С пистолетом наголо он допрашивает преступников, светя им лампой в лицо, и раскрывает дела за 15 минут — таким показывает нам любого следователя кинематограф. Но все это не имеет отношения к реальности, рассказал ИА PrimaMedia следователь по особо важным делам Дальневосточного Следственного управления на транспорте СК РФ Константин Подойницын. Его рабочий день проходит четко по написанному за неделю плану и состоит в основном из изучения бумаг и людей. Что такое работа следователя на самом деле, читайте в нашем интервью.
Константин Подойницын учился на юриста в Хабаровской государственной академии экономики и права. Еще в школе он увлекался правоведением, а в восьмом классе твердо решил стать юристом. В университет поступил на бюджетное место — благодаря медали, заработанной на школьной олимпиаде.
Будучи студентом, с середины третьего курса Константин стал общественным помощником в Следственном отделе на транспорте и попал в кадровый резерв ведомства. К окончанию учебы появилось вакантное место во Владивостоке, куда ему и предложили переехать. В столице Приморья он работает с лета 2012 года.
— Константин, всего пять лет назад вы начали службу, и уже стали следователем по особо важным делам. Чтобы получить такую должность, нужно раскрыть какое-то трудное дело?
— Нет. Это происходит не так. Дело не в раскрытии и даже не столько в стаже работы. Просто есть движение кадров в ведомстве, и если все более опытные сотрудники уже ушли на повышение, на пенсию или в адвокатуру, то должность, как правило, занимает наиболее опытный в отделе. Думаю, так происходит много где. Правда, у нас сейчас движение кадров не очень интенсивное, коллектив у нас сплочённый. А в крае это движение идет быстрее, там за три года можно до заместителя начальника дорасти.
— Ваш кабинет завален бумагами?
— Не завален, но бумажной работы действительно много.
— И как вы решаете, чем заняться сейчас?
— А все по плану. У меня каждый день запланирован заранее, за неделю, если не больше. Не бывает такого, чтобы я сидел за столом и раздумывал, с чего бы мне начать. Я всегда это знаю точно, за исключением моментов, когда нужно выезжать на происшествие. У меня уже на сегодня вызваны люди для допроса, и каждый мой час посвящен конкретной задаче.
От нас требуют планирования, как общего — на неделю вперед, так и планирования по каждому делу и по каждому материалу проверки. Свободных окон простоя днем у меня не бывает. Потому, что если я что-то не доделал, то задача перетечет на выходные, либо на нерабочее время вечером. А я это не люблю.
Свидетель по делу бывшего вице-губернатора Приморья: Взятку мы передавали траншами— Так из чего состоит ваша работа?
— Это опросы, очные ставки, осмотры предметов, выезды к экспертам. Но много времени занимает, конечно, и изучение самих материалов дела, и изучение законодательства. Держать в голове всю законодательную базу невозможно, тем более что она иногда меняется. А ведь результат моей работы это направление дела прокурору, либо закрытие дела. И тут нужно точно понимать, что именно человек совершил и совершил ли. Правильно квалифицировать его действия.
— На какое последнее происшествие вы выезжали?
— У нас, на самом деле, криминала и смертей не так много, как на других территориях. Чаще всего люди просто получают травмы на железной дороге. Но один из последних моих выездов был на обнаруженный в воде у причала порта труп.
О таком нам сообщает полиция. Пока я готовлюсь к выезду, дежурный собирает оперативную группу в составе эксперта-криминалиста, который будет снимать отпечатки пальцев, фотографировать следы и улики, а также врача судебно-медицинской экспертизы — специалиста по осмотру тела.
Моя задача состоит в том, чтобы зафиксировать на бумаге все, что находилось на месте. В первые моменты надо определить, есть ли здесь криминальная составляющая, то есть какие-то детали, которые могут говорить об убийстве. Как правило, это повреждения на трупе, которые находит врач. Если тело без признаков насильственной смерти, то работаем в одном направлении. Если же есть подозрения, мы начинаем устанавливать круг лиц, которые могли находиться рядом с человеком в момент смерти. Отрабатывать возможные версии произошедшего.
— Часто в фильмах или сериалах мы видим, что разговаривая со следователем, окружающие нервничают. А те люди, которые вас встречают на месте, не боятся вас?
— Честно говоря, никогда не замечал такого. Никакого страха нет, ну или никто его не показывает. Больше, наверное, полиции боятся. К тому же мы без формы приезжаем, разве что жилет специальный с надписью "следователь". А вот когда уже приходят на допрос, даже если это не преступник, а обычный свидетель, то тут уже, конечно, бывает и боятся. Закрываются, дают односложные ответы, и работать в этом случае непросто. Нужно человека раскрыть, разговорить, найти психологический контакт.
Отдельный разговор — с подозреваемым. Когда мы вызываем его, у нас уже есть наработанный оперативный материал, и я уже знаю, какие я буду задавать вопросы и в каком порядке, чтобы заставить его проболтаться, сказать то, что мне нужно. Когда мы вызываем подозреваемого, мы всегда знаем больше, чем он думает.
