Новый год еще только на горизонте, а Приморский академический краевой драматический театр имени М. Горького преподнес своим зрителям по-настоящему новогодний подарок — спектакль "А. Пэ. Че" (шалости в двух частях, 12+) по рассказам Антона Павловича Чехова, писателя, короткие произведения которого любят читать практически все, и драматурга, пьесы которого доступны пониманию далеко не каждого зрителя, да и не каждого театра, между прочим. Иные не доросли, иные переросли (как им кажется). Но на самом деле это разговоры в пользу бедных. Кто хочет поставить Чехова, тот это сделает. Помучиться, конечно же, придется. Даже таким титанам русского драматического психологического театра, как приморская Горьковка. Но, как говорится, игра стоит свеч. В чем и убедился обозреватель ИА PrimaMedia Александр Куликов, побывав на втором премьерном показе "А. Пэ. Че".
"Мой Чехов". Размышления в буфете за полчаса до начала
Мое знакомство с творчеством Антона Павловича произошло в глубоком детстве, в его дописьменный период. Сначала это была фраза "На деревню дедушке", сказанная кем-то из взрослых, не помню, по какому поводу. Скорее всего, кому-то из родственников надо было отправить новогоднее поздравление, а адрес где-то затерялся.
Лет в шесть, когда я уже вовсю смотрел телевизор (у нас был продвинутый на то время черно-белый "Рекорд", пришедший на смену телевизору КВН с линзой, куда наливали воду), я услышал от родителей: "Сегодня покажут "Шведскую спичку". Будет очень смешно".
Я поверил родителям на слово, и они не обманули. Фильм "Шведская спичка" (12+), снятая режиссером Константином Юдиным за 4 года до моего рождения, действительно был очень смешным. В комедии снимались Алексей Грибов, Андрей Попов и Михаил Яншин. Эти имена я запомнил на всю оставшуюся жизнь.
Смех смехом, но я в бόльшей мере воспринимал историю об "убитом" помещике Марке Ивановиче Кляузове как настоящий детектив, хотя на самом деле это была пародия на уголовные рассказы, о чем я узнал с годами. Оставалась еще загадочная "шведская спичка", но и эта магия была разрушена, когда родители принесли коробку, в которой лежали спички с красной головкой — их в нашем доме применяли, когда растапливали печь (центрального отопления у нас не было).
Свадьба. Фото: Вероника Стахеева, предоставлено Приморским академическим краевым драматическим театром имени Горького
Первая книжка Чехова, которую я купил самостоятельно, была "Жалобная книга" (12+). Позвольте, скажете вы, "Жалобная книга" — всего лишь небольшой рассказ, и будете правы. Но во времена моего детства издавались книжки карманного формата, в которых было немного текста, но зато много рисунков. Одну такую под названием "Жалобная книга" я и заприметил в книжном магазине.
Это было замечательное издание! Под каждой записью в станционной книге жалоб помещался соответствующий забавный шарж. Мне очень захотелось эту книгу, тем более что и стоила она сущие копейки. Но взрослые сказали, что это ерунда. Дома есть сборник рассказов Чехова, там и прочтешь "Жалобную книгу". Я прочел, когда мы вернулись домой. И мне еще больше захотелось книжку, которую я увидел в магазине.
На покупку нужны были деньги, и я начал копить буквально по копеечке. Но книгу могли купить, пока я это делал! Тогда я отправился в книжный магазин и спрятал "Жалобную книгу" за другие книги, стоящие на полке. Время от времени я заходил в магазин и проверял свой схорон. Книга была на месте. Наконец я накопил искомую сумму, отправился в книжный магазин, залез в свой тайник и…
Тут, конечно, следовало бы написать: "И ничего там не обнаружил". Но должен разочаровать читателя — "Жалобная книга" находилась там, где я ее спрятал. Я вытащил ее дрожащей рукой, отнес на кассу и, отстояв небольшую очередь из трех человек, стал обладателем желанной книги. Надо ли говорить, что по дороге домой я прочел ее три или даже четыре раза от корки до корки. Это было счастье!
Шли годы. Чехов все прочнее входил в мою жизнь. К программным вещам типа "Каштанки" (6+), "Ваньки" (6+), "Хамелеона" (6+) и далее — до "Палаты № 6" (12+) и "Крыжовника" (12+) добавлялись и внепрограммные.
В 1974 году я гостил у бабушки с дедушкой в Ленинграде. Стояли белые ночи. Читать можно было в любое время суток, не включая света. На полке стояло малое собрание сочинений Чехова. Я прочел его, включая все пьесы. Больше всего понравилась "Чайка". Особенно было жалко Костю Треплева. Тригорина я ненавидел. Нину Заречную презирал. Доктору Дорну хотел подражать. Но это были ощущения. Понимание пришло потом.
