Что не так с платным образованием в России, почему исполнительная власть довлеет над законодательной, что мешает Владивостоку стать жемчужиной Дальнего Востока и в чем уникальность работы Сергея Дарькина на посту губернатора Приморья? Ответы на эти и другие вопросы в интервью ИА PrimaMedia дал профессор, президент ВГУЭС, почетный гражданин Владивостока Геннадий Лазарев.
Об образовании прошлого и будущего
— Начнём с образования. Что вы думаете о возвращении к доброму и старому: отмене ЕГЭ, возвращении трудового воспитания, начальной военной подготовки? Что в этой системе хорошего? Что в принципе происходит сегодня с образованием?
— Я считаю, что для достижения более высоких результатов в системе образования надо изменить систему подготовки к поступлению в университеты. У нас сейчас она заточена таким образом, что ребёнок после 11 класса должен выбрать себе перспективу на всю оставшуюся жизнь. А он ещё жизни не видел.
Геннадий Лазарев. Фото: из архива Геннадия Лазарева
— Понимание может измениться. Как у Стива Джобса: бросил — ушёл каллиграфией заниматься.
— Да. И это надо считать нормальным. Поэтому в университеты и в колледжи надо принимать ребят таким образом, чтобы они курс от курса могли искать себя и выбирать себе дело по душе. Я не претендую на истину в конечной инстанции, но помню, что ещё в советское время вопрос ставился таким образом: я — выпускник школы и хочу идти учиться туда, где мне интересно, а не туда, куда меня направят. Логика была такая, что родители, общество своими налогами создают ресурсы, в том числе для образования. И если я за своего ребёнка заплатил налоги, то не надо рассказывать ему и мне, куда надо идти учиться. Я, заплативший налоги, хочу учиться экономике, "цифре" или дизайну, и общество должно позволить мне реализовать своё право. Сейчас это изменилось. Все говорят о том, чтобы мы заплатили налоги, но учёба сюда не входит. Непонятно почему.
Я считаю, что нельзя дважды войти в одну воду и неправильно возвращаться в образовании к тем старым временам без привязки к новым условиям. Истина должна лежать где-то посередине: не надо отказываться от рационального прошлого, но надо жить будущим, находясь в конкретных исторических условиях. И большое искусство состоит в том, чтобы определить направление развития общества, личности так, чтобы это было образование не 19-20 века, а 21 века и стремилось к 22 веку.
— А что Вы вкладываете в хорошее прошлое? Куда нам стремиться в 21-м, в 22-м веке?
— Очень многое изменилось. Если в 20-м веке мы учились на всю жизнь, то сейчас мы учимся всю жизнь. И вот, казалось бы, одна — две буквы изменили ("учиться на всю жизнь" и "учиться всю жизнь"), а результат принципиально иной. И, безусловно, сейчас нужно исходить из того, что всё меняется исключительно быстро и очень важно привить ребятам привычку держать в голове эту доминанту: учиться всю жизнь.
— Учиться военному делу, как говорили, настоящим образом.
— Было такое, да. "Вместо сердца — пламенные моторы". Конечно, очень многое зависит от деталей. Если говорить о нашем университете, то мы существенно отличаемся от других тем, что помимо существенно иных подходов к построению учебного процесса, мы стараемся привить нашим студентам привычку жить и учиться в комфорте. И тут не такая простая задача. Вообще нынешняя школьная, да и вузовская системы стимулируют ребят к иждивенчеству. Почему? Потому что школьный студент сегодня может всё: кидать, ломать, раскидывать, мусорить. А убирать за него должен дядя или в наших условиях чаще всего — тётя. Пока это будет продолжаться, с учётом специфики наших условий и детей, мы не добьёмся порядка в наших образовательных учреждениях.
У нас, можно сказать, испокон веков в университете есть социальная практика. В ходе нее каждый студент 1 курса своими руками участвует в поддержании порядка внутри кампуса и на его территории: моет, убирает, подметает. Логика такая: когда сам убираешь, ты меньше мусоришь. Тогда самому приятнее находиться в комфортных условиях. Со мной можно сколько угодно спорить, но мы это прошли на себе. Я пришёл в университет, когда этого правила не было, и вот, мы уже много лет работаем при таких правилах.
О порядке в образовании
— Когда это было? Давайте вспомним, когда вы пришли в университет?
— Я пришёл в 1988 году.
— "Дальневосточный технологический институт" назывался.
— Да. "Институт бытового обслуживания". И тогда в институте были горе и беда.
Сергей Дарькин и Николай Дубинин, сентябрь 2004 года. Фото: из архива Геннадия Лазарева
— А я помню, что у вас в 1993-94 годах был порядок. Мы тогда с вами встретились где-то в конце 90-х и я спросил: "Почему во ВГУЭСе так хорошо? Отчего пить нельзя? Отчего курить в комнатах нельзя? Это же как-то студенчеству вопреки?" А вы говорите: "Нет. У меня правила другие — должно быть чисто. Чисто не там, где убирают, а чисто там, где не мусорят. И важен порядок изначальный". Потом мы с вами дискутировали, что ВГУЭС не шибко хороший вуз. Здесь не шибко сильно учат. На что мне ответствовали: "Дети же учатся не для родителей, не для ректора, а учатся, прежде всего, для себя, потому что им потом делать первые шаги по жизни. Сегодня у родителей всё хорошо, а завтра что-то может измениться, и куда этот рафинированный балбес или красотка, собственно говоря, денутся? Что они умеют делать?"
— Да. Надо сказать, что ничего не поменялось.
— А прошло 30 лет…
— Это всё прошло проверку временем, это работало, работает и будет работать. Поэтому, мы говорили о том, идти в будущее, надо, конечно, с учётом исторического опыта.
— И ответственности, прежде всего, наверное, за себя.
— Знаете, должна быть заинтересованность.
— А как достичь её, когда у ребёнка всё есть?
— Сейчас расскажу. Заинтересованность со временем должна перерастать в ответственность и в привычку жить комфортно. А ответственность, на мой взгляд, лучше понимается, когда речь идёт о рубле.
Я на всю жизнь запомнил такой пример. У нас в университете, наверное, лет 25 назад учился один интересный мальчишка. Родители привезли его с Магадана. И он, вдохнув полной грудью, почувствовал себя самостоятельным, стал жить по своим правилам: на занятия не ходить, в общежитии — сам себе голова и тому подобное. И вот что ему и его родителям пришлось пережить?
Он посчитал необязательным ходить на занятия — нет проблем. Но мы наладили учёт посещений, и в первый раз его буквально через месяц представили к отчислению за неуспеваемость, за непосещение занятий. Сообщили родителю. Тот из Магадана прилетел сюда, воодушевил ребёнка, заплатил годовую стоимость обучения, спонсорский взнос. Никто его не уговаривал. Он сам проявил инициативу, пошёл на встречу.
— "Возьмите, дескать, недоросля обратно".
— Да. Мы пошли навстречу, взяли ребёнка обратно. Он стал появляться в учебных аудиториях, но в общежитии продолжал жить по своим правилам. Закончилось это тем, что ещё через месяц папа опять приехал во Владивосток и ещё раз заплатил за своего ребёнка, который нарушал правила внутреннего распорядка в общежитиях, опять за год. Таким образом, за 2 месяца оплатил 2 года обучения. Потом это повторилось в третий раз.
К концу семестра мы его опять представили к отчислению, уже в четвёртый раз. И я не знаю, что папа ему говорил в последний, четвёртый раз, но больше я об этом студенте ничего плохого не слышал. Он нормально учился, выполнял правила внутреннего распорядка и насколько я знаю, закончил, стал вполне почтенным гражданином. Этот пример, на мой взгляд, довольно ярко характеризует принципиальный подход.
— Геннадий Иннокентьевич, так побольше таких студентов?
— А я всегда об этом говорил. Кстати, как-то это не принято, но моя точка зрения такова, что мы должны стремиться к тому, чтобы студент хорошо осваивал учебные программы. Но в нынешних условиях, если честно, мы заинтересованы в том, чтобы как можно дольше не отчислять студента до тех пор, пока мы в него верим, и пока он и его родители платят. Причём платить надо не за предметы (это тоже парадокс нашей российской системы образования), а за допуск к занятиям, как это делается при сдаче за водительские права.
— "Не сдал — пожалуйста, на пересдачу".
— Нет: "Пожалуйста, в кассу".
— "В кассу — за пересдачу заплатите".
— Да: "Заплатите за пересдачу. И сколько есть денег — столько платите". В наших условиях, я считаю, что это абсолютно правильно.
— И главное — всем выгодно. Никто не оказывается в накладе. Родители понимают, что ребёнок устроен, университет исправно получает спонсорскую помощь. А ребёнок — учится.