При этом, рядом с подозреваемым всегда сидит адвокат, который следит, как бы чего лишнего не сказал его подзащитный. Огораживает его от неудобных вопросов. Я, конечно, пытаюсь раскрыть человека, чтобы он дал признательные показания. Но, как правило, у меня к этому времени на руках уже есть вся нужная информация, чтобы доказать его вину. Даже если он до конца ее отрицает, я могу выждать до последнего момента, представить ему собранные мной доказательства, не дав много времени придумать новую линию защиты, и получаю нужные мне показания. С другой стороны, можно и с самого начала обозначить подозреваемому нестыковки в его ответах, чтобы не затягивать дело, когда видишь что он и сам не собирается упорствовать и сильно сопротивляться.
И да, в кино следователи проводят допросы без адвоката, там за 5 минут делают экспертизу, бегают с пистолетом — это все ерунда. Следователь работает в основном в кабинете — с людьми, либо документы изучает. Работа с экспертами — это, как правило, очереди, и готовиться к встрече с экспертом тоже нужно отдельно, думать, как правильно поставить вопрос.
— И как же вы находите контакт со свидетелем?
— Само собой получается. Есть на самом деле такие, что называется "твердолобые", с которыми никак не получается настроить диалог. Но все равно, чем больше времени вы с ним будете говорить, тем лучше. Больше шанс, что он, наконец, расслабится. От простых вопросов "видел/не видел" я постепенно перехожу к вопросам по деталям, и человек уже начинает рассказывать более подробно.
— Сколько у вас на счету дел доведено до прокурора?
— В моем случае особо важные дела, это, как правило, дела с участием должностных лиц. А поскольку у нас управление на транспорте, то 80% экономических и коррупционных преступлений у нас связано с таможенниками. Думаю около 15 дел за все время я отправил на утверждение прокурору. Но у них тоже разная, как говорится, стоимость. Кроме взяткополучаетелей есть и взяткодатели, причем от 15 до 600 тысяч. Кстати, мы занимаемся и преступлениями в МГУ им. Невельского и Дальрыбвтузе. В университетах, в основном, происходит низовая коррупция — платят за экзамены, зачеты.
Последователь таможенника Верещагина попался на крупной взятке во Владивостоке— И почем нынче зачет?
— Ну, от 1,5 до 2 тысяч рублей. Экзамен примерно также, но попадаются такие преподаватели, которые к этому "бизнесу" подходят нетривиально. И если студент больше посещал лекций, ему уже предоставляется скидка.
— Сколько страниц насчитывало самое "толстое" ваше дело?
— Ну вот в этом году было 13 томов… Думаю больше у меня не было. Но это еще совсем не большое. Когда, например, дело о группе полицейских-взяточников, там тома грузовиками возят. И такое по всем экономическим преступлениям, мошенничеству, например. Там в деле одних бухгалтерских бумаг тонны.
— Не боитесь ошибок в своей работе?
— Не могу сказать, что боюсь их. Чтобы я принял какое-то произвольное решение — слишком маловероятно. Во-первых, я уже опытный и знаю, что и как в этой профессии нужно делать. Во-вторых, все мои документы проверяются руководством, чтобы их не вернул прокурор. Мелкие недочеты, которые могут повлиять на возвращение дела из суда — такая вероятность, конечно, есть, но пока такого не было. Также как не было за это время закрытых в суде дел или оправдательных приговоров по моей работе.
— Какие самые нудные, скучные и неприятные дела вам приходится расследовать?
— Тут дело не в деле, извините за каламбур, а в людях. Если обвиняемый будет постоянно молчать или менять показания, или адвокат, с которым не получается найти никакого контакта, вечно от них получаешь претензии непонятные, безосновательные. Вот это все очень нудно. Можно крупную взятку закончить в три месяца, а можно с небольшим составом, вроде оскорбления представителя власти, попасться на таких вот людей и маяться полгода.
— Сколько дел у вас в производстве одновременно?
— Сейчас 5 дел. А в 2012 году, когда я только появился в отделе, было 18. Было два следователя на весь отдел. Тогда я еще не занимался особо важными делами. А сегодня это как правило должностные преступления и убийства, потому что для нас это редкость, ну и вообще резонансные дела. Например, связанные с малолетними.
Следственный комитет закрыл дело Рины "Ня.Пока" из Уссурийска— Кстати о малолетних. Всю Россию всколыхнуло дело девочки из Уссурийска "Ня. Пока", которая легла на рельсы. Много ли сегодня подобных поступков совершают дети?
— Это дело, кстати, расследовала моя коллега… Но нет, с тех пор мы с такими эпизодами не сталкивались. Под поезд дети не ложатся, с мостов не прыгают. Но дети на железной дороге – это большая беда. Они проказничают, часто это приводит к ужасным последствиям. Например, они все подряд подкладывают на рельсы. И монетки – это самое безопасное. А если камень?
Помните, года полтора назад на Моргородке сошла с рельс электричка — это вот как раз был такой камень на путях. Тогда полиция нашла детей, провела разъяснительную беседу с ними и с их родителями, но и все! Ответственности больше нет.
Не дай бог были бы жертвы – дети по возрасту не подойдут под уголовную ответственность. Хотя, конечно, это вина родителей, которые не объясняют им опасность подобных игр.