Толстый и тонкий. Фото: Вероника Стахеева, предоставлено Приморским академическим краевым драматическим театром имени Горького
Наверное, восприятие Чехова на уровне ощущений, а не мыслей зародилось во мне в самом раннем возрасте. Своим умом, без объяснений родителей и учителей, я догадался, что все эти короткие рассказы времен Антоши Чехонте, "шалости", как он их сам называл, написаны не только ради смеха, не только для забавы публики.
За иронией, сарказмом, безжалостным подчас препарированием человеческих характеров, вытаскиванием на свет божий людских пророков и недостатков, я прозревал иное. Любовь и сострадание к каждому отдельно взятому человеку, каким бы ничтожным он ни был.
Мне было жалко Ивана Дмитрича Червякова из "Смерти чиновника" (12+), мне было стыдно за Порфирия из "Толстого и тонкого" (12+), и, наоборот, я испытывал что-то вроде гордости за героя рассказа "Пропащее дело" (12+), пусть даже по глупости отказавшегося от богатой невесты и ее 30-тысячного приданного. Душечка вызывала у меня уважение за ее простой женский подвиг. Но тут еще, конечно, свое дело сделала и Людмила Касаткина, сыгравшая Оленьку в экранизации "Душечки" (12+) Сергеем Колосовым.
В Платонове из фильма "Неоконченная пьеса для механического пианино" (12+) я видел свое будущее, боялся его и наделся избежать, хотя и понимал, что, скорей всего, меня ожидает участь Николая Ивановича Трилецкого:
"Да, мне скучно, мне бесконечно скучно жить в этой глуши и не принадлежать себе. Вздрагивать от собачьего лая и бояться, что за тобой приехали, и нужно ехать, трястись по отвратительным дорогам... на ужасных лошадях. И думать только... о поносах. И ждать только холеру, и читать только про холеру. А на самом деле быть совершенно равнодушным к этой болезни и к людям, которые ею болеют. Стыдно, и страшно, и очень противно. Господи... Ужасно стыдно... жить и пить вот так, зря. И главное, знать, что ничего другого-то больше не будет!"
По счастью, этой участи удалось избежать (хотя и не в полной мере). Спасибо Чехову.
… Но вот звенит первый звонок. Пора отправляться в зал. Какие чувства подарит мне предстоящий спектакль? Ведь не за тем пришел сюда я, чтобы только посмеяться и отдохнуть душой от еженедельной жизненной рутины? Мой Чехов приучил меня к тому, что за любой комедией в жизни скрывается трагедия, ну или, по крайней мере, драма. И что главная шалость в жизни человека — сама жизнь.
"Наш Чехов". Звеняцкий, Вейгель, Запорожец, Лисинчук и к◦
А шалости между тем начинаются. Первая из них — сам тон спектакля, легкий и непринужденный, ироничный и театральный (в хорошем смысле этого слова). Мы видим сцену — сегодня это опять планшет, устланный искусственной зеленой травой, на которой уместилась садовая скамейка, два маленьких столика и… изгородь, примета усадебно-дачной жизни. И в то же время в первых рядах зрительного зала мы видим режиссерский пульт, за который уселись Режиссер В (Валентин Запорожец) и Режиссер С (Сергей Лисинчук). Еще один режиссер — Евгений Вейгель — появится позднее, зато на сцене, в образе богатого помещика Камышева из рассказа "На чужбине!" (12+), так напоминающего иных завсегдатаев и посетителей соцсетей.
Режиссер В и Режиссер С то и дело обращаются к зрителям, делают замечания актерам, а то и вступают с ними в перепалку. То ли спектакль, то ли репетиция.
А тут еще не сразу гасят свет. Ну и, как водится, находится обладатель билета, купленного "по баснословной цене", который, опоздав к началу, непременно хочет сесть на свое законное место. А место где-то в середине. И вот весь ряд покорно встает, выстраивается во фрунт, как будто отдавая честь оч. важной персоне, принимающей гарнизонный парад.
А, может, это специально подстроено? Короче, шалости.
Да вот и сам режиссер-постановщик "А. Пэ. Че" народный артист России, лауреат премии "Золотая маска" Ефим Звеняцкий тоже решил пошалить. Выглядывает из-за шторки у нижнего входа в зрительный зал, а когда режиссеры В и С, заметив его, представляют со всеми регалиями, лукаво улыбается и вдруг подпрыгивает на месте.