— Ребёнок учится, он при деле. Как-никак, а среда в университете, она и вдохновляет, и настраивает. Мы, на самом деле, построили интересное общество. Это в том числе отражается на образовании. Я уже несколько раз выступал с этими тезисами. Но, мне кажется, человека заберут в психбольницу, если он возьмёт в бизнес-классе билет до Нью-Йорка при наличии визы, взяв билет, приедет в аэропорт, а после заплатит кому-то, чтобы не полететь в Нью-Йорк. Это будет человек для Шепеткова. Нормальный человек так не поступит.
А что массово происходит в нашей системе образования? В нашем университете (хотя мы — государственный университет), больше 80% дохода — это доходы от внебюджета, от платного обучения. Проблема нашего образования заключается в том, что дети после оплаты обучения в целом ряде случаев списывают, пишут шпаргалки, занимаются плагиатом. Мало этого, они ещё и приходят к преподавателю и говорят: "Марья Ивановна, возьмите, — у кого 100 долларов, у кого 100 рублей, — за то, чтобы я мог не учиться тому, за что я, мои родители заплатили деньги". Это приемлемо?
— Извращённая логика нынче, крайне извращённая.
— Да. Я считаю, что эта проблема — глобальная. Это не проблема отдельного университета. Она реально существует и идёт явно не на пользу обществу. Маловероятно, что такой выпускник после окончания университета будет работать высокоэффективно и с полной отдачей. С точки зрения интересов общества — это горе и беда.
И вот еще вопрос касательно системы образования. Была раньше и сейчас есть такая песня: "Живут студенты весело — от сессии и до сессии". Мы радуемся: хорошая песенка, а если вдуматься, это большая государева проблема. Ведь под этим подразумевается, что студент, пришедший в университет на 4 года учиться на бакалавра, учится всего 2 раза в год. Он не ходит на занятия, не готовится к ним и в голове закладывается доминанта: так можно учиться, а потом так же можно работать. Потому что, не привыкнув работать в университете, ты закладываешь в себе привычку не работать и после университета. Но я бы хотел посмотреть на того работника, который придёт к кому-то на службу и будет работать 2 раза в год без привычки регулярно ходить на работу. Какая польза от того работника?
— Геннадий Иннокентьевич, стандартный вопрос: кто виноват и что делать? Констатировать проблематику мы можем. Теперь надо как-то подойти к решению.
— На мой взгляд, это большая государева задача и проблема. Потому что такие выпускники учебных заведений не продвигают научно-технический прогресс.
— Ладно бы они обычный прогресс продвигали.
— Да, у нас и производительность труда в разы меньше, чем во многих странах. Поэтому, мне кажется, надо трансформировать нашу экономику, производство в направлении существенного повышения качества подготовки выпускников. Чтобы они были заряжены на новые технологии, на более эффективную работу. И по производительности труда, и по технологиям нам нужно догонять весь мир. С этого нужно начинать.
Если говорить о нашем университете, мы сейчас очень серьёзно занимаемся обновлением образовательных программ на базе цифровых технологий, проектного и практико-ориентированного обучения.
— У вас на 4-й год в поле — история, конечно, очень хорошая. Что толку учиться 4-5 лет, если ты ничего не держал в руках, какой от тебя прок? Ты же не способен к работе. У меня была мотивация: нужны были деньги — я пошёл работать. Всё. Нас таких 50% было в то время, мы не были сильно испорчены. И, собственно, люди получились, худо-бедно.
— Это не благодаря, а вопреки. В данном случае мы беседуем о том, что должен быть системный подход, государственный. И общие тенденции должны быть на это направлены. Кстати, если сейчас посмотреть на генеральную линию нашего министерства, то она нацелена как раз на то, о чём мы говорим: и сплошная цифровизация, и трудоустройство выпускников.
— И целевой набор восстановился кое-где.
— И это правильно. Ещё очень важные изменения происходят в подходе к определению результативности работы университета. Раньше у университетов была необходимость иметь большое количество остепенённых преподавателей. Должен быть баланс между учёными и практиками. Проблема нашего подхода, уходящего корнями в историю, в том, что мы стремились к 100% остепенённости. И к чему это приводит? Ни к чему хорошему.
— К выхолащиванию в чистом виде.
