Как жук-короед стал главной угрозой лесным богатствам приморской тайги? Что станет с лесом в результате глобального потепления? Как компьютерные снимки помогают предвосхищать экологические проблемы? О том, как сегодня изучают жизнь лесных экосистем Приморья, и зачем это нужно, в интервью агентству рассказал научный сотрудник Сихотэ-Алинского государственного природного заповедника, инженер лесного хозяйства Михаил Сало.
— Михаил, чем именно вы занимаетесь в заповеднике? Что входит в сферу ваших интересов?
— Я занимаюсь мониторингом леса, лесных экосистем. Это наша главная задача.
— Каким образом проходит мониторинг? Какие методы для этого применяются?
Один из способов мониторинга сегодня — постоянные пробные площади. Это некоторые участки в лесу, которые закладываются в наиболее типичных для этой территории местах. С некоторой периодичностью мы собираем с них данные, то есть описываем: видовой состав, количественные данные, измеряем диаметр, высоту, породу, состояние растений. Сегодня у нас порядка 40 постоянных пробных площадей.
Старт изучения состояния леса посредством целой системы постоянных пробных площадей был дан в заповеднике в 60-е годы прошлого века. Благодаря этому у нас сегодня есть достаточно большие временные ряды наблюдений. Мы можем посмотреть на жизнь леса и понять, допустим, какие виды уходят с этой площадки, какие с большей скоростью прирастают, как они расположены внутри площадки, как они друг с другом конкурируют за свет, за ресурсы, как взаимодействуют. В общем, это очень интересная и важная информация.
Другой метод исследований — экологические профили. Это некий линейный маршрут, условная линия на местности. Она также подробно описывается и периодически посещается специалистами. Очень интересно смотреть, как с годами у нас меняется граница леса, как одни формации увеличиваются, другие уменьшаются, как меняется растительность по высоте. На самом деле, методик очень много.
— А какие-то современные технологии применяются в вашей работе?
— Сейчас, конечно, уже изменилась сама обработка полученных данных, мы поменяли свои подходы. Мы активно используем географические информационные системы (ГИС) — это различные программы для статистической обработки больших массивов данных. Мы активно используем космическую съемку, ведь территория заповедника огромна. И 100, и 1000 человек будет мало, чтобы за всем уследить. Здесь нам помогают такие снимки и использование различных программ, которые работают с ними.
Космическая съемка интересна тем, что позволяет заглянуть в те области, которые не просто труднодоступны, а вовсе не доступны человеческому глазу. Обычное виртуальное цветовое пространство состоит из трёх каналов, а современные снимки дают 11 каналов. То есть восемь из них наш глаз уже не воспринимает, но именно эти каналы очень интересны для нас. Например, мы можем таким образом увидеть содержание влаги в растениях, количество хлорофилла. Глазами непосредственно в лесу это еще не видно, а на снимках это уже есть.
— Есть ли у вас какие-то более конкретные направления работы? Что именно вы изучаете?
— Самая главная наша тема и проблема — это изменение климата в результате глобального потепления. Оно выражается в усилении, повышении интенсивности тайфунов. Моя работа сейчас сосредоточена на изучении ветрового тайфуна Лайонрок, который прошел в 2016 году. Смело можно сказать, что он разделил всю историю изучения заповедника на до и после. Он ударил в конце августа — начале сентября 2016 года. И в ночь с 30 августа на 1 сентября произошел очень мощный ветровой удар этого тайфуна. Это явление было беспрецедентным. По нашим последним данным, 9% заповедника после него перешло в категорию ветровалов. Это очень большие площади, крупные массивы, где все превратилось в сплошные полигоны. Там все просто лежит, смотреть на это страшно.
Раньше ничего подобного по мощи и масштабам разрушений в истории заповедника и близко не было. Ветровалы были, но гораздо меньшего масштаба. В целом они нужны лесу как естественное явление. Но когда это происходит в таких масштабах, это уже катастрофическое явление. Не понятно, как экосистема на это среагирует.
Сейчас работа в этом направлении как никогда актуальна, потому что мировые исследования и наши приморские специалисты говорят о том, что количество тайфунов, как и их сила, и также следующих за ними ветровалов, будет возрастать. Все климатические показатели говорят о том, что тайфунов в Приморье будет все больше. И сила их тоже будет расти.
— Каковы последствия таких явлений, как мы можем помочь природе?
— Мы уже понимаем, что нас ждет дальше: сильные тайфуны с наводнениями, а главное — с очень мощными ветрами, которые будут приводить к таким последствиям. Для этого мы должны понимать, как наше лесное хозяйство должно адаптироваться к подобного рода явлениям. Мы должны понимать, какие риски нас ожидают в связи с этим. Изучением этого мы сейчас и занимаемся.
— Может ли лес восстановиться сам после сильных тайфунов?
— Несмотря на серьезные последствия Лайонрока, мы видим, что практически весь лес восстанавливается. В принципе, восстановление идет шикарно. Все зарастает: осина и береза моментально растут, а под ними уже возобновляются хвойные. Сейчас мы заходим в лес и уже видим осину больше шести, ближе к 10-11 см в диаметре, а выросла она уже после тайфуна. Наблюдается огромная скорость роста. Сейчас на места ветровалов идет переформатирование, но при этом виды — доминанты остаются. Если выпал кедровый лес, то кедр там будет восстанавливаться, однако ему на восстановление нужно куда больше времени.
