Есть выражение "Жены декабристов", значение которого не нужно объяснять. Но бывает так, что и подобного выражения не хватит, чтобы описать все, что уже пришлось и еще предстоит вытерпеть сегодняшней нашей гостье – Татьяне Коэн, супруг которой находится в СИЗО по обвинению в убийстве. Многие слышали про дело Виктора Коэна и знают, что общество раскололось на два лагеря: тех, кто верит в его невиновность, и тех, кто считает его убийцей и лжецом. Даже суд все еще не поставил точку: приговор был вынесен, но потом отменен. Однако сегодня мы не будем пытаться разобраться – виновен или нет. В студии РИА PrimaMedia мы попытались задать Татьяне такие вопросы, на которые ей еще не приходилось отвечать.
– Татьяна, каково это жить, являясь одновременно для одних символом борьбы за справедливость, а для других – лицемеркой, выгораживающей убийцу?
– С одной стороны тяжело. Потому что очень много нападок, особенно в соцсетях. После просмотра видео на моей страничке пишут гадости. Но когда есть уверенность в том, что ты прав, делаешь правильные вещи, это как об стенку горох. Да, это цепляет, иногда неприятно, но это их право так думать.
– Можно тебя назвать публичным человеком? Это тебя не пугает?
– Я до сих пор еще не верю, что я публичная личность. Хотя, наверное, уже да. Очень много людей знает обо мне, о моей истории. Не могу сказать, что каждый человек, кто меня встречает на улице, узнает. Но я частенько вижу комментарии, что меня где-то видели. Пару раз ко мне действительно подходили люди, выражали сочувствие, новости узнавали. Но мне это не нравится, честно вам скажу.
Мне никогда не хотелось публичности. Это не мое призвание, у меня не лежит к этому душа. Я к этому отношусь как к рабочему моменту. Без этого моя борьба за свободу мужа невозможна, поэтому это есть.
– Как относятся к тебе коллеги на работе?
– Я работаю маркетологом в компании по продаже продуктов, оптово-розничная торговля. В коллективе, знаете, это как-то не обсуждается. Я уверена, что это обсуждается за моей спиной. Изредка – со мной, например, небольшой диалог вчера, когда я приехала счастливая, у меня было довольное выражение лица.
Все спрашивали: Что? Что?
А я: Отменили приговор.
Поздравляем! А что теперь?
Не знаю, будем ждать протокола.
Вот подобные минимальные диалоги. А в остальном, я просто чувствую себя обычной девушкой, которая приходит к девяти на работу, решает какие-то вопросы, работу делает. Совсем я там не публичная личность. И это радует.
– А друзья? Круг общения поменялся?
– Изначально у меня были свои друзья, у Виктора – его и общие с Галей. Но это такие компании, которые так или иначе пересекались. Это молодежь города, город небольшой, на вечеринках пересекались, знакомые знакомых. Не было такого, чтобы кого-то встречаешь в первый раз и никогда о нем не слышал.
Изменилось. Мы много времени проводили с друзьями, просто проводили время. Да, они были друзьями, но не прямо совсем духовная связь... У меня оставалось два своих близких друга… Три! У Виктора есть свои близкие друзья. Они поддерживают, помогают. Но у меня нет возможности проводить с ними время, где-то "тусить" по клубам, ходить в горы, ездить на природу, на море. Я лишена сейчас этих радостей жизни. И подобное общение сократилось. И сейчас со мной все разговаривают только об этом.
Вот сегодня звонил мой друг, очень близкий мне человек. И действительно, большую часть разговора мы говорили про "дело". И я говорю: слушай, я уже немножко устала. Расскажи мне просто, как у тебя дела. Потому что действительно, меня ассоциируют сейчас только с этим, и ни о чем другом разговаривать не получается.
– А родственники?