— Да. И ещё глобальная наша проблема состоит в том, что мы перетащили из прошлого в настоящее и тащим в будущее подход, основанный на несбалансированных планах. Если взять наш университет, то подход такой: 165 тысяч рублей стоит обучение одного ребёнка в год, и ни в чём себе не отказывай: вводи новые должности проректоров, бесплатно принимай международные делегации, бесплатно учи и так далее. Мы пытаемся это делать, однако чудес не бывает. Даже для приготовления блюда нужен определенный набор качественных ингредиентов. Если их не будет — то борщ-то сварить можно, но есть его будет или невкусно, или вовсе нельзя.
Сегодня, на мой взгляд, мы имеем менее 50% ресурсов для того, чтобы выполнять 100% плана. Чудес не бывает.
— ВГУЭС имеет 50% или страна в целом?
— Страна ещё меньше имеет. Если мы получаем 165 тысяч рублей на одного студента — это, переводя в твёрдую валюту, будет $2 тысячи. Мы берем $2 тысячи долларов, хотим подготовить квалифицированного специалиста и переезжаем в благословенную Америку — там $50 тысяч.
— Качество.
— Так вот отсюда всё и идёт. Разве можно за $2 тысячи сделать ту работу, которая стоит $50 тысяч?
— Можно поесть красной икры, а можно имитации.
— А можно баклажанную. Это вопрос не риторический. Это вопрос принципиальный.
— Геннадий Иннокентьевич, Вы же его 30 лет задаёте. Как это всё?
— Я имею право задавать, а кто-то имеет право прислушиваться или не прислушиваться. Причём иногда можно ответить так, что и голова в кустах будет.
О создании ДВФУ
— А может быть нам не надо столько высших учебных заведений в регионе, в стране в целом? Сколько их вообще нужно, этих учебных заведений? И сразу второй вопрос: объединение вузов в один ДВФУ, на мой взгляд, привело к нехорошим последствиям, прежде всего, для инженерного, педагогического образования. Что вы об этом думаете?
Ещё с советского времени мы помним о том, что ЮНЕСКО оценивала разные государства, в том числе по индексу человеческого потенциала, и тогда СССР входил в число лидеров. Мы были или в первой десятке, или в первой пятёрке. Речь шла о том, что общество развивается, производство становится высокоинтеллектуальным и должно быть высокоинтеллектуальное население. Когда человек имеет высшее образование, даже не самого высокого качества, это в целом более развитый, продвинутый человек. И можно ожидать, что через два-три поколения будет положительный результат в естественном отборе.
Мы от этого отошли и оцениваем выпускников более приземленно и говорим о том, что надо поднимать качество наших выпускников.
Если говорить о моём восприятии мира, то я бы стремился к тому, чтобы создавать высокоинтеллектуальное общество, среду. Для этого, конечно, ведь чудес не бывает, надо существенно увеличить вклад государства в образование. Я бы шёл по такому пути.
С точки зрения объединения вузов, я считаю, хорошее решение. Позиции, что Русский остров станет вторым Сингапуром, не ослабились и, я считаю, усилились.
— Это такая цель была при объединении поставлена?
— Да. Я вот еще что хотел сказать применительно к ДВФУ, сейчас прошло уже достаточно много лет, я эту ситуацию анализирую: за эти годы там прошло достаточно много ректоров.
— Пять. Я бы сделал ректором Геннадия Иннокентьевича Лазарева. Я вижу кампус, созданный в тяжелейшие годы реформ.
— Я не знаю о себе. Мы не ищем пророка в своём отчестве. Мы приглашаем со всего мира людей, включая москвичей, американцев, но как результат мы имеем проблему: отсутствие преемственности и традиций. Фигура ректора — это принципиально. Я не представляю ректора на полставки, периодически пребывающего на территории своего университета.
— Может быть, такая инновация?
— Какое-то время уже прошло. Обычно оценивают 3 месяца, полгода-год — пока динамики, во всяком случае со стороны, не видно. Таким образом, объединение университетов — хорошее решение. Каждый идёт своим курсом. Со временем, мне кажется, жизнь наладится и на территории, и в кампусе федерального университета. Со всеми последствиями.
ВГУЭС: подведение итогов
— Геннадий Евгеньевич, ВГУЭС — ваше главное детище, не говоря уже обо всём, что создано вокруг него. Прошло уже 34 года, полжизни, как ни крути. Сегодня, смотря с капитанского мостика, расскажите, что вы хотели сделать, что получилось, за что себе хотите медаль повесить?