Такой процесс — достаточно обычный, он всегда наблюдается после пожаров или ветровалов. Сначала идут виды — пионеры, такие как березы и осины, а после — хвойные: ели, кедры. Они вырастают до определенного момента, потом береза и осина начинают выпадать, и на первый план выходят хвойные.
— В чем же тогда основная проблема масштабного ветровала, если лес все же восстанавливается после него?
— Вся мировая литература говорит о том, что после ветровала такого масштаба стоит ждать пожаров и обилие насекомых. Это мы, собственно говоря, сейчас и наблюдаем. У нас был очень страшный пожар в 2020 году. Сейчас наблюдается вспышка насекомых: ветровальные полигоны стали рассадником жуков-короедов. Они там расплодились в огромном количестве и разлетелись по всем ближайшим ельникам.
Главная лесная формация, которая страдает от насекомых — это хвойные леса. Так произошло и у нас после Лайонрока. Благодаря исследованиям мы можем констатировать площади, которые мы потеряли. Скорость потерь еловых увеличилась почти в 10-12 раз, чем до тайфуна. Но главное, что пострадала кедровая формация. Помимо насекомых на хвойные влияет и повышение температур, недостаток влаги. В сочетании всех этих факторов у елок практически не осталось шансов выжить. Сейчас мы фиксируем у растений очень большой стресс. Ухудшения пошли с 2015 года, с 2017 года снимки не показательные из-за облачности, а в 2018 году видно, как все резко стало хуже после тайфунов.
— Как люди могут помочь природе? Можем ли мы что-то сделать, чтобы спасти виды, страдающие от изменений?
— Мы не имеем права ничего менять. Мы можем лишь изучить, что происходит с лесом, что, например, любят насекомые, на какие температуры реагируют, что влияет на их способность к размножению и так далее. Впоследствии это поможет сделать выводы и внедрить свои идеи в лесное хозяйство, чтобы уже они принимали соответствующие меры. Наша задача — выработать некоторые стратегии, рекомендации, имея четкие данные на основе наблюдений за лесными формациями заповедника.
— К каким глобальным выводам вы пришли в результате своей работы в последние годы? Каковы результаты исследований?
— Еще рановато говорить о выводах, мы ведем очень масштабную работу. Непонятно пока, как восстановится лес и восстановится ли полностью. Многое уже понятно, есть массив данных. Мы не первые, кто от этого страдает. Просто у нас есть своя дальневосточная специфика.
— А можем ли мы говорить о каких-то намечающихся трендах? Какие виды вероятнее всего уйдут в связи с глобальным потеплением, а какие появятся?
— Скорее всего, первый кандидат на выбывание — елка. С кедром они идут всегда рядом, но кедр в отличие от елки более пластичен. На наших графиках видно, что он тоже страдает, но скорее просто попадает под горячую руку. А так он более гибок и вынослив в плане температур, экспозиции света и прочего. С елкой посложнее. Да и ей все же нужно, чтобы было похолоднее. А температурный тренд в наших районах четко идет вверх и согласуется со всеми мировыми трендами на планете.
Новых видов у нас пока нет, но ждем. Но, скорее всего, они будут подтягиваться к нам с юга. Мне кажется, они все-таки будут к нам подходить.
— Вы много работаете не только за компьютером, изучая данные, но и трудитесь непосредственно в лесу, богатом не только растительностью, но и живностью. Какие самые необычные истории приключались с вами за это время?
— Каждый выход в лес — это какая-то история. На самом деле их много. Встречи с тиграми, медведями постоянно происходят, но всегда расходимся мирно. Вот забавный случай из недавнего. Мы ночевали в избе с зоологами, они ставили ловушки на мышей, оставили их в коридоре. Легли спать, темная ночь, и тут слышу: "Бум, бум, бум!". Думаю, скорее всего мыши, выхожу — смотрю — никого. И, главное, сразу звук прекращается. Так повторяется несколько раз, никого так и не заметил. Уже стало интересно. Выхожу, включаю свет, звук прекращается, никого нет. Стало, честно говоря, жутковато. Понимаю, что что-то есть, а никого нет. Выключаю фонарик, стою, жду. Слышу звук, но не пойму, откуда он идет. Понимаю, что мышь такого не может сделать. Выхожу на улицу под светом луны. Вижу доску, прислоненную к веранде, и вот она вроде как сама по себе стучит. Присматриваюсь, а там белка-летяга зачем-то ее кошмарит. Мы минут десять смотрели друг на друга, а потом она ушла. Хорошо, что я ее увидел. Если б нет — это была бы мистическая история про призраков.
Материал подготовлен в рамках проекта сетевого издания "Информационное агентство PrimaMedia" "Чистый край — Приморье". Цель проекта — информирование населения о наиболее значимых экологических процессах в регионе, освещение деятельности природоохранных организаций и частных экологических инициатив, вовлечение населения в деятельность по охране окружающей среды, воспитание экологического сознания и экологической культуры.