Представители рыбного бизнеса снова недовольны: 10-летние квоты, распределенные три года назад, их уже не устраивают. Теперь нужен срок в 20 лет, а лучше пожизненный. Мол, только при таких условиях отрасль обновит флот, а рынок будет завален доступной рыбой. Но если бы рыбаки хотели сделать это, давно бы сделали, считает деловой еженедельник "Конкурент".
"Закрепление квот на длительный период — это лишь инструмент. Сейчас уже всем должно быть понятно, что этот инструмент не работает в полной мере, поскольку никак не стимулирует решение задач, стоящих перед отраслью, — утверждает Юрий Диденко, экс-президент ОАО "ХК "Дальморепродукт". — Счетная палата РФ постоянно констатирует, что мы используем биоресурсы неэффективно. С каждой тонны наших квот мы получаем меньший эквивалент прибавочной стоимости.
Что это означает? Компании получают прибыль в несколько раз меньшую, чем иностранные пользователи на тех же ресурсах.
Экипажи рыболовных судов недополучают огромные суммы зарплат в сравнении с теми же иностранцами. Государство недосчитывается ежегодно десятков миллиардов рублей в виде налогов. Причины: старая, малопроизводительная, затратная и малоэффективная техника (рыбопромысловые суда) и, как следствие, огромная себестоимость производства единицы продукции, в несколько раз большая, чем у иностранцев".
В угоду прибыли
Неэффективность использования объемов ресурсов на практике подтверждается выбросами за борт отходов обработки сырца. Как рассказали корр. "К", на судне типа "Стеркодер" выбросы достигают 50%. А между тем отходы можно перерабатывать в муку и использовать в сельском хозяйстве. По приблизительным данным, из 1 тыс. т отходов производится 60 т муки. При стоимости 1 т муки в 45 тыс. рублей за такую партию можно получить 2,7 млн рублей.
"При этом раньше мы платили чуть более 3 тыс. рублей за 1 т минтая охотоморского (икряного) и 2 тыс. руб. за 1 т беренговоморского, т.е. всего примерно 2,7 тыс. рублей за тонну минтая. При цене минтая б/г (выход продукции 58%) около $750 за тонну плата за биоресурсы составляла около 15% доходной части. Это было весьма существенно. Сегодня плата составляет менее 1% от стоимости продукции, выпускаемой из тонны квот. Т.е. предприятия платят менее 1% доходной части", — поделился на условиях анонимности руководитель одной из рыбодобывающих компаний.
А что происходит в море? По данным КамчатНИРО, вылов молоди минтая достигает 30-40%, а в некоторых случаях — превышает 70%. Понятно, что улов молоди уходит за борт. За один год за борт только на одном объекте промысла выбрасывается больше 100 млн порций рыбы. Получается, что в угоду сиюминутной прибыли, выражаемой в экспорте сырья в больших объемах, рыбаки выбрасывают половину потенциальной прибыли. А ведь эти деньги могли бы пойти на постройку или переоборудование судов.
Юрий Диденко: "К сожалению, у нас закрепление квот по историческому принципу покупки квот на аукционах и по принципу "ближе к телу губернаторов" не дало возникнуть классу эффективных пользователей, как это было в зарубежных странах — сначала государство создавало всем желающим конкурентные условия, и только самые эффективные пользователи, победившие в этой многолетней гонке, получили квоты. У нас же все было сделано наоборот".
Георгий Мартынов, председатель совета директоров "Далькомхолод": "Сегодня рыбопромысловые компании покупаются иностранцами — корейцами, китайцами — через российских граждан. Поэтому переработка выловленной в нашей экономической зоне рыбы происходит не на нашем, а на их берегу. Это неправильно. Я считаю, что мы все-таки должны выстроить на российском берегу материально-техническую базу для переработки продукции. Пусть даже это произойдет с участием иностранного капитала. Это важно, если мы хотим развивать Дальний Восток.
На сегодняшний день рыбная отрасль растет. Но за счет чего? За счет того, что дарит нам природа. В 2010 г. она подарила нам лососевую путину в 550 тыс. т, а в прошлом году — 450 тыс. т. Это много. Но если мы из этих 550 тыс. т сделаем котлеты или тефтели и продадим по всему миру, это увеличит наш ВВП. А мы же продаем все сырцом и теряем при этом добавочную стоимость. Из года в год мы увеличиваем поставки продукции в сопредельные страны. Китай покупает у нас лосось, перерабатывает и отправляет в Западную Европу. Корейцы покупают селедку и продают ее в Африку. И мы можем так делать. Только перерабатывать свою рыбу надо на своем же берегу".
Виктор Покотилов, генеральный директор ООО НПКА "Нереида": "На сегодняшний день очень многие производители, особенно те, которые перерабатывают продукцию в море — делают филе или консервную продукцию, сталкиваются с необходимостью срочного внедрения технологий для переработки отходов. Мы все говорим о том, что нам необходимо привести процессы к тому, чтобы использование продукции было стопроцентным, ни грамма не пропадало даром и из всего создавался товар, который можно было бы реализовать на рынке.