— Вы знаете, я по жизни как-то глобальных планов на отдалённую перспективу привык не строить. В наших условиях думать о горизонте надо до завтрашнего утра. Потому как просыпаешься, и 23 февраля сменилось 24 февраля, например. Прошло достаточно много времени, и мало кто помнит, что из себя представлял наш вуз 34-35 лет назад.
— Многие помнят, что его презрительно называли кастрюльным вузом. Типа: : "Что это вы там? У нас ДВФУ — классическое образование".
— Да. До сих пор проводятся проверки правильности решений, принятых 20-25 лет назад. Очень бодренько разного рода проверяющие заявляют: "Это сделано не так. И это. И вот здесь надо было сделать по-другому". Я бы хотел посмотреть на этих оценщиков, как бы они в те времена, когда не было ни денег, ни правил, ни ресурсов, поступили. А если обратиться к опыту других университетов, то где они? Их просто-напросто нет. Потому что они, имея большие в сравнении с нами ресурсы, не показали никакой положительной динамики, и они не сумели отстоять свою необходимость, свой суверенитет.
Андеграунд. Фото: из архива Геннадия Лазарева
— Какой совет вы можете дать детям, которые готовятся к поступлению, и их родителям? Какое образование нужно получать, в какую сторону смотреть? Что ждёт экономику страны, в целом народно-хозяйственный комплекс?
— Я считаю, что нужно учитывать особенности каждого ребёнка. Все люди и дети — разные. И желательно, чтобы образование дополняло и развивало человека, а не ломало его. С одной стороны, надо учитывать интересы ребёнка. Надо учитывать интересы семьи, если речь идёт о семейном бизнесе. И, конечно же, в масштабах государства надо ориентировать людей, родителей, общество создавать условия для того, чтобы формировать интеллектуальный потенциал, который мог бы продвинуть развитие нашего общества. Здесь, на мой взгляд, не надо особенно выдумывать. Надо посмотреть на страны, к уровню технологического и интеллектуального развития которых нам надо стремиться. Я бы двигался по такой траектории.
О советской истории
— Спасибо, Геннадий Иннокентьевич. А вот такой вопрос уже не про учёбу, а про прошлое или настоящее, про историю. В этом году исполняется 100 лет со дня создания Советского Союза. Вы родились в СССР, в городе Порт-Артур, который теперь называется Далянь. Каково ваше личное отношение к развалу Советского Союза, к причинам этого развала с высоты прожитых лет? Почему это случилось, хорошо ли это? Может быть, можно мягче было? Каково ваше личное отношение с высоты прожитого?
— Нас с молоком матери ориентировали на то, что быть гражданином СССР — это высокая честь, что это благородно, что мы — великие, от нас зависят судьбы мира. Мы к этому привыкли. Так же, как к тому, что надо жить в условиях трудностей. Нашим предкам и нам тяжело — следующим поколениям будет легче. Но, к сожалению, это "легче", "лучше" не очень было осязаемо.
И во многом, мне кажется, в связи с системными проблемами в построении нашего государства оно развалилось. И было бы приятнее, наверное, жить в великом и могучем Советском Союзе, но этого уже нет. Вообще, если оценивать ситуацию, я вижу ее так: трое-четверо хорошо подвыпивших мужиков совершили в своё время государственный переворот и совершенно неконституционно развалили великое государство. Хотя до этого за несколько месяцев проводили референдум, который показал желание большинства жить в Советском Союзе.
Сейчас нам надо думать о том, чтобы такая история не случилась с Россией. Потому что проблемы, связанные с национальным устройством, перешли от СССР к России. И в этом нет ничего хорошего. Мы знаем, как ведут себя некоторые национальные республики. Думаю, что если найти какую-то национальную идею и жить в мире и дружбе внутри нашего государства (не знаю, как этого можно достичь) и быть уважаемым государством на мировой арене, то, конечно, надо отдать предпочтение сохранению и динамичному развитию России.
Я сравнительно недавно был в Голландии на экскурсии, нас привезли в какую-то деревню (это по-нашему "деревня", а вообще у нас в городе такого устройства нет): каменные мостовые, все современное. Мне запомнился электрик, с которым нас познакомили, и который пригласил нас к себе в дом. Он говорил в том числе о том, что живёт здесь уже в третьем поколении и хотел бы, чтобы его сын и внук жили в этом же доме, чтобы это продолжалось как можно дольше. Я спросил его, как бы он отнёсся к перспективе быть гражданином великой страны. Его этот вопрос как-то не воодушевил. Он сказал о том, что его подход таков: он живёт один раз.