– Моя мама меня поддерживает, очень за меня болеет, даже ходила со мной на митинг. Мы с ней вместе работаем в одном коллективе. Мама – это мама. Она очень переживает и за меня, и за Виктора. Она понимает, насколько мне нужен отдых. Мы с ней можем говорить о бабушке, о погоде, о работе, о том, что мне срочно нужно привести помидоров домой, а то мне есть нечего.
– Ты сейчас одна живешь?
– Да. С котами.
– Есть ли у публичности положительные стороны?
– Поверьте, вообще нет.
Мне очень приятно, что столько людей поддерживает. У них есть своя жизнь, семьи, работа, но при этом они находят время помогать мне. Некоторые девочки активно занимаются поиском Гали. Они распределили обязанности. Кто-то занимается рассылкой в СМИ, кто-то непосредственно поиском, кто-то группы мониторит, координирует. Приятно, что люди, которые меня не знают, ни разу меня не видели, действительно готовы помочь. В этом польза. Вера в человечество, хорошие люди, их много вокруг – это добавляет гармонию в душу.
– Хорошо помнишь Галю?
– Мы знакомы, но виделись раза три всего. Мы встречались в основном в ночных заведениях, через общих знакомых просто могли постоять, поговорить. Общее впечатление о человеке у меня есть – повадки, какое впечатление она производит. Но что у нее там внутри, я не знаю, не могу судить. Та Галя, которую я знала – вполне в ее духе было взять чемоданы, свалить, наплевать на всех, плюнуть, эпатировать это общество.
– У вас сложился "любовный треугольник", так?
– Я так не считаю. Я была знакома с Галей, за несколько месяцев до ее исчезновения мы познакомились с Виктором. Виделись от силы раза три. Вот, наверное, в последнюю неделю, когда они с Галей ссорились, мы вместе проводили время в компании. Я не считаю, что я послужила причиной их расставания. У них все не клеилось уже давно, и об этом наши общие друзья мне постоянно говорили. Встречали где-нибудь Галю, у нее спрашивают, где Витос? (его так звали друзья) И я всегда представляла, что Витос – это какой-то взрослый 45-летний мужчина, который сидит по вечерам дома, зарабатывает деньги, а Галя у него – красивая девушка, которой он позволяет делать все, что она хочет. У меня такое впечатление было. И когда я увидела молодого, симпатичного парня, к тому же младше Гали, у меня был шок.
Уже тогда и от Гали были негативные посылы: "Да он дома". От друзей постоянно слышала, что у них не складываются отношения. Поэтому если Виктор и проникся ко мне какой-то симпатией, то она уж точно не стала причиной их расставания. Может быть, катализатором?
– Вы стали жить вместе, про Галю вспоминали?
– Я, по-моему, только через полгода узнала, что Галя действительно пропала. На тот момент была информация, что она ушла. Были проверки. Я даже в каком-то моменте присутствовала. Виктор общался с Еленой, мамой Гали. У них там были какие-то вопросы по кредитам. В банке брались кредиты, я знаю, что Виктор выплачивал деньги. Но так глобально, что человек ушел и никак не объявился, по моим ощущениям, это было где-то спустя полгода. То есть Виктор, возможно, был в курсе, но, все-таки, это его бывшая девушка, я – нынешняя, мы уже в тот момент о свадьбе говорили. Я вполне понимаю, почему он мне ничего не говорил.
Когда Виктора проверили на полиграфе, квартиру, машину осмотрели, закончилась у него аренда, он ее не продлевал, а переехал ко мне. И с тех пор, как закончились все проверки, по-моему, это было зимой, последний полиграф был в 2012 году. То есть несколько месяцев длилась проверка. И вот после этой проверки какой-то период никаких разговоров не было. Не могу сказать, что я об этом думала, но Галю пропавшей я не считала. Я думала, что она объявилась…
– У тебя своя квартира?
– У меня бабушкина.
– Как вы с Виктором вместе жили, чем занимались?
