация службы должна быть такой.
Что уже сделано?
У города есть все шансы на восстановление озеленения, сейчас уже есть разработки. В прошлом году мы сделали великую вещь и для города, и для нас самих: провели первую за последние лет 50 детальную ревизию зеленых насаждений, которые находятся в ведении города.
Наши сотрудники прошли по всем улицам города Владивостока, подошли к каждому дереву, оценили его возраст, состояние, дали рекомендации по каждому дереву. Сейчас вся эта информация находится в администрации, и ею очень активно пользуются. Выяснилось, что насаждения находятся в очень плохом состоянии и фактически сейчас их надо менять.
У нас в Ботаническом саду-институте сотрудники — кураторы коллекций к каждому дереву подходят раз пять за год для того, чтобы подкормить его, подрыхлить приствольный круг, мульчу подбросить или еще что-то. Вот этот комплекс агротехнических мероприятий, направленный на поддержание городских зеленых насаждений, — это огромная работа, ведь каждое растение требует подхода не один раз в год.
О ситуации с озеленением на Дальнем Востоке
— Ваша зона деятельности — это же не только Владивосток. У вас есть отделение в Южно-Сахалинске, Благовещенске. В масштабе Дальнего Востока вы можете оценить в целом ситуацию? Я так понимаю, что на первом месте стоит Хабаровск.
— Сейчас очень сильно и Сахалин подтянулся, Южно-Сахалинск, главным образом. Там много снега, не промерзает почва, в отличие, допустим, от того же Хабаровска или Владивостока, и гораздо больший ассортимент может быть использован на улице. Там, фактически, нет периода засухи. Вот поэтому них очень много экзотов в озеленении. Но есть та же проблема, что и у нас: на что рук и финансирования хватает, то и делают.
Среди дальневосточных городов в этом плане выделяется Хабаровск. Они эту проблему доступности материала для озеленения научились решать. У них есть муниципальное хозяйство, которое постоянно занимается выращиванием массового посадочного материала, который активно и легко используется в озеленении. Существуют достаточно профессиональные службы, которые следят за городом. Это меня сильно поразило: все хорошо сделано, современная теплица. У нас даже нет таких теплиц. Они вложились и действительно поддерживают постоянную зеленую волну в городе.
О людях
— А вот про кадры расскажите. Что с образованием в вашей отрасли? С кадрами сейчас вообще проблема: и с IT, и с журналистикой. Ни строителей не осталось, ни инженеров. Я подозреваю, что биологов тоже нет.
— Биологов тоже нет.
— Их хотя бы готовят?
— Сейчас в университете происходят очень странные вещи, все очень централизованно, есть федеральное планирование. А в центре как решают: раз вы находитесь там, на берегу океана, вы будете готовить морских биологов. Организовали институт мирового океана. Старый добрый биофак преобразовали в такой вид, что он стал готовить только морских биологов. А наземных нет. В то время, что ДФО занимает около 40% всей площади России. А вот специалистов, которые могли бы заниматься проблемами наземных экосистем, нет.
О сельском хозяйстве
Сельскохозяйственная наука на ДВ, надо сказать, работала неплохо. Есть опыт выращивания многих культур и долгосрочного планирования агротехнических мероприятий, в том числе, например, севооборота — одного из главных залогов эффективного использования земель. У нас есть очень много испытанных культур, которые могут прокормить людей, но наш диковатый рынок действует таким образом, что востребованы только соя и кукуруза. Поэтому все наработки сельскохозяйственной науки просто сломаны: все вот эти вот циклы, пересевы, смена полей, севооборот. Все засеяно соей и кукурузой, в придачу из закупленных семян. Тех самых семян, которые гарантируют урожай, но с которых нельзя создать собственный семенной фонд.
Помните, мы говорили про патогены, про то, что мы — особенные? Так вот, семенной фонд, который сейчас создают в центральной части России, он будет актуален только для нее. Если те семена привезти сюда, они окажутся явно не адаптированы к патогенному фону и не будут эффективны. Это значит, что у нас нужно создавать собственный семенной фонд, от этого сейчас все зависит, включая государственный суверенитет.
Поэтому у нас возникает необходимость готовить специалистов, которые бы смогли заниматься селекцией, направленной на выведение сортов целого спектра лесных и сельскохозяйственных культур специально для Дальнего Востока. Это позволит создать нормальное хозяйство на Дальнем Востоке, потому что франшиза как форма организации производства здесь не подойдет.