Но для этого опять же необходимо современное оборудование и технологии обработки. А внедрять это на старых судах невозможно, т.к. их конструктивные особенности не позволят разместить современное оборудование полного технологического цикла.
Старые суда спроектированы под старые технологии и процессы — в советские времена в меньшей степени думали об отходах, а во главу угла ставили увеличение объемов товарной пищевой продукции. Сегодня владелец бизнеса не может так расточительно обращаться с сырьем и продукцией".
Норма отрасли
Самой жесткой дискриминацией, по мнению рыбаков, является фактическая невозможность кредитования отрасли даже под такой вид залога, как квота.
"Проблема в том, что нет оборота долей квот, которые закреплены на 10 лет, — считает Мартынов. — Если бы можно было часть доли, которую рыбак не осваивает, продавать на аукционе, то это давало бы возможность получить средства на покупку нового флота. Кроме того, доли должны обладать сертификатом. У рыбаков самое главное — квоты. И рыболовецкие компании покупают не из-за старого флота или офисов, которые им принадлежат, а из-за квот. Это как ценные бумаги. Допустим, у меня есть 30 тыс. т минтая в Охотском море. Это условно стоит $38 млн. Я приношу сертификат, и мне банк дает кредит на $38 млн. И если я не отдал кредит, то у меня потом просто забирают этот сертификат. Оборот таких бумаг — это архиважно.
Но сегодня ситуация складывается так, что иностранный партнер сможет занять мне таким образом денег, а российские банки нет".
Однако в мире давно существует система экспортного кредитования постройки судов. Кроме верфей она включает и государственные агентства экспортного кредитования, и банки, и другие элементы. Заказчик может получить экспортный кредит до 80% стоимости судна. Вклад собственных средств (20%) может быть в форме первого платежа на верфь, согласно судостроительному контракту (при этом верфь обязана выдать обеспечение этого платежа, обычно в виде банковской гарантии, в случае неисполнения контракта), и банковская гарантия на период постройки судна открывается в пользу верфи после приемки судна.
Срок постройки рыболовных судов составляет 15-20 месяцев. При такой схеме даже на 1 млрд рублей (совокупная прибыль рыбной отрасли превышает 12 млрд рублей) можно построить как минимум три траулера стоимостью $35 млн. Но каждый из них способен заменить три-четыре существующих старых БАТМ, РТМС или БМРТ. Это означает, что, по сути, весь флот рядовой компании может быть обновлен в течение полутора лет.
"И проблема вовсе не в боязни банков участвовать в таких проектах, — утверждает Дмитрий Яшунин, заместитель начальника кредитного управления ОАО СКБ Приморья "Примсоцбанк". — В конце концов, есть лизинговые схемы, которые с успехом применяются. Нежелание банков финансировать строительство флота связано с непрозрачностью рыбодобывающего бизнеса. Отчетность иных компаний не позволяет им претендовать даже на кредит. А наличие иностранных лиц, зарегистрированных в офшорах, в составе собственников и кредиторов уже становится нормой".
Закрытый клуб квотодержателей
Рыбаки, как и большая часть российского бизнеса, не стремятся показывать реальную картину своей деятельности в части полученной прибыли, чтобы не платить налоги. Та же история со стоимостью активов — суда отражаются в балансе по остаточной стоимости, которая не имеет ничего общего с рыночной. Соответственно, такие компании не могут похвастаться своей финансовой отчетностью и, таким образом, являются не слишком привлекательными заемщиками для банков.
Дмитрий Яшушин: "Что касается квот, то они ценны лишь для тех, кто реально занимается выловом. Рынок этот является своего рода "закрытым клубом", новички туда проникают с огромным трудом.
Следовательно, ликвидность квот ограничивается лишь интересом достаточно узкого круга игроков, которые и диктуют условия их перераспределения.
Т.е. свободного рынка квот нет в принципе. Но основная проблема во взаимоотношениях банков и рыбаков не в невозможности кредитования под залог квот. Достойные заемщики никогда не будут обойдены вниманием банков или инвесторов. Залогом же может выступать флот, с помощью которого осуществляется рыбодобыча. На определенных условиях банки порой готовы работать и вовсе без залога".
"Доказать экономически неэффективность квотодержателей сложно, потому что квоты все равно "отлавливаются" — говорит Владимир Земсков, генеральный директор ООО "Гедеон". — Другой вопрос, что те, кто отдает свои квоты другим, практически зарабатывают на пустом месте. Даже если отбирать у них квоты, с точки зрения эффективности ничего не изменится. Рыба сколько стоила, столько и будет стоить, ее так же будут отлавливать. Что-то может поменяться для компаний, а для промышленности и для простых граждан все останется как прежде".