– Зимой мы проводили время дома, собирали друзей, играли в настольные игры, покер, я готовила. Либо ходили в ночные заведения города, на вечеринки, на Хэллоуин разукрашивались всегда. А летом стабильно выезды на море. Осенью и весной Виктор любил ходить в горы. Я с ним ходила пару раз, но поняла, что моя спина и ноги этого не выдерживают. Ходили в спортзал, болели спортом. Для нас это было очень важно: система тренировок, питание – все по правилам. Этим и жили.
Я работала на тот момент торговым представителем. Виктор автозапчасти продавал, в таком духе подработку постоянно находил. Потом они с ребятами начали заниматься перевозкой сухого молока.
– Свой бизнес?
– Что-то типа того. Потом эмбарго началось. Виктор сел, а у ребят, настолько знаю, прикрылось.
– Жили в достатке?
– Не могу сказать, что шиковали. Хватало.
– Покупали "Лексус"?
– Да. Продали две машины Виктора. И нам мои родители добавляли денег. У них как раз с сухим молоком должна была быть хорошая прибыль, с нее планировали отдать деньги моим родителям. Да, купили "Лексус". Это была наша единственная шикарная покупка, за которую теперь расплачиваемся – все попрекают, что купили. Уже продан. Я свою машину продала и "Лексус" продала, родителям вернула долг и на адвоката все ушло.
Просто все это объяснять… Всегда есть человеческий фактор. А люди в соцсетях считают, что я робот, и должна действовать по пунктам.
– Виктор приезжий?
– Нет, у него тут мама и бабушка. Он получил наследство, в 2008 или 2009 году умер дедушка в Армавире. Они ездили туда с Галей, оформляли, поэтому были деньги: купили две машины, снимали квартиру (в центре Владивостока – прим. ред.), постоянно пытались организовать свой бизнес. Как рассказывал Виктор, они пытались делать здесь чурчхелу. Пончиковый аппарат у них был, мы потом с Виктором его продавали. Постоянно пытались что-то придумать, и долгое время вообще не работали.
– Виктор учился на пиарщика…
– Он учился на пиаре, потом бросил. Они с Галей поехали в Москву поступать на актерское мастерство в какой-то хороший театральный университет, не помню названия. Виктор прошел, а Галя – нет.
– А ты что заканчивала? По специальности работаешь?
– Не совсем. Моя специальность называется матметоды в экономике. А занимаюсь маркетингом, как раз ближе к пиару.
– Училась в ДВФУ?
– Нет, во ВГУЭСе.
Переманили меня туда – там кафешек больше.
– Как прервалась счастливая семейная жизнь? Что спровоцировало интерес следствия?
– До сих пор неизвестно. Родители утверждают, что они настаивали на поиске дочери, но ни в коем случае не на возбуждении уголовного дела.
Виктора вызвали в июне 2014 года, сказали, что было возбуждено дело по 105-й статье – убийство. На его вопросы, что произошло, нашлась ли Галя, следователь не отвечала. Виктор повторил все, как было, и ушел. Потом его вызвали вновь на допрос, его взяли под ручки и на Карбышева.
– Но за три дня до этого вы уже наняли адвоката, так?
– По-моему, за три. Я просто очень сильно переживала. Потому что не понимала.
Для меня это было неуютно, а Виктор не понимал, чего переживать. У него уже был опыт общения со следствием, видимо.
А мы с мамой пошли и наняли адвоката.
– Прошел почти месяц после первого вызова, и вы вдруг наняли адвоката за три дня перед вторым вызовом?
– Нет, ему позвонили заранее. Видимо, тогда мы и… сейчас точно не помню, не буду врать. Но я очень сильно переживала, и когда узнала, что его вызвали второй раз, мы с мамой поехали к адвокату.
– Дальше был эпизод на Карбышева, история про давление и так далее. Как ты считаешь, чем вы с Виктором заслужили такое отношение со стороны правоохранительных органов?
– Ничем. Как я сейчас понимаю, это чисто случайность, что именно наше дело попало к ним в руки, оно должно было быть раскрыто. Следователь Виктору заявляла, что просто взяла это дело и начала его раскручивать. Поэтому, если отвечать на ваш вопрос, то это в карму надо лезть. В основном, это случайность.