Как растения рассказывают о тайфунах и глобальном потеплении
В последние 10 лет и инструментальные измерения, и модели показывают быстрое нагревание атмосферы. Поднимается не только температура, увеличивается и период роста растений. В прошлом году мы опубликовали интересные материалы о появлении молодых растений магнолии Зибольда, которая у нас не растет в природных сообществах, в лесах полуострова Муравьева-Амурского. Магнолию мы привезли из Северной Кореи в 1974 году. Мы организовали фенологические наблюдения за эти видом в нашей коллекции, а когда нашли ее в лесу, подняли и проанализировали все наши данные с 1974 года. Оказалось, что в 1980 году магнолия цвела всего лишь 20 дней, а сейчас этот период увеличился ровно в два раза. Сейчас это почти 1,5 месяца. Вот что такое потепление климата.
В придачу мы очень активно занимаемся наблюдением за лесами. Есть такой метод — дендрохронология. Мы высверливаем керн (образец — прим. ред.) из дерева, анализируем годичные кольца, смотрим, как все изменяется. Используем при этом довольно сложные алгоритмы, которые позволяют получить климатический сигнал. Получается, что рост многих видов деревьев ускоряется, и это свидетельствует потепление. По данным наших инструментальных наблюдений, мы сейчас можем работать с периодом почти в 600 лет. А вообще, в мире хронология по деревьям составлена на 6 тысяч лет. Дендрохронологические данные позволяют увидеть, как менялись условия роста за все это время, в том числе температура.
Совместно с нашими коллегами из Чешской академии наук мы сделали еще одно очень интересное открытие: на основании анализа частот ускорения роста, полученных по древесным кольцам, мы смоделировали интенсивность и частоту тропических циклонов, которые дальневосточники называют тайфунами. Идея проста: вот, допустим, дерево растет в лесу под пологом. Его рост равномерный, и это видно по кольцам. И вдруг ширина колец резко увеличивается, в два-три раза. Такое возможно только в одном случае: над этим конкретным деревом разрушен верхний полог, и дерево получило доступ к свету. Если, например, на гектарной пробной площади многие деревья одновременно дали резкие приросты, значит, полог разрушен. Причин этого немного, и главная — тайфун. Так мы восстановили почти 200-летнюю историю воздействия сильных тайфунов на наш лес, в то время как инструментальные измерения ведутся всего 30 лет. Прогноз для Приморья неутешительный. Сила и интенсивность тайфунов неуклонно возрастает, они с каждым годом все дальше продвигаются на север. Получается, раньше Япония нас закрывала и отбивала все циклоны, а сейчас они все чаще будут достигать континента и продвигаться вглубь.
Я думаю, что где-то лет через 20-30 мы, возможно, достигнем того уровня тайфунной активности, на котором сейчас Япония. Надо элементарно готовиться: строить в городах ливневки. Ливневая система в Токио — это огромные катакомбы, метров 20 в диаметре. Они могут принять огромный объем воды одномоментно, дожди им не вредят вообще. Нужно очень хорошо в этой ситуации думать не только о том, что над землей у нас в городе, но и о том, что под землей.
Как сейчас выглядят полевые работы?
Здесь со времен первоисследователей ничего не поменялось: прямо сейчас наши сотрудники, молодые девчонки поехали в Уссурийский заповедник, там они закладывают специальные площадки для оценки последствие действия тайфуна "Майсак" на наши уникальные чернопихтово-широколиственные леса. Эти исследования поддержаны Российским научным фондом (грант 22-24-00098). Работа очень тяжелая: необходимо получить керны для того, чтобы потом проанализировать прирост, провести достаточно сложный статистический анализ и построить модели. Диких животных, гнус, дождь при этом, естественно, никто не отменяет.
Что нового?
— А в связи с потеплением мы можем что-то нетипичное здесь сеять? Что у нас будет расти? У нас и так арбузы и персики растут.
— Да, сейчас уже растут. А помните, было время, когда не росли? Сейчас возможности появляются, надо экспериментировать. Но три крупных сельхозинститута в регионе имеют очень ограниченные возможности, фактически как делали что-то старое, так и остались с ним. Прогресс в селекции, в разработке технологий производства собственного семенного фонда, увы, скромный. Вообще, набор пищевых культур, который сейчас человек использует, очень мал, это страшно консервативная вещь. Как использовали 10 основных групп культур, таких как зерновые, зернобобовые, картофель, свекла, так и используем. Что-то новое ввести в культуру на наших широтах очень сложно. А вот с бататом я бы попробовал.
— Киноа в Латинской Америке.
