Можем побиться об заклад, что в детстве многие из нас любили дирижировать оркестром. И с удовольствием делали это. Дожидались, когда взрослые займутся своими делами и оставят вас один на один с телевизором, где шла музыкальная программа, или ставили пластику. И начинали вдохновенно размахивать руками, в одной из которых был зажат карандаш или бабушкина вязальная спица. Кому не казалось в эти минуты, что огромный оркестр, все эти вдохновенные скрипачи, суровые трубачи и грозные барабанщики, подчиняются только тебе и никому другому. Незабываемое чувство.
Может быть, поэтому у нас такой пиетет перед человеком с дирижерской палочкой в руке. Мол, мы не смогли, а он смог. И вот теперь руководит самым настоящим живым оркестром (а не тем, что в телевизоре или на записи).
Кому в Приморской Мариинке достаются самые громкие, а порой и продолжительные аплодисменты? Да дирижерам же! Не верите? Сходите в театр на оперу или балет и убедитесь в этом сами. Но прежде почитайте интервью-лекцию "в духе Бернстайна" обозревателя ИА PrimaMedia Александра Куликова с дирижером Приморской сцены Мариинского театра Антоном Торбеевым.
Как становятся дирижерами
— Антон Юрьевич, ехал в театр, и вдруг вспомнилось, как складывались мои взаимоотношения с музыкой в детстве. Помню, к нам в детский сад пришел однажды музыкальный педагог и стала проверять, у кого из детей есть музыкальный слух. Она нажимала на какую-нибудь клавишу и говорила ребенку: "Повтори". Дошла очередь до меня. Я спросил: "А что повторить?" — "То, что ты слышал". А поскольку я услышал "блям", то и повторил: "Блям". Так стало известно, что у меня нет музыкального слуха.
Лет через восемь в пионерском лагере я попал в отряд барабанщиков. Мы должны были бить в барабаны на всех утренних и праздничных линейках. Перед второй линейкой ко мне подошел вожатый и сказал: "В строю стой, а играть не надо". Так выяснилось, что у меня нет еще и чувства ритма. В дальнейшем мой интерес к музыке то приходил, то уходил. В основном это было связано с пластинками и магнитофонными записями. И вот, благодаря Приморской Мариинке, я услышал классическую музыку вживую, за что вам всем — музыкантам, дирижерам и певцам театра — очень благодарен.
Скажите, Антон Юрьевич, а как у вас развивались отношения с музыкой в детские годы?
— На самом деле, наверное, все как-то случайно произошло. В обычной общеобразовательной школе, куда я поступал в первый класс, проводился эксперимент. Набирали класс, который должен был обязательно пойти и в музыкальную школу.
Классная руководительница, которая набирала этот класс, была классным руководителем моего старшего брата. И мама почему-то хотела, чтобы я пошел именно к этой классной руководительнице. То есть дело было не в музыкальной школе, а в том, чтобы учиться у классной руководительницы моего старшего брата.
И буквально в последний день набора я поступил и в этот класс, и в музыкальную школу. Знаю, что я единственный из 30 детей, которые поступили в экспериментальный класс, кто сейчас профессионально занимается музыкой.
— Вы на каком-то определенном инструменте играть учились?
— На баяне. И уже, наверное, в первом классе на внутришкольном конкурсе мне присудили первое место.
— Видите, как вам повезло... Живя во Владивостоке, мы знакомились с творчеством больших композиторов, в основном, благодаря кинематографу. Николай Каретников — "Бег" (12+), Альфред Шнитке — "Экипаж" (12+), София Губайдулина — "Вертикаль" (12+), Родион Щедрин — "Высота" (12+) и так далее. Только благодаря фильмам "Мама вышла замуж" (12+) и "Городской романс" (12+) я узнал музыку гениального композитора Олега Каравайчука. Он, кстати, в Ленинграде, нынешнем Санкт-Петербурге, жил.
— Вообще-то я родом из Йошкар-Олы. В Санкт-Петербург я приехал уже в достаточно сознательном возрасте — 15 лет. Меня пригласили в специальную музыкальную школу при консерватории, в знаменитую Десятилетку. Я приехал туда, поступил в девятый класс и отучился три года.
Конечно, это было невероятное везение. Я чуть ли не каждый день ходил на концерты в филармонию, на спектакли в Мариинский театр.
