25-27 октября 2022 года во Владивостоке пройдет большая научная конференция "Гражданская война на Дальнем Востоке: окончание, итоги, последствия" (12+), организованная Президиумом ДВО РАН, Институтом истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного отделения Российской академии наук совместно с Отделением Российского исторического общества в Приморском крае, Музеем истории Дальнего Востока им. В.К. Арсеньева, Приморским краевым отделением Русского географического общества — Обществом изучения Амурского края, Дальневосточным федеральным университетом при поддержке Фонда "История Отечества".
В преддверии конференции ИА PrimaMedia публикует ряд интервью со спикерами мероприятия. Сегодняшний собеседник агентства — главный научный сотрудник Института истории Сибирского отделения РАН, доктор исторических наук, профессор Новосибирского государственного университета Владимир Шишкин.
— Владимир Иванович, тема вашего доклада — "Новейшая отечественная историография завершающего этапа Гражданской войны на Дальнем Востоке России" — предполагает много нового и интересного. В связи с этим первый вопрос — в чем заключается специфика современной историографии Гражданской войны на Дальнем Востоке? Произошли ли в ней изменения, и если да, то какие именно?
— Я изучил основной массив научной литературы, включая исследовательские и документальные публикации, мемуаристику и публицистику, посвященные Гражданской войне на Дальнем Востоке примерно за 100 лет, прошедшие со времени ее окончания. Первый вывод, который напрашивается по итогам проделанной работы, заключается в том, что в освещение истории Гражданской войны на Дальнем Востоке можно выделить несколько этапов, которые отличаются друг от друга кругом авторов, исследуемой проблематикой, источниковой базой публикаций, использовавшимися методологическими подходами, сделанными выводами и тем более концептуально.
Можно говорить, как минимум, о четырех этапах, границы между которыми не отличаются четкостью, а, скорее, являются размытыми. Первый этап допустимо датировать 1920 — началом 1930-х гг. Его характеризует наличие трех самостоятельных историографических направлений: советского, антибольшевистского и эмигрантского. Авторами первых публикаций, как правило, являлись не профессиональные историки, а активные участники борьбы, запечатлевшие историю тех лет в воспоминаниях и в публицистических текстах. Наибольшее количество изданий принадлежало большевикам и их политическим союзникам, которые описывали события с позиций победителей. Эти публикации, особенно П.С. Парфенова (Петра Алтайского) сыграли важную роль в героизации и романтизации Гражданской войны, в формировании разного рода мифов о ней.
Следующий этап хронологически пришелся на начало 1930 — середину 1950-х годов. Главную роль в изучении Гражданской войны стали играть профессиональные историки, в числе которых нужно назвать С.Х. Булыгина, З.Г. Карпенко, И.И. Минца, Г.Е. Рейхберга, А.П. Шурыгина. В них освещался небольшой круг вопросов, имевших главным образом патриотическое, героическое или трагическое содержание. Гражданской войне на Дальнем Востоке авторы стремились придать характер общенациональной борьбы против интервентов, особенно японских, возглавляемой большевиками.
Вторую половину 1950 — 1980-е годы правомерно считать третьим этапом советской историографии Гражданской войны на Дальнем Востоке. В эти годы вошла в науку большая плеяда историков. Особенно активно и плодотворно работали Л.И. Беликова, С.С. Григорцевич, А.И. Крушанов, Г.С. Куцый, В.П. Малышев, Л.М. Папин, М.И. Светачев, В.В. Сонин, С.А. Цыпкин, Б.М. Шерешевский, С.Н. Шишкин. Резко увеличилась изучаемая проблематика. В целом советская историография, работавшая в парадигме ленинской концепции гражданской войны как наиболее острой формы классовой борьбы, дала противоречивые результаты. С одной стороны, в научный оборот был введен огромный по объему и важный фактический материал, в основном правильно показаны этапы и частично — особенности происходившей борьбы. С другой стороны, она дала неполную, одностороннюю и зачастую недостоверную картину Гражданской войны на востоке России. В ней победа Советов трактовалась как неизбежное, закономерное и выдающее событие в истории Дальнего Востока, тогда как противники большевиков бездоказательно рассматривались как сторонники реