Номинантов премии "Звезда Дальнего Востока" определили в Москве
18:41
Кутеж Тельцов, разнос Раков и спор Львов: подробный гороскоп на 20 декабря
18:30
Смерть, Императрица, Отшельник: глубокий таро-прогноз на 20 декабря - пыл судьбы
18:00
В ДВФУ открылась выставка о героях университета
17:49
Фонд Владимира Николаева столкнулся с угрозами в связи с поддержкой участников СВО
17:45
Люди, которые делают Россию сильнее! Названы имена победителей Научной премии Сбера
17:40
О карьерной лестнице в медицине рассказали учащимся из лицея ТГМУ
17:32
Предложенную профсоюзами меру поддержки медиков закрепили в краевом законе
17:19
"Ростелеком" обновил мобильное приложение для абонентов
17:09
В Находке прокуратура помогла восстановить водоснабжение пенсионерке
17:01
Серебрянка дороже золота: цены на красную рыбу и икру возросли по всей России
17:00
"Твое право на крепость": новая фотовыставка открылась во Владивостоке
16:40
Что известно о пропавшем на Камчатке самолёте АН-2
16:15
В Приморье заключена под стражу организатор кооператива, подозреваемая в мошенничестве
15:55
Владивосток зеленеет: за год в городе высадили более 11 тысяч деревьев и кустарников
15:55

"Конец игры" Роберта Стуруа: в поисках человечности

Авторская рецензия на спектакль, показанный в рамках Международного Тихоокеанского театрального фестиваля
4 октября 2021, 09:42 Общество
"Конец игры" Роберта Стуруа: в поисках человечности ИА PrimaMedia
"Конец игры" Роберта Стуруа: в поисках человечности
Фото: ИА PrimaMedia
Нашли опечатку?
Ctrl+Enter

28 и 29 сентября в рамках Международного Тихоокеанского театрального фестиваля на Приморской сцене Мариинского театра Национальный театр имени Шота Руставели представил знаменитую трагикомедию грузинского режиссера Роберта Стуруа "Конец Игры" по одноименной пьесе Сэмюэля Беккета (премьера состоялась 20 февраля 2020 г.). Приморские зрители, благодаря Фестивалю, смогли прикоснуться к творчеству легендарного режиссера, который на протяжении многих десятков лет заставляет публику задуматься о ключевых проблемах человечества.

Французский  и ирландский поэт, драматург С. Беккет (Samuel Barclay Beckett, 1906-1989) считается одним из основоположников театра абсурда, в пьесе "Конец Игры" (Fin de partie / Endgame, 1957) он повествует о последних днях выживших в глобальной катастрофе людей. Наполненная христианскими символами пьеса, в переводе на грузинский язык Роберта Стуруа и Нино Кантидзе, значительно переосмысливается в сценической версии. Режиссер расставляет свои смысловые акценты, сжимая и адаптируя текст, придавая ему композиционную цельность. 

1 / 5

В контексте пандемийной эры сюжет, апеллирующий к общечеловеческим ценностям на фоне вселенской катастрофы, начинает звучать особенно остро. Обращает на себя общий настрой мемориальности постановки. Изначально она была посвящена памяти композитора Гии Канчели (1935–1919), с которым режиссер тесно сотрудничал на протяжении многих лет. Пандемия неосознанно оказала влияние на исполнителей и наложила свой отпечаток на восприятие этого спектакля. "Конец игры" воспринимается своеобразным символом памяти уходящему прошлому и поиском нового пути для обретения смысла существования человечества. Герои решают для себя и задают публике вечные философские вопросы: что будет после конца игры, конца жизни? Есть ли надежда, что смерть — это еще не конец, а начало чего-то нового?

Постановка Роберта Стуруа не акцентирует внимание на апокалипсисе, который вынесен за рамки истории и является фоном, причиной, из-за которой герои оказываются в замкнутом пространстве, зациклены на себе и отношениях с окружающими. В результате оказывается не важно, что именно произошло в мире, не имеет большого значения пространство, в котором действуют герои. Основное внимание концентрируется вокруг человеческих взаимоотношений, коммуникации людей, поставленных в ситуацию ожидания неизбежного.