Постоянно бывал в Эрмитаже. Заканчивались занятия в школе, и я отправлялся на какие-нибудь выставки или просто гулял по Зимнему дворцу. Испытывал совершенно необычные ощущения.
Вообще, когда я думал, что дальше — Москва или Петербург, конечно, больше склонялся к Москве. Но так получилось, что остался в Петербурге.
Антон Торбеев. Фото: из Архива Антона Торбеева
Потом уже понял, насколько это было правильное решение. Этот город изменил мое сознание, абсолютно поменял мой культурный бэкграунд, поднял во мне какой-то духовный пласт. Знакомство с большой музыкой, большой культурой, архитектурой, живописью, искусством вообще — все это создавало мою личность. Я ощущал это, видел, осознавал.
Я учился у педагогов, которые учились у Шостаковича, у Мравинского. Мой педагог Эдуард Афанасьевич Серов учился у Евгения Александровича Мравинского. То есть была преемственность поколений, я живо ощущал это. Мне посчастливилось ходить по классам, по которым ходили Шостакович, Рахманинов, Чайковский.
Выступления в зале имени Глазунова (находится в Санкт-Петербургской государственной консерватории имени Н.А. Римского-Корсакова. — А.К.), в филармонии… Даже не знаю, как передать словами… Я ощущал как-то подкожно, что в этих стенах витает особый дух культуры, дух преемственности. И чувствовал и ответственность, и какое-то вдохновение от этого.
— Всегда задавал себе вопрос: как люди становятся дирижерами? В какой момент музыкант, овладевающий каким-либо инструментом, понимает, что должен взять в руки дирижерскую палочку? У вас как было?
— Честно говоря, не знаю, как это произошло, все складывалось очень плавно. Еще в десятилетке я занимался с чудесным педагогом — Петром Алексеевичем Грибановым. До сих пор с ним общаюсь, советуюсь. Наверное, можно сказать, что он мой учитель по дирижированию.
И вот как-то он мне предлагает: "Поступайте на факультатив". Думаю: "Пойду, попробую". Там был большой конкурс, меня взяли. А на первом курсе консерватории Эдуард Афанасьевич Серов, мой преподаватель, посоветовал: "Поступайте на факультет". Я это сделал и еще 5 лет учился дирижированию. Ну а в общей сложности — 9 лет.
"Если серьезно — одна из самых тяжелых профессий. Если спустя рукава — одна из самых простых"
— Когда смотришь выступление оркестра по телевидению, камера показывает лицо дирижера, все его жесты. Ты имеешь возможность видеть, как дирижер работает, творит в буквальном смысле. У каждого своя манера, своя мимика, за этим очень интересно наблюдать. Ты понимаешь, что каждый дирижер не просто conductor, как называется эта профессия на английском языке, а артист, художник. Складывается свое представление об образе дирижера, о том, каким он может быть на репетиции, в жизни. Но насколько это соответствует действительности? Может быть, вы видели сериал "Моцарт в джунглях" (18+)?
— Я видел тизер, небольшие ролики. Я в курсе, что такой сериал шел.
— Посмотрите — он довольно забавен. И заставляет задуматься, насколько это близко к жизни.
— Если говорить о кино, то интереснее, как мне кажется, посмотреть документальный фильм о дирижере. Есть фильм о Геннадии Рождественском, можно посмотреть фильм про Карлоса Клайбера, есть документальный фильм "Великие дирижеры" (12+), другие документальные фильмы… Их много. Конечно, в этих фильмах дирижеры показаны в реальной обстановке. Кстати, скоро должен выйти байопик о Леонарде Бернстайне. С нетерпением жду.
Вообще, это сложный вопрос, насколько дирижер соответствует представлениям людей. Я так понял, что на самом деле мало кто это понимает. Даже в профессиональной сфере: "Продирижировал? Ну, молодец. Быстро выучил? Ну, молодец".
Рождественский говорил, что если относиться к профессии дирижирования серьезно, то это одна из самых тяжелых профессий. А если делать спустя рукава, то это одна из самых простых профессий.
Во всяком случае, я стараюсь подойти к каждому спектаклю очень достойно: не только оркестр подготовить, но и подготовиться самому. И в смысле техники, и эмоционально. Это, может быть, один из самых сложных моментов. Во всяком театре бывает, что работа переходит в рутину. Я всегда стараюсь себя настроить так, чтобы дирижирование оркестром не превращалось в рутину. Чтобы каждый спектакль был каким-то праздником, давал какой-то новый эмоциональный заряд. И нам, исполнителям, и зрителям.