— Сорго в Китае — это тоже, возможно, наше будущее. Оно у нас прекрасно растет, из него делают веники, а культуры потребления нет. Есть еще очень интересная тропическая культура — маниок, или кассава. Корни маниока выкапывают, они очень крахмалистые и это очень ценный источник углеводов в тропиках. Сельское хозяйство в беднейших районах Юго-Восточной Азии как раз на нем основано. Нам пока эта культура не грозит.
О важности сохранения генофонда
— Фактически перед нами сейчас стоит задача: надо сделать используемые человечеством культуры продуктивными именно в наших конкретных дальневосточных условиях. Для этого существует целая система. Чтобы получить конкретный сорт, например, пшеницы, которая имела бы короткий стебель с большим колосом, нам нужно посмотреть на диких родственников, которые имеют примерно такие же признаки. Найти, с какими генами в этом диком родственнике сцеплены эти признаки, и завести их в новый сорт для приобретения им новых характеристик. Это везде все так делается, но вот сейчас в России с этими дикими родственниками культурных растений занимается очень мало исследователей. Работы попросту не финансируются. У правительства нет понимания, как это работает.
В случае с ботсадом, любая сирень, завезенная сюда из Европы, начинает моментально покрываться грибами и сразу дохнет. И вот мы говорим: "не повезло с сортом". А вот опять же дикие родственники сирени имеют большую устойчивость к местным бактериям, они у нас есть. Мы эти гены используем при скрещивании и получается сирень, которая не покрывается грибами.
За что мы, собственно, боремся всем Ботаническим садом? Нам на Дальнем Востоке необходимо создание крупного научного центра, который бы развернул системную работу с растительным генофондом с целью развития сельского и лесного хозяйства и вовлечения нашего уникального генофонда в экономику России. Этого сейчас нет. А увеличить население хотя бы в два раза без этого совершенно невозможно.
Вот в 2010 году мы начали серьезно сотрудничать с исследователями Южной Кореи, они были очень заинтересованы в строительстве долговременного хранилища генофонда растений, такого же, как на Шпицбергене, у себя на территории. Привлекли нас в качестве экспертов в составе огромного международного коллектива, чтобы обеспечить научное сопровождение создания хранилища. В 2017 году они его запустили: высокотехнологичное хранилище под землей. На случай глобальной катастрофы, чтобы его не разбомбили. Там обеспечены прекрасные условия для сохранения генофонда… А у нас к этому даже предпосылок нет: как стоит на территории давно выведенное из эксплуатации здание, так и стоит. Нашему министерству до него дела нет. Обидно.
О лесах Приморья
— В ближайшие 50 лет в лесном хозяйстве те породы деревьев, к которым мы привыкли, и которые уже принесли нам достаточно денег, станут менее актуальными. Нам нужно будет вводить новые высокопродуктивные виды, а для этого анализировать и вовлекать совершенно незнакомый нам сейчас растительный генофонд, на основе которого организовывать специальную селекцию сортов с заданными свойствами (древесина, пульпа для бумажной и химической промышленности).
Когда я был в Канаде, я видел, как у них развивается бумажная промышленность. Они просто на глазах проводили селекцию тополя для производства бумаги. Селекция была по нескольким признакам: быстрый рост и очень длинные фибры — проводящие нити. И вот эти тополя за восемь лет доводили до состояния, когда их можно было рубить и использовать для производства бумаги.
Сейчас у нас очень много проблем, связанных с лесами и с тиграми. Мы серьезно продвинулись в решении этих проблем с тигром, с леопардом, сохранили их популяции, но сейчас весь этот грандиозный пресс на тайгу приводит к дефрагментации экосистем. Вот эти богатые и уникальные леса с большим количеством экологических ниш начинают коллапсировать. Все переходит в экосистемы европейского типа, где есть один бук и больше ничего. Поэтому переход на высокотехнологичное плантационное лесное хозяйство, с оставлением древних экосистем в покое, очень важен.
— Как в Таиланде гивеевые леса. Вот они посадили и получают каучук.
— Другой момент, когда они растят лес для древесины и сажают буки в 20 метрах друг от друга, а между ними сажают грабы. Бук при этом растет очень ровный, формирует большой объем стволовой древесины. Потом они просто потихонечку убирают граб и подсаживают буки. Они уже 1 тысячу лет ведут такое хозяйство.
А мы пришли в девственную тайгу и стали просто ее уничтожать, рубить лес. А им надо управлять. Тогда ресурсы можно использовать многим поколениям дальневосточников. Это необходимо постоянно доводить до людей, занимающихся стратегическим планированием. Мы сейчас повернулись на Восток, то есть будем развиваться сюда. Временщичество должно быть искоренено из нашего сознания.