Художественное оформление спектакля с первых минут погружает публику в состояние, необходимое для восприятия сюжета (художник Мирон Швелидзе, технический режиссер Теа Маргвелашвили, хореограф Коте Пурцеладзе). Минимум декораций: в полумраке сцены угадываются абстрактные конструкции элементов архитектурных сооружений, символические Врата в центре, над которыми помещен трубящий ангел, как христианский символ, возвещающий о Конце Света, общий серый фон. Сцена создает ощущение наполненного пустотой и запустением огромного пространства, несущего четкое понимание того, что все в этом мире проходит, все есть тлен и имеет свой конец. 

1 / 3

Освещение, с одной стороны, подтверждает сюжетную линию о том, что солнце, как символ жизни для человечества, погасло и мир погрузился во тьму. С другой стороны, звездное небо с луной на дальнем плане передают холод вечности — для звезд наше существование, проблемы и беды лишь краткий, незначительный миг. Вселенная прекрасна своей величественной красотой, но чужда людям. Яркие вспышки света, в сочетании резких, пугающих звуковых эффектов, способствуют погружению публики в состояние страха и отчаяния, в котором пребывают герои.

Осознание неизбежности смерти срывает маски и обнажает человеческое нутро — это действительно конец игры. Взаимоотношения между героями становятся отражением их истинной сущности. Сюжет сконцентрирован вокруг четырех действующих лиц — двух пар героев, которые демонстрируют публике типичные человеческие модели поведения: хозяин-слуга, муж-жена, родители-дети. Через взаимоотношения героев обнажаются проблемы человечества, которые актуальны в любое время. В критической ситуации, когда мораль и долг перестают довлеть, человек действует, так как ему велит душа, суть, кровь. 

Условность театра лишь подчеркивает заложенный в постановке смысл. Все персонажи ограничены в своих перемещениях, эта ограниченность символизирует телесную слабость — тело бренно, смертно, но то, как герои преодолевают свою немощность, позволяет им демонстрировать скрытые человеческие качества. 

1 / 4

Центральное место в "Конце игры" отводится взаимоотношениям между хозяином Хаммом (Давит Уплисашвили) и его слугой Кловом (Гога Барбакадзе). Хамм, благодаря блестящей игре Давита Уплисашвили, предстает на сцене эгоистичным "хозяином жизни", который, несмотря на слепоту, которая делает его слабым и зависимым, не утратил привычного стиля общения и тиранит своего слугу. Во время спектакля становится понятным, что таковым герой стал не после катастрофы, он всегда был зациклен на себе и пренебрежительно относился к окружающим. Но это лишь внешняя сторона происходящего. Зрителям преподносится контраст деспотичности и, одновременно с этим, уязвимости героя, вызванной его физической немощностью, которая проявляется в инвалидном кресле, черных очках, возрасте, потрепанной дорогой одежде. Перед нами эксцентричный пожилой мужчина, который отягощен своим "вседозволенным" прошлым, он эгоистичен и капризен как ребенок или любой больной, требующий к себе постоянного внимания, изводящий окружающих мелкими, порой нелепыми, просьбами. За "тиранией" прячется страх одиночества, который герой скрывает демонстративным "мне никто не нужен". Эгоистическая суть Хамма проявляется в его отношении к престарелым родителям — даже перед лицом смерти герой демонстрирует свое безразличие и презрение к самым близким по крови людям.

Совершенно другие взаимоотношения перед уходом за грань демонстрируют родители Хамма Нагг (Леван Берикашвили) и Нелл (Нана Пачуашвили). Актеры тонко смогли воплотить трогательные диалоги героев, наполненные душевной привязанностью, нежностью и любовью друг к другу. Нагг и Нелл находятся на сцене в имитирующих мусорные баки ящиках, невольно вызывая ассоциации с фразой "одной ногой в могиле", они, как и их сын, ограничены в физическом перемещении, но тянутся вопреки всему к друг другу и буквально излучают свет. Нана Пачуашвили удивительно просветленно воплощает образ Матери. Если отец, пытается вразумить сына, вступая с ним в пререкания, то сердце женщины в конце жизни наполнено всепрощением, любовью и нежностью к своим близким. Леван Берикашвили убедительно наполняет свой персонаж желчностью и сарказмом, когда общается с неблагодарным сыном, но его голос и манеры резко меняются, когда он обращается к Нелл, его герой готов сделать все, чтобы его любимая улыбнулась. Родители Хамма уходят в мир иной с достоинством, они готовы принять свою судьбу.