– У того же Финчера в "Исчезнувшей", с сюжетом которой Виктор ассоциировал свою историю, у героя были свои скелеты в шкафу. Именно из-за этого все было так тяжело. Ситуации действительно похожи. А у вас или Виктора есть скелеты? Если не убийство Гали, но что-то такое, о чем вы не рассказываете?
– Все книжку пытаюсь прочитать. Времени нет…
Каких-то таких, чтобы ни в коем случае никто не узнал, таких точно нет. Какие-то нюансы нашей личной жизни – может быть.
Наверное, мне не очень-то хотелось, чтобы все обсуждали, что мы с Виктором ссорились. Гадости могли друг другу наговорить. Болячки, еще что-то… Это личное, желание, чтобы не копались.
– Это все можно рассказать. Было что-то серьезнее? Нарушали закон?
– Только превышение скорости.
– А уголовный кодекс?
– Нет.
– Употребляла ли ты или Виктор наркотики?
– Пробовать? Пробовала…
– Распространение наркотиков?
– Нет. Определенно нет.
– Что будет, если…
– Сразу скажу – не думала. Живу сегодняшним днем и небольшими целями. До вчерашнего дня я даже не задумывалась. Была цель – апелляция, и я к ней шла. Сейчас получим протоколы, буду готовиться к судебным заседаниям. Не думаю о будущем. Не хочу об этом думать.
– Если Виктора отпустят, уедете из страны?
– Честно, не хочу.
Я люблю Россию. Несмотря на все, я люблю свою страну.
– Если не отпустят…
– Не хочу об этом думать.
– Часто ли приходится сталкиваться с провокациями?
– Да, очень много всего, много оскорблений в мой адрес. Не особо цепляет. У нас есть группа в соцсетях, где мы обсуждаем все. И там есть девушки красивые, которые производят хорошее впечатление, брызжат злобой и слюной, желают собеседницам, чтобы их детей расчленили и сожгли на покрышках. Я в шоке от такого. До сих пор не могу понять, как можно писать такие ужасы и желать их чьим-то детям. И подобное меня выводит. Иногда не сдерживаюсь, отвечаю, или в бан отправляю.
В мой адрес, повторюсь, каждый в праве думать, что хочет. Я за собой знаю правду, моя совесть чиста. Карма существует, и люди, которые себе позволяют такого поведение, им же хуже.
– Нападают чаще девушки? Почему, ревнуют?
– Не знаю. Не могу их понять. Я не такая, у меня нет подобного восприятия мира, чтобы их понять. Я могу ревновать и завидовать. Я очень завидую Дженнифер Энистон. Она безумно для меня красивая женщина, очень стройная, худая, а я поправилась. Но я никогда не буду писать на ее страничке, что она плохая.
– А мужчины чаще защищают?
– Нет. На самом деле, 80% ажиотажа в соцсетях – это женщины. Мужчины, которые позволяют себе оскорбления, 99% из них – это фейковые странички с одной фотографией, с двумя записями. Не могу вспомнить ни одного, про которого точно можно было бы сказать, что это реальный мужчина, который бы позволял оскорбления. Да, высказываются, что Виктор виновен. Но чаще всего добавляют, что я настолько Влюблена, что этого не вижу.
– Часто приходится плакать?
– Вообще не рыдаю.
Ни разу не плакала с тех пор, как Виктора посадили.
– А кроме соцсетей, кто-нибудь делал попытки разыскать тебя и высказать собственное мнение?
– К счастью, нет. Опасаюсь подобного, потому что везде мой адрес есть, и вся моя жизнь на виду. Страшно, и мама, когда подвозит до дома, спрашивает, может тебя проводить. Где-то читала высказывание на тему: Где она живет? Пойду и дверь помидорами забросаю! И периодически, выходя из лифта, в душе я к подобному готовлюсь. Но ничего подобного не было, никто в лицо ничего подобного не высказывал.
– Как удается справляться со стрессом, что нужно, чтобы держаться перед теми людьми, которые тебя обвиняют во лжи?
– Гармония внутри себя. Когда ты сам себя устраиваешь.. Не могу сказать, что на 100% уверенный в себе человек. Но ощущение, что я иду по верному пути, что все правильно… Может быть, это будет казаться мне неправильным через 10 лет. Но сейчас я все делаю так, как чувствую.
– Эта гармония у тебя врожденная?
– Нет, я к этому пришла, причем, уже тогда, когда Виктор был в СИЗО. До этого у меня было довольно шаткое состояние, как у подростков. Всегда хотелось чего-то другого, лучшего. Осенние депрессии одолевали. Сейчас все это кажется таким смешным по сравнению с тем, что в моей жизни творится. И сесть вечером посмотреть сериал, съесть кусок пиццы – для меня это счастье. Я научилась получать удовольствие от обыденных вещей.
– Ты объявила сбор средств, а люди пытаются поймать тебя на расточительстве. Например, ты делаешь в квартире ремонт?
– Нет. Я могу все это объяснить, если нужно, и даже рассказать, с чего это в принципе началось. Квартира бабушкина, раньше в ней жил старший брат, он сделал ремонт в одной комнате, коридоре, кухне и ванной. Дверь в другую комнату была заперта, она была завалена вещами. Когда стали жить с Виктором, мы прозвали ее "Нарнией". Виктор ее когда-то разгреб, она была в советском стиле – стенка, диван, ковер на полу, на стене, и мы отремонтировали балкон. Эта комната была нашей гостиной, мы там проводили много времени. И потом, когда я поехала на битву экстрасенсов, одна из участниц увидела и описала эту комнату, как Виктор сидит в кресле. Но зимой, когда мне было очень тяжело справиться со всей этой бедой, я перекрашивала в квартире стены. Просто красила обои, маленькой кисточкой. Все было в бежевых тонах, коридор перекрасила в зеленый, комнату в белый, кухню в бордово-коричневый. Когда стены закончились, я пошла в ту комнату, сломала стенку, убрала ковры и начала шпаклевать и шкурить стены. Сама. В последствии, когда ко мне пришли операторы "Битвы экстрасенсов", они хотели снять меня в этой комнате, но ее уже не было, только диван, кусок стенки и сушка для белья. Я на съемках произнесла фразу, что комната выглядит иначе. Кто-то придрался, что я делаю евроремонт, и с этого все началось.
– Абонемент в фитнес-зал…
– У меня был абонемент в World Class. Я его продала. Думаю, все знают, сколько стоит абонемент туда. И на оставшиеся деньги я смогла купить абонемент в "Варяг". Потому что для меня спорт очень важен, и для мужа моего тоже. И мы всегда вместе с ним ходили. Купила, но в итоге все равно хожу туда раз в три месяца.
Мне некомфортно, прихожу в зал, чтобы заниматься, а у меня ощущение,что на меня смотрят. Это какие-то мои надумки, но мне некомфортно, да и сил нет.
– "Посещает недешевый тату-салон…" Действительно недешевый?
– Не знаю, дешевый или нет. В этой студии работают мои друзья – мастер по пирсингу и мастер по татуировкам. У меня микродермал (украшение для внутрикожной микроимплантации, у Татьяны на левой груди – прим. ред.). А татуировку мне начали делать за 500 рублей за сеанс, был всего один сеанс. Недоделали до сих пор, времени нет.
Мне нравятся татуировки, нравится их делать. Постоянно возникают фантазии на эту тему, что еще можно набить, переделать. Соответственно, мои друзья – из этой среды.
– Сбор средств продолжаешь?
– Уже закрыт – из-за всей этой грязи и мусора. На самом деле, первый сбор был открыт на билеты в Москву на "Жди меня". Но удалось собрать на билет только маме. Мне помогли друзья и родные. Но потом стали часто предлагать помочь финансово. А я не в том положении, чтобы отказываться. Трат все больше, необходимо оплачивать апелляцию, долг висит, мне еще один кредит не дали – сложная финансовая ситуация. Посоветовали открыть сбор средств на стене.