И тут же на сцену с залихватским "Умца-умца-умца-умца" врывается сводный хор обиженных актрис Горьковки, которых "не берут в спектакль", хотя они и репетировали свои хиты без сна и отдыха (Татьяна Иванашко, Ирина Кулешова, Яна Мялк, Ольга Налитова, Виктория Романенко, Полина Смагина). Врывается и начинает качать права. И ведь добивается своего! А как не добиться, если за плечами такой бэкграунд. Например, в "Двенадцати стульях" (12+) они то обитательницы старгородской богодельни, то девушки из ресторана, в котором Воробьянинов по широте душевной просадил довольно кругленькую сумму, ну и так далее.
Хор. Фото: Вероника Стахеева, предоставлено Приморским академическим краевым драматическим театром имени Горького
Ну прямо хор в древнегреческом театре — комментируют происходящее, непринужденно, между делом связывают воедино все части "А. Пэ. Че". И не только они. Есть еще Черт (куда ж без него, если дело идет о шалостях). Чертушка презнатный и презанятный получился.
"Собственно говоря, занятий у меня определенных нет... Прежде, действительно, у нас было занятие... Мы людей искушали... совращали их с пути добра на стезю зла, — говорит. — Теперь же это занятие и плевка не стоит... Пути добра нет уже, не с чего совращать. И к тому же люди стали хитрее нас... Извольте-ка вы искусить человека, когда он в университете все науки кончил, огонь, воду и медные трубы прошел! Как я могу учить вас украсть рубль, ежели вы уже без моей помощи тысячи цапнули?" А рожа такая хитрая — на весь экран.
Вот еще отличный прием — крупный план в театральном спектакле. Устанавливается где-нибудь в неприметном (а хоть и в приметном) месте видеокамера, и актер говорит реплику прямо в нее. А мы видим сразу три крупных плана — на большом экране, заменяющем задник, и на двух боковых стенах.
Черт (Максим Вахрушев) появляется на сцене неоднократно. Ну вот где надо сказать: "Как я могу учить вас украсть рубль, ежели вы уже без моей помощи тысячи цапнули?", там и появляется. И в эпизоде по рассказу "Беседа пьяного с трезвым чертом" (12+), и в эпизоде по рассказу "Единственное средство" (12+), где члены некоего Общества искали честного кассира и вроде бы нашли, да какой ценой! Директору Общества (Николай Тимошенко) приходит даже в голову исполнить главную драматическую заповедь Антона Павловича: "Если в первом акте пьесы на стене висит ружье, то в последнем акте оно непременно должно выстрелить". Слава Богу, промахнулся, о чем с радостью поведал и коллегам-актерам, и зрителям.
Черст — Максим Вахрушев. Фото: Вероника Стахеева, предоставлено Приморским академическим краевым драматическим театром имени Горького
Кстати, еще о Черте. Весь его внешний вид — красненькие ножки на лбу, косматые ноги с копытцами — отсылает нас к гоголевскому Черту из "Ночи перед Рождеством" (12+). И надо же такому случиться — в финальном эпизоде по рассказу "Водевиль" (12+) появляется сам Николай Васильевич (вместе с Александром Сергеевичем и Львом Николаевичем, другом Антона Павловича). На самом деле, это, конечно, не Николай Васильевич, а его двойник-самозванец, который сам-третей с другими двойниками-самозванцами склоняет автора к съедению рукописи "водевиля с нехорошими намеками" (Иван Перепелкин, Борис Белезебьев, Леонид Смагин, Сергей Корижных).
Подобных сцепочек-аллюзий в спектакле предостаточно. И приемчик-то вроде бы простой, а как работает! Вот, например, эпизод по рассказу "По-американски" (12+), главный герой которого (Михаил Марченко) ищет себе идеальную невесту, чтобы умела "петь, плясать, читать, писать, варить, жарить, поджаривать, нежничать, печь (но не распекать), занимать мужу деньги, со вкусом одеваться на собственные средства (NB) и жить в абсолютном послушании" и не умела "зудеть, шипеть, пищать, кричать, кусаться, скалить зубы, бить посуду и делать глазки друзьям дома". И чтоб вы думали? Тут как тут является на зов в полном составе хор прежде отвергнутых, а позже принятых в постановку актрис, к которым присоединяются невеста (Мария Федюченко) из "Брака по расчету" (12+) и ее мамаша (заслуженная артистка РФ Наталья Музыковская), и последняя даже как бы тоже претендует.