1 / 5

Интересным решением спектакля стало воплощение образа слуги Клова (Гога Барбакадзе). Клов — единственный, кто обладает физической подвижностью на сцене, его образ демонстрирует стремление вырваться, разорвать путы привязки к Хозяину, ведь сейчас его формально уже ничего не держит. Гога Барбакадзе создает трагический образ слуги Хамма, который на протяжении пьесы меняется от забитого слуги до пытающегося обрести уверенность в себе человека, готового и, одновременно с этим, не готового к переменам. Перерождение Клова проявляется и в смене костюма, и в пластике движений. 

Клов многократно пытается уйти от прогоняющего его Хамма, но не может, ему нет смысла уходить: любимая мертва, за Вратами чужой мир, а здесь привычное окружение создает иллюзию безопасности. Клов не может бросить Хозяина и терпит его капризы. Отношение к Хамму давно переросло в болезненную сыновнюю привязанность. Он пытается вырваться из-под влияния, обрести контроль за своей жизнью, принять самостоятельное решение. За рамками спектакля режиссер оставляет зрителю вопрос может ли на самом деле Клов уйти от Хамма? 

Спектакль наполнен многочисленными символами, которые становятся ключом к пониманию происходящего: Врата во вне, как возможный дальнейший путь духовный и физический; Книга, которую приносит на сцену маленький мальчик, символизирующая расплату, надежду и дальнейший путь; горящая свеча в руках ребенка, как надежда на сохранение в человеке света души; платок, как вызов судьбе и похоронный саван, символизирующий начало и конец Игры и т.д. В финале спектакля звучит оглушающий выстрел — Клов стреляет в ребенка, который держит в руках Книгу. Режиссер не дает однозначной трактовки происходящего для зрителей. Значит ли это, что человек в своих слабостях и страстях душевно сломлен и отвергнет надежду на спасение, готов ли он к переменам? 

1 / 6

Дополнительный символический пласт несет себе музыкальное сопровождение спектакля, в котором, как осколки ушедших духовных ценностей, звучат фрагменты шедевров современной цивилизации: Kyrie eleison, до мажорная соната В. А. Моцарта, ми минорная прелюдия Ф. Шопена, Старинная французская песенка из "Детского альбома" П. И. Чайковского и многие другие узнаваемые мелодии. Кульминацией и главным звучащим символом спектакля становится фрагмент из "Рапсодии в стиле блюз" Дж. Гершвина, который наполняет ощущением величия мироздания, своим жизнеутверждающим звучанием воодушевляет публику и дарит надежду на то, что конец Игры, это вовсе не конец — а только начало нового пути.

"Конец игры" Роберта Стуруа заставляет задуматься о своей жизни и оглянуться вокруг — ведь и в современном обществе есть люди, которые тиранят других, унижают тех, кто слабее, наживаются на чужом горе, демонстрируя свои душевные пороки и слабости. Потрясения в мире лишь обнажают проблемы человечества, от каждого из нас зависит сохранит ли он человечность перед лицом смерти и найдет в себе душевные силы достойно до конца пройти жизненный путь, сохранив в душе свет и надежду.

"Конец игры" Роберта Стуруа: в поисках человечности

"Конец игры" Роберта Стуруа: в поисках человечности. Фото: ИА PrimaMedia

Справка о рецензенте: Наталья Федоровская — доктор искусствоведения, директор департамента искусств и дизайна Школы искусств и гуманитарных наук ДВФУ

Член ассоциации музыковедов American Musicology Society с 2005 года. Эксперт комиссии "Культура, искусство и дизайн" Российского совета олимпиад школьников с 2015 года. Член-корреспондент РАЕ с 2015 года. 

Читаемые курсы: "История искусств", "Теория и практика написания научных исследований в декоративно-прикладном искусстве и народных промыслах", "Научно-исследовательская работа", Научно-исследовательский семинар "Диссертационные исследования в ДПИ и НП"",  "Тенденции современного искусства".

Автор более 130 публикаций, в том числе монографий, учебных пособий и научных статей. 

84655
43
37