– Но он уже завершен?
– Я удалила всю информацию о моей карте. Деньги раз в несколько дней еще поступают. Все отчеты выкладываю в группу. Единственное, не выкладывала выписку из банка. Но тут проблема, что по смс у меня одна сумма – около 70 тысяч, когда сделала выписку – 14 тысяч. "Банковские головняки". Пыталась это до людей донести, но мне говорят, что вру.
– То есть несколько тысяч, не миллионы?
– Нет. Не такие богатые у нас, видимо, россияне.
– Можно долго говорить про многочисленные "доказательства" убийства. Про скриншоты переписки Виктора с другом о способах избавления от трупа. Про отчет сотового оператора, что в день предполагаемого убийства Виктор был в районе Варяга. Про видеозапись признания. Скажи просто, какое из всех этих "доказательств" ты считаешь самым неудобным, которое идеальнее всего подходит следователям и которое труднее всего опровергнуть?
– Конечно, видео – самый тяжелый, самый весомый аргумент, которым органы пользуются. Причем, даже не Виктора, а мое. Самое ошеломительное для общества.
– Ты знала, что тебя записывают?
– Нет. Честно, я думала, что меня записывают на аудио. Понимала, что это не просто репетиция и для чего-то меня просят это говорить.
– А сказали, что это "репетиция"?
– Да. То есть не было слова "репетиция". Сказали: Пойдем, ты мне все расскажешь, как только что мы с тобой все это проговаривали. Ты мне скажешь все это сама. Мы с тобой обо всем договорились. Потом ты все подпишешь, напишешь нам. Окей? Окей! И я считала, что меня пишут на аудио. Поэтому я прикрываю рот, плачу вовсю… стараюсь говорить как можно меньше слов.
– Попросили все это сказать, а что пообещали взамен?
– Изначально инкриминировали статью 105. Но они оперировали тем, что, во-первых, дадут мне встретиться с мужем, чего не было несколько часов. Впоследствии они говорили, что для них раскрываемость важна. Но если мы все с Виктором сделаем грамотно, я буду говорить, какой он хороший, какой он молодец, что он для общества не опасен и вообще золото-мужик, он будет говорить свои слова, то статью переквалифицируют в 109 — причинение смерти по неосторожности. А по ней срок давности прошел.
– И на этом поймали?
– Да.
И что, по факту, никому ничего не будет. Ни мне, ни мужу. А для них – раскрываемость.
– А какое главное, по-твоему, доказательство невиновности мужа?
– Классическое "нет тела – нет дела". Но на самом деле, все кричат, что нет алиби или еще чего-то. Ну, так, ребята, если бы мы готовились к этому, если бы мы знали, то было бы, наверное, и алиби, и все. В том то и дело, мы просто молодая семья, которая "тусила" по клубам, ездила на море, в горы ходила и думать не думала ни о каких трупах. И уж тем более о том, что кто-то нас привлечет к какой-то ответственности. Поэтому и нет ярых доказательств невиновности. Потому что никто и не пытался сделать, высосать из пальца.
Самое явное доказательство – нет преступления, о котором говорится. Дело даже не в теле. Действительно, наверное, можно уничтожить. Но нет следов преступления, нет крови, нет борьбы, нет орудия – просто ничего.
– Давай закончим философским вопросом. Если бы можно было начать жизнь заново, то с какого момента и что бы ты переиграла?
– Если все закончится хорошо, мой муж выйдет, я ничего бы не поменяла.
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:
Приговор Виктору Коэну во Владивостоке отменен, дело вернули в суд первой инстанции
Дело Виктора Коэна — в Приморье и России: нет тела, нет правды
Татьяна Коэн: Когда судья зачитывала документ, сначала даже не поняла смысл слов