После этого я приехал сюда, где довольно часто с удовольствием общаюсь с детьми, со студентами. Примерно тот же вопрос я задал и нашим ребятам. Большинство из них сказало: "Мы гордимся своей страной, но мы бы совсем неплохо жили и в другой стране, если бы она была похожа на Голландию".
О России сегодняшней
— Вопрос про импортозамещение, про то состояние, в котором наша страна находится. Сейчас все: и промышленность, и система государственной власти, и общественные отношения подвергаются серьёзным испытаниям. У вас же большой опыт управления университетом, реализации строительных проектов и построения вертикально интегрированного производства. Что бы вы сделали сегодня, что изменить, подкрутить?
— Я считаю, что хорошее дело — импортозамещение. Им надо заниматься серьёзно, но неправильно обманывать себя. Мы считаем импортозамещением продукцию, произведенную на импортном оборудовании с импортными расходными материалами, маслами и так далее. Да, мы на этом оборудовании эти изделия произвели, но его надо постоянно обновлять, постоянно получать комплектующие. Сегодня такая широкая номенклатура комплектующих, что нет ни одной страны, которая могла бы в разумных ценовых параметрах выпускать всю немыслимо большую номенклатуру изделий. Без кооперации, на мой взгляд, можно попробовать, но очень сложно достичь этой цели.
Отсюда следует, что нужно поставить себя в обществе таким образом, чтобы с нами считались, чтобы нас уважали, и чтобы мы были в рамках мировых коопераций. Взять Китай, взять США. Они выпускают до половины мирового валового продукта, но ни та, ни другая страна не могут себе позволить выпускать всю номенклатуру по импортозамещению. Этого не может себе позволить ни одна страна. Всю необходимую для усовершенствования развития экономики номенклатуру мы не сможем сделать. Я бы хотел оказаться неправ.
Про Владивосток
— Геннадий Иннокентьевич, вопрос про Владивосток. Вы давно тут живёте, чего нам всем не хватает, чтобы Владивосток всё-таки стал жемчужиной Дальнего Востока?
— Я озвучу крамольную мысль: не надо ничего изобретать. Надо посмотреть на Сингапур, на Гонгконг и рискнуть. Но только не лезть с нашими "оригинальными" усовершенствованиями. Например, дороги: мы не строим их так, как строит весь мир: один раз — на всю жизнь, мы латаем их каждые 2 года из-за наших маленьких секретов. Вот не надо этих секретов.
— А какие секреты?
— В асфальте? Я про воровство, нарушения технологий, которые ведут к потере качества. Нет дренажей, контура уклона. Вода с дороги не сходит — в результате дороги разрушаются, замерзают. Мы прекрасно умеем строить аэродромы со взлётными полосами, которые воспринимают дикие нагрузки, но мы умышленно строим дороги, которые через 2 года разваливаются. Мы прекрасно знаем, как эту дорогу построить и можем это сделать, но в силу разных причин делаем то, что делаем. И в результате ездить по дорогам нельзя.
Мы бы ничем не рискнули, если бы не попробовали сделать Владивосток такой же жемчужиной как, например, Гонконг в Китае. Или, может быть, свести риск к минимуму. Ещё раз: отлистать историю на 110 лет назад и посмотреть, как это было в то время сделано, и сделать. Ведь получилось.
О политике
— У меня отчасти провокационный вопрос про парламент. Вы в прошлом году не избрались в Законодательное собрание и, думаю, испытали душевное облегчение. Вроде как законодательная власть должна доминировать над исполнительной, но у нас все наоборот. Это в принципе хорошо или плохо? Является ли парламент местом для дискуссий? И вообще, одномандатники или партийные списки? Вы же можете судить, у вас же была целая коллекция значков.
— Мы привыкли жить в условиях примата исполнительной власти.
— То есть, мы не отвыкли, и вот, сразу так и продолжили? Или была всё-таки вспышка самостоятельности в собрании?
— Я считаю, что в интересах Приморского края, его жителей нужно организовать работу таким образом, чтобы исполнительная и законодательная власть находили общий язык, не тратили усилия на пикировки, а занимались делом. И объективно, особенно в последние годы, работа Законодательного собрания построена таким образом, что на практике все депутаты работают на неосвобождённой основе.