"Евгений Онегин". Выход на поклоны. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Поэтому, честно говоря, не знаю, как о профессии рассказать, потому что это довольно сложно. Хотя у меня, кстати говоря, была попытка. Есть такое российское общество "Знание", и там меня однажды попросили рассказать, а что же такое дирижирование.
Я крепко задумался, как рассказать людям, что же такое дирижирование. В первую очередь, это, естественно, процесс тактирования, то есть то, что видит любой человек (прежде всего, движение рук дирижера — А.К.). А как объяснить то, что некоторые люди не могут увидеть? Или как сделать, чтобы они это увидели?
И в голову пришла мысль, что в этом случае, в основном, речь может идти об образе, о характере музыки. Можно, например, сделать чисто информативно: "Играйте громко. Играйте тихо". А можно сделать эмоционально насыщенно и богато.
И я говорил об этом на примере увертюры-фантазии "Ромео и Джульетта" (12+) Чайковского, поскольку трагедию Шекспира все знают.
Увертюра начинается с католического хорала, который вводит в некое религиозное состояние. Связано это с братом Лоренцо. И можно это информативно показывать, а можно ввести слушателя в это религиозное состояние. И, естественно, самому это прочувствовать. И вот это я пытался, — не знаю, насколько у меня получилось, — пытался показать слушателям.
— А вот интересно, что нужнее для дирижера и, соответственно, для оркестра? То, что дирижер, грубо говоря, впадает в эйфорию, как бы парит и увлекает за собой музыкантов? Или то, что он внимательно следил за тем, чтобы музыканты правильно играли, делали нужные акценты?
— Мне кажется, между тем и другим всегда должен быть баланс.
Однако нередко замечал по своему опыту, что всегда, когда я пытался исправить ошибки, которые так или иначе происходят в процессе исполнения, становилось только хуже. Потому что тогда идет концентрация на ошибках.
Антон Торбеев. Фото: из архива Антона Торбеева
А вот когда я держал в своем сознании некое идеальное звучание и пытался подвести к этому внутреннему звучанию звучание оркестра, становилось лучше.
Если концентрироваться на проблеме, она не будет решаться. Проблема может только усугубляться. Если же концентрироваться на цели и на том, чего мы должны достигнуть, то, наверное, это будет намного проще.
Но, конечно, оркестр должен хорошо знать и свои, и чужие партии. И только когда это все есть, уже можно, как вы говорите, впасть в эйфорию… Ну, не то, чтобы в эйфорию… Но всегда есть какой-то процесс творчества, доля импровизации в том, чтобы играть строго по нотам.
Невозможно все нюансы заучить на репетиции, а потом выдать во время выступления. Это будет очень сухое исполнение, это будет репродукция. Вот как в живописи: есть картина, а есть — репродукция: похоже, но трепета не вызывает.
Есть рассказы о больших дирижерах, которые очень много репетировали. Про того же Мравинского. Рассказывали, что он прекрасно репетировал, создавал на репетициях что-то невероятное. А на концертах многие ощущали, что это репродукция. Вот было произведение искусства, а сейчас — суховато. Я живьем не слушал, только в записи. Но в записи — гениально!
— У вас есть любимые дирижеры? Вот Мравинского назвали. А кто еще?
— Наверное, Карлос Клайбер. Можно сказать, что он один из моих так сказать кумиров. Конечно, я очень многих дирижеров люблю: Бернстайна, Караяна, Мравинского, Жоржа Претра. Очень много было и есть совершенно потрясающих музыкантов, дирижеров, у которых постоянно учишься. Но Карлос Клайбер, наверное, в моем списке номер один. Он настолько обаятельный!
— К моему стыду, ничего о нем не слышал. Надо будет восполнить пробел. По поводу музыкальной эрудиции вспоминаются телевизионные лекции Бернстайна "Концерты для молодого поколения". Полный зал, много детей, и он так доходчиво объясняет с помощью своего оркестра, что такое лад, например. По "Культуре" показывали. Наверняка в Интернете найти можно.
— Согласен, абсолютно потрясающий проект.
Между оперой и балетом, между традицией и новаторством
— Судя по афише Приморской Мариинки, вы дирижируете и оперу, и балет.
— Да.
— А что вы любите больше, оперу или балет? Или вам все равно?
— Я люблю хорошую музыку.
— Это хороший ответ.
— Конечно, все имеет свою особую специфику исполнения, и балет (особенно классический балет), и опера, и симфоническая музыка…
Дирижер всегда должен уметь перестраиваться. Никогда не бывает, что один раз заучил, и теперь так будет всегда. Нет. Всегда все по-разному, всегда. Приходишь в другой коллектив — все по-другому. Выступаешь на сцене — по-другому. В оркестровой яме — по-другому. Иная дислокация оркестра — все по-другому. Поэтому всегда приходится меняться, подстраиваться, делать все по-другому. Исполняешь балет, по-другому дирижируешь. Оперу — тоже абсолютно по-другому.
— А есть особенно любимые оперы и балеты?
— Одна из самых любимых опер — "Пиковая дама" (12+) Чайковского. А еще "Тристан и Изольда" (12+) Рихарда Вагнера. Классический балет — это Чайковский, причем весь: "Лебединое озеро" (12+) и "Спящая красавица" (12+), "Щелкунчик" (6+). "Щелкунчик", сколько бы ни был, не надоедает. Музыка совершенно гениальная. И дальше все после Чайковского.
Недавно был Равель, "Дафнис и Хлоя" (12+). Это тоже большое счастье — дирижировать этим балетом.
"Тысяча и одна ночь". Выход на поклоны. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— Пользуясь случаем, хочу спросить, есть ли шанс, что на сцене Приморской Мариинки мы когда-нибудь увидим одноактный балет Дариюса Мийо "Бык на крыше" (16+)?
— Это не ко мне вопрос. Репертуарная политика театра не в моей компетенции.
— Хорошо. Тогда как вы относитесь к этому произведению, которое я ужасно люблю?
— Хорошо отношусь. И к Мийо, и к другим французским композиторам ХХ века. Я даже стал изучать французский язык. Вообще, французская музыка давалась мне непросто. Но в процессе изучения французского языка я, наверное, стал легче на нее переключаться.
— Мне вообще интересна вся Шестерка, хотя больше всего я слушал Мийо, Пуленка и Сати. Хотя музыка последнего мне кажется немного механистичной, что ли.
— Может быть. Однако он оказал большое влияние на европейскую музыку начала ХХ века.
— Я вот о чем подумал. Начни оркестр Приморской Мариинки играть музыку "Быка на крыше", неподготовленный зритель, пожалуй, счел бы, что все музыканты внезапно разучились играть. Или заболели корью.
— Нет, почему. На нашей сцене шло нечто подобное. Приезжала как-то японская балетная труппа. Показывала балет на музыку малоизвестного японского композитора, который, как говорят, после написания этого балета ушел в монахи. Но там музыка была достаточно традиционная в общепринятом смысле этого слова.
За дирижерским пультом Антон Торбеев. Фото: Наталья Макогонова, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Пожалуй, слушать что-то совсем уж авангардное нашей публике, наверное, было бы тяжело. Хотя у нас идет балет "Федра" на музыку Филипа Гласса, современного американского композитора. Но это минимализм, и нельзя сказать, что эта музыка как-то режет ухо. Она достаточно гармоничная.
А "Бык на крыше" в Мариинке идет, на основной сцене в Санкт-Петербурге. Мне кажется, зритель во Владивостоке готов ко всему новому, поэтому не испугается этой постановки. При том, что здесь не только необычная музыка звучит, но и какая-то необычная образность движений присутствует.
— И еще один вопрос, который меня очень волнует. Сейчас во всех музыкальных театрах мира, в основном, идет классика. И это хорошо, конечно. Но где современные оперы? Где современные балетные постановки? Вот на Приморской сцене прошла в концертном исполнении опера нашего современника Александра Смелкова "Идиот" (12+). Сейчас в репертуаре одноактный балет "Федра" (12+) на музыку современного американского композитора Филипа Гласса. И все. Почему во всем мире ставится только классика, причем зачастую как-то шиворот-навыворот, с переносом действия в современность, со всевозможными трюками и вытребеньками, я бы сказал. Как будто пытаются заполнить лакуну, где должны быть современные опера и балет.
— А где идет современная музыка в России?
— Вообще нет ее.
— Я не знаю, к сожалению это или, может быть, к счастью, но не идет.
— Композитор Владимир Дашкевич в одном из интервью середины нулевых годов объяснил это тем, что современным авторам просто не хотят платить, поэтому и ставят классику.
— Нет, не соглашусь. Здесь, может быть, дело в обществе. Потому что профессиональные музыканты — это тоже часть общества, нашего, российского. И дело именно в обществе, мне кажется.
Дирижирует Антон Торбеев. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Европейские театры более открыты всему новому. Но, опять же, это порой приводит к неудачным, на мой взгляд, постановкам. Я видел, допустим, постановку "Пиковой дамы", где за занавесом стоит скамейка, а под ней лежит пьяный Герман и издает непристойные звуки, а потом начинает звучать гениальная музыка Чайковского. Я ушел из зала после первых сцен.
— А постановку "Пиковой дамы" (12+), где много Чайковских отовсюду лезут, как вурдалаки, видели? Там партию Графини исполняет Лариса Дядькова, которая хорошо известна владивостокскому зрителю и как солистка, и как руководитель (до начала 2021 года) оперной труппы Приморской сцены.
— Это постановка Штефана Херхайма в Амстердаме. Я ее целиком не видел, только фрагменты, но да, обратил внимание на то, что там много Чайковских. В Мариинке "Пиковая дама" идет в постановке Алексея Степанюка, в совершенно классической традиции, берущей начало от гениальной постановки Юрия Темирканова.
— Мне нравится, что Мариинский театр верен классическим традициям, и в то же время не чужд новаторству. На Приморской сцене, например, идет опера Прокофьева "Война и мир" (12+) в очень интересной, я бы сказал, кинематографической редакции, с интересной цифровой сценографией. Или, например, "Царская невеста" (12+) Римского-Корсакова интересно решена в плане декораций и костюмов.
— Главное для меня — сохранение баланса. Потому что иные постановки классики, которые идут в европейских театрах, совершенно невозможно смотреть.
"Я уже владивостокчанин"
— Готовясь к интервью, я, конечно же, посмотрел на сайте театра вашу биографическую справку. Не буду перечислять ваш обширный послужной список (в конце материала мы эту справку просто продублируем). Вы сотрудничали и с отечественными, и с зарубежными симфоническими оркестрами, участвовали в международных конкурсах дирижеров. И в 2013 году очутились во Владивостоке. Прошло, в общем-то, 8 лет. Не жалеете, что находитесь здесь, на краю Земли?
— Да нет, конечно не жалею. Не могу сказать, что это край Земли. Здесь совершенно замечательный театр, замечательный коллектив. Труппа, с которой мне посчастливилось работать. К тому же это практически мой первый театр, первый оркестр, с которым я творчески рос, творчески развивался, который стал мне родным. Как и город, в котором живу 8 лет. И уже могу назвать себя владивостокчанином.
— А женились вы тоже здесь?
— Свадьба была в Казани, на родине моей супруги. И недалеко от моей родины: от Казани до Йошкар-Олы 160 километров. Свадьба была там, а супруга, как и я, работает здесь, в нашем театре.
— А кем работает?
— Она балерина (кстати, у Карлоса Клайбера, кумира Антона Торбеева, жена тоже была балериной — А.К.).
Свадебное фото. Фото: из архива Антона Торбеева
— Значит, балет Вы все-таки больше любите. А теперь немножко провокационный вопрос. Не бывает ли так, как у школьников — проснулся: "Ой, сегодня контрольная по математике, не хочу в школу идти", а у вас: "Ой, сегодня „Кармен“ — не хочу"…
— Разные, конечно, бывают состояния — все мы люди. Тем не менее всегда стараюсь настроиться перед спектаклем, понимая, что мы работаем для людей. Я, во всяком случае, всегда стараюсь привнести чуть больше хорошего настроения, счастья в этот мир. И то, чем я занимаюсь, как мне кажется, этому способствует.
— Кто бы что ни говорил, но работу дирижера вполне можно отнести к разряду физического труда. Многие оперы идут по 3-4 часа, а есть еще "марафонские" оперы Вагнера. Дирижер проводит много времени на ногах, движение рук бывает достаточно интенсивным. Как поддерживаете форму? Бег трусцой, тренажерный зал, спецпитание?
— Занимаюсь, конечно. Держу форму. В тренажерный зал хожу. Занимаюсь фитнесом. До этого в теннис играл. Но без фанатизма.
— А есть у вас какие-нибудь ритуалы, приметы, талисманы, помогающие хорошо справляться со своей работой?