Или даже так. Невеста из эпизода по рассказу "Пропащее дело" (Валерия Запорожец), расставшись с перешалившим женихом (Артем Попов), тут же превращается в молодую вдову и помещицу Марфу Егоровну Бабакину и принимает предложение авантюрного управляющего имением Боркина Михаила Михайловича (Николай Тимошенко) во фрагменте драмы "Ивáнов" (12+).
Бабакина и Боркин — Валерия Запорожец и Емколай Тимошенко. Фото: Вероника Стахеева, предоставлено Приморским академическим краевым драматическим театром имени Горького
Ну а теперь представьте, что это один и тот же человек. Сегодня она отказывается от рая с милым в шалаше, от борьбы с нуждою, для чего требуется сильная воля и сильный характер. А спустя пару-тройку лет готова дать денег какому-то прощелыге на весьма сомнительный прожект. И всего-то разница, что один говорит красиво, но не искренне, а другой — прямо и цинично. Что, не жизненная ситуация, скажете?
О "Толстом и тонком" и говорить не приходится. История двух школьных друзей, Порфирия и Михаила, повстречавшихся через много лет на вокзале Николаевской железной дороги, — это история на все времена. Хотя сейчас ее трудно представить. Тайный советник Михаил вряд ли бы поперся через общую залу, а коллежского асессора с женой Луизой и сыном Нафанаилом вряд ли бы пустили в ВИП-зону.
Так что наслаждайтесь эксклюзивом на сцене Горьковки. Тем более что главные роли исполняют такие корифеи, как Владимир Сергияков (Толстый) и Александр Славский (Тонкий). Народные артисты России, на минуточку.
Смотришь на них и понимаешь, в чем причина особой любви к Чехову во всем театральном мире. В естественности. Чехов естественен. И герои его естественны. Как ты да я. Как соседи по лестничной площадке. Как знакомый или сослуживец. И чтобы играть Чехова, нужно быть естественным на сцене. Вот только как этого добиться? Черт его знает!
А как этого добиться? Черт его знает!. Фото: Вероника Стахеева, предоставлено Приморским академическим краевым драматическим театром имени Горького
"Казалось бы, причем тут Ивáнов?" Размышления после спектакля
У Александра Славского и Владимира Сергиякова еще одни выход в "А. Пэ. Че", причем довольно неожиданный. После веселого "Брака по расчету" они появляются в серьезном фрагменте драмы "Ивáнов". Славский играет Ивáнова, Сергияков — его приятеля Лебедева.
Ивáнов раздавлен и несчастен (жена смертельно больна, а сам он… разорен). Лебедев предлагает ему взаймы, но он не берет. А оставшись в одиночестве, произносит горький монолог:
"Нехороший, жалкий и ничтожный я человек. Надо быть тоже жалким, истасканным, испитым, как Паша, чтобы еще любить меня и уважать. Как я себя презираю, боже мой! Как глубоко ненавижу я свой голос, свои шаги, свои руки, эту одежду, свои мысли. Ну, не смешно ли, не обидно ли? Еще года нет, как был здоров и силен, был бодр, неутомим, горяч, работал этими самыми руками, говорил так, что трогал до слез даже невежд, умел плакать, когда видел горе, возмущался, когда встречал зло. Я знал, что такое вдохновение, знал прелесть и поэзию тихих ночей, когда от зари до зари сидишь за рабочим столом или тешишь свой ум мечтами. Я веровал, в будущее глядел, как в глаза родной матери... А теперь, о боже мой! утомился, не верю, в безделье провожу дни и ночи. Не слушаются ни мозг, ни руки, ни ноги. Имение идет прахом, леса трещат под топором. (Плачет.) Земля моя глядит на меня, как сирота. Ничего я не жду, ничего не жаль, душа дрожит от страха перед завтрашним днем..."
Александр Славский. Монолог Иванова. Фото: Вероника Стахеева, предоставлено Приморским академическим краевым драматическим театром имени Горького
А дальше спектакль идет своим чередом, но нет-нет да и подумаешь: "Зачем тут этот монолог? К чему этот несчастный Ивáнов на этом празднике жизни? Не выбивается ли из общего ряда привычно комических персонажей?"
И только потом, после спектакля, спустя час или два, а, может, на другой день (у кого как) приходит озарение: "А что, этот самый помещик Ивáнов, похоронивший жену и тут же женившийся на молоденькой и прямо на свадьбе застрелившийся, в каком-то своем, особом мире живет? Не среди толстых и тонких? Не среди расчетливых женихов и ворующих кассиров? Расфуфыренных барышень и пошлых телеграфистов?"
Конечно, среди них. Всего-то разницы, что у одних совесть есть, а у других нет. Или как там говорил Антон Павлович?
"Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься".