На заседании ЗС ПК. Фото: из архива Геннадия Лазарева
— Как они могут работать эффективно на неосвобождённой основе. У них же нет времени погрузиться в предмет. Это как студент, который на занятия не ходит.
— Да. Поэтому в этих условиях, конечно, исполнительная власть — это большой управленческий персонал, они намного более глубоко в теме. И к их мнению надо прислушиваться. А если отстаивать свою точку зрения, то надо быть тоже глубоко в теме. Если этого нет, то можно надувать щёки, что в целом ряде случаев и делается, но это для того, чтобы заставить себя больше уважать, привлечь к себе PR или ради ещё каких-то меркантильных целей, но не для того, чтобы найти более эффективное решение.
— Голь на выдумки хитра, так получается. Геннадий Иннокентьевич, а если вспомнить губернаторов, с кем было комфортнее работать? Или отметьте каждого с каких-то сторон, если не хотите никого обижать, вы — человек политкорректный.
— Я считаю так: как депутат, как ректор, я представляю своих избирателей и свой университет. Я не сам по себе, я — часть целого. Я должен так себя позиционировать, чтобы действовать в интересах тех, кого я представляю. Для этого я просто-напросто должен, это моя обязанность, найти общий язык с министерством, своим, московским, городской и районной властью, с сантехниками и так далее.
— О Вас легенды ходят, как вы можете личный состав мобилизовать, наладить порядок.
— Это внутри. А здесь я должен позиционировать университет таким образом, чтобы он был на слуху в положительном смысле. У меня как-то само собой получалось найти общий язык с губернаторами. Я никогда не приближался к ним особенно близко, и меня не приближали, но у меня со всеми из них были хорошие, ровные, рабочие отношения.
Губернатор вручил медаль "За особый вклад в развитие Приморского края" III степени. Фото: из архива Геннадия Лазарева
— Это, наверное, и есть залог успешной работы? Станешь ведь с боярами вишню есть, они тебе косточками все глаза повыщёлкивают.
— В том числе, да. Так что, мне кажется, этот принцип, который я реализовывал, принес свои результаты. Но с точки зрения вклада губернаторов, у каждого из них были свои фишки, достижения, которыми можно гордиться. Мне вполне комфортно работать с нынешним губернатором. Мы вместе с ним были депутатами и потом более-менее общались. И когда я был депутатом, а он губернатором — нормальные, рабочие взаимоотношения сложились. Но я считаю, что на его долю приходится очень много проблем и трудностей. Ситуация в стране, пандемия, сейчас — Украина. Это всё равно накладывает отпечаток и на нас, хоть Украина и находится за тридевять земель. Но, мне кажется, корабль идет более-менее уверенно, и катаклизмы не предвидятся.
А с точки зрения импульса для развития края, причём в более глубокой ретроспективе, я считаю, нельзя не отметить Дарькина.
— Соглашусь, мосты, АТЭС. Мощнейший импульс.
— Мосты, АТЭС, да.
— Университет, который дал возможность ВГУЭС получать дивиденды.
— В том числе, да. Но и здесь важна политическая составляющая. Приморский край получил другой статус. До Сергея Михайловича это была зона боевых действий: утром на первых полосах Чечня, на вторых — Приморский край, вечером — наоборот. А с его приходом: мир, развитие, экономика, деньги. Я считаю, что его можно любить, можно не любить, но с точки зрения динамики и вклада в развитие края его роль в приоритете. Если бы ему дали доработать до ВЭФ, то были бы и мосты закончены, и очистные сооружения и, целый ряд объектов, которые потом долго достраивались. Более того, я думаю, что были бы найдены другие оригинальные идеи, которые бы системно, а не фрагментарно продвинули Приморский край.
Он мне, в частности, как-то рассказывал, про скоростную железную дорогу от Владивостока до Роттердама, которая позволила бы контейнерным грузам доходить от Владивостока до Балтийского моря за двое суток. У него было много таких идей: весьма и весьма нестандартных, но нерешённых, нереализованных. А ведь точно также мало кто из нас верил в то, что будет здесь ВЭФ, три моста, Театр оперы и балета, крупнейший в стране Океанариум.
— Геннадий Иннокентьевич, последний вопрос. Человек с активной жизненной позицией в нашей стране это плохо или хорошо?
— Это хорошо, но нельзя себе многое позволять.