— Да нет, ничего такого особенного нет. Единственное, стараюсь поддерживать себя в хорошем настроении. Часто замечал, что если приходишь в театр не в очень хорошем настроении, то это передается оркестру. А когда приходишь в приподнятом состоянии, то оно положительно сказывается на музыкантах. Так что главный талисман — хорошее настроение.
По совету Буша
— Вы уже говорили, что Приморский театр оперы и балета, по существу, первый полноценный театр в вашей дирижерской карьере.
— Практически первый. Я до этого еще год работал в Караганде, в музыкальном театре, где, в основном, ставили оперетты, а из серьезных спектаклей были "Травиата" и "Жизель". На самом деле оперетта — это хорошая школа для молодого дирижера.
Был такой немецкий дирижер — Фриц Буш. У него есть замечательная книга "Из жизни музыканта" (12+), в которой он советует всем молодым дирижерам начинать с оперетты. Это хорошая школа в плане того, как "ловить" вокалистов, "ловить" текст, "ловить" танцы, словом, все вместе.
В Караганде был очень хороший опыт: я только недавно окончил консерваторию, весь репертуар не проходил, а тут буквально за месяц-два нужно было освоить около 15 спектаклей.
— А чьи оперетты дирижировали? Оффенбаха, Легара, Кальмана?
— Да, Легар, Кальман, Штраус. "Летучая мышь" (12+), "Веселая вдова" (12+), "Сильва" (12+), "Баядера" (12+). Очень красивая музыка Легара, Кальмана, Штрауса. Но оркестр там был среднего уровня, поэтому играть Штрауса было непросто. Штраус требует определенной виртуозности. Его музыка воспринимается зрителями легко, поэтому кажется несложной. На самом деле она очень сложная. Чтобы ее хорошо и филигранно сыграть, в оркестре должно присутствовать чувство традиций, чувство стиля. Тот же венский вальс обладает определенным флером, который нужно уметь воплотить легко и непринужденно.
— Как вы оказались во Владивостоке? Вы о Приморском театре узнали или театр о вас?
— Меня пригласил тогдашний художественный руководитель и главный дирижер театра Антон Лубченко. Мы с ним учились вместе, и со многими коллегами, которые пришли в театр, тоже. Получилась такая достаточно большая команда из Санкт-Петербурга. Кто-то даже работал в Мариинском театре.
— Вы помните свой первый спектакль во Владивостоке?
— Знаете, даже не вспомню. Когда я приехал, были концерты. Шел музыкальный фестиваль "Приморский ключ", и мы ездили по разным населенным пунктам Приморья. Был сборный концерт из симфонических номеров. Играли, например, сюиту из оперы Прокофьева "Повесть о настоящем человеке". Исполнялись вокальные номера. Вот такой был первый концерт. То ли в Лесозаводске, то ли в Дальнереченске, не помню.
Перемещались быстро. Каждый день куда-то в новое место, даже до Тернея доехали.
— Как публика принимала?
— Прекрасно. Многие люди, наверное, впервые слушали симфонический оркестр в таком количестве. В Терней уж точно никогда такой оркестр не приезжал. Играли там, например, Рихарда Штрауса. Очень интересную вещь — дуэт-концертино для кларнета и фагота с оркестром. Вещь непростая для восприятия, но зрители хорошо принимали.
Концерт в Артеме. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— Заодно и Приморский край посмотрели.
— Это был очень интересный опыт. Благодаря фестивалю удалось посетить такие места, до которых просто так не доехать. В Терней, по-моему, в основном, летают на самолете.
— Вы знаете, я в Тернее ни разу не был, хотя с рождения живу во Владивостоке. В других местах был, а в Тернее ни разу. Так что я вам завидую даже. В Приморье места есть замечательные. Вы осенью ездили?
— Да, осенью, на автобусе. Через леса, по разным дорогам, иногда вовсе без дорог.
"Тоска" по Гулегиной
— Но один спектакль Вы точно должны помнить. Я имею в виду "Тоску" с Марией Гулегиной в заглавной партии. Как работалось с ней?
— Замечательный человек и профессионал. Конечно, я ощущал большую ответственность от того, что работал с такой звездой. Но также ощущал и ее поддержку, и энергетику, которая от нее исходила. Словом, было очень здорово.
Предварительно я посмотрел запись "Тоски", где она работала с Риккардо Мути, а также отрывки их репетиций, они есть в Интернете. Абсолютно идеальное исполнение! У Пуччини в партитуре чуть ли не посекундно написано, как надо играть. Как у Бартока, который указывал точное время исполнения того или иного фрагмента. У Пуччини то же самое: очень точно написано, как и что нужно дирижировать и исполнять. Никаких вольностей, которые себе иногда позволяют исполнители, пытаясь, может быть, "улучшить" Пуччини. И совершенно напрасно.
Когда я послушал записи Мути с Гулегиной, пришел в полный восторг. И то, что появился шанс с ней поработать, стало для меня определенной вехой.
— У нее были какие-нибудь особые требования? Мол, вот тут давайте делать так, а тут вот так.
— На репетициях мы, конечно, обговорили какие-то пожелания. Но когда человек знает, что он делает, сразу становится понятно, что нужно делать тебе.
— Кто были ее партнерами?
— Практически все вводились. Барона Скарпиа пел Алексей Бублик, и, по-моему, это была его первая роль на владивостокской сцене. И если не первой, то одной из первых ролей стала партия Каварадосси для Мэргэна Санданова.
— Мандраж, думаю, был невероятный.
— Да, но тем не менее спектакль удался. Он прошел на таком драйве, на такой энергетике! Хороший был спектакль. И по отзывам, и по собственным ощущениям. То есть сами ощущали, что в целом все удалось.
Антон Торбеев. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— И, наконец, последний вопрос. Кто придумал эту фишку: духовая группа перед последним действием поднимает высоко свои инструменты и приветствует зрителей, к их большому восторгу?
— Вообще, мне это нравится.
— Мне тоже нравится. Один раз контрабас подняли. Я все жду, когда арфу поднимут.
— Это как-то само собой родилось в нашем оркестре, в нашем коллективе. Наверное, из-за того, что яма очень глубоко, а музыкантам все же хочется почувствовать контакт со зрителями. Мне эта традиция нравится. Некоторым не нравится.
Я же считаю, что чем естественней себя ведут музыканты (тем более академические артисты), тем ближе и понятнее то, что они делают, людям, приходящим в театр. А чем понятнее, тем более любимо.
Справка. Торбеев Антон Юрьевич. Окончил факультет оперно-симфонического дирижирования Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова (класс народного артиста России, профессора Э.А. Серова). Принимал участие в мастер-классах выдающихся дирижеров современности — Бернарда Хайтинка, Фабио Луизи, Лорина Маазеля.
В 2012–2013 годах стажировался в Университете музыки и искусств Граца (Австрия) в классе профессора Вольфганга Дернера. В рамках фестиваля "Моцартеум" в Зальцбурге участвовал в мастер-классе маэстро Питера Гюльке.
Сотрудничал с симфоническим оркестром Санкт-Петербургской консерватории, Волгоградским симфоническим оркестром, Карагандинским и Астанинским симфоническими оркестрами (Казахстан), оркестром Национального румынского радио, симфоническим оркестром города Русе (Болгария), Люцернским симфоническим оркестром (Швейцария), Международным молодежным симфоническим оркестром города Саппоро (Япония), Зальцбургским камерным оркестром (Австрия), симфоническим оркестром города Сомбатей (Венгрия), симфоническим оркестром округа Гангнам (Южная Корея), Сеульским концертным филармоническим оркестром (Южная Корея), симфоническим оркестром Будапештской оперы (Венгрия), Гонконгским симфоническим оркестром, Симфоническим оркестром Мариинского театра (Санкт-Петербург).
Награжден премией Правительства Санкт-Петербурга. Являлся стипендиатом программы Министерства культуры РФ "Юные дарования", а также обладателем грантов Фонда Гартов (Германия) и Фонда им. Георга Шолти (Бельгия). Награжден грамотой Общественной палаты Приморского края за заслуги перед обществом, плодотворную общественно-значимую деятельность, большой вклад в культурную жизнь края и признание среди граждан.
В июне 2017 года принимал участие в Международном семинаре дирижеров в Сеуле (Южная Корея), где занимался с профессором Тадааки Отакой (Япония) и профессором Чи-енг Чунгом (Южная Корея). В январе 2018 года стал лауреатом Приза зрительских симпатий на I Международном конкурсе дирижеров в Гонконге. В июне 2021 года отмечен специальным призом I Международного конкурса дирижеров Only Stage.
С 2013 года — дирижер Приморского театра оперы и балета. С 2016 года является дирижером Приморской сцены Мариинского театра.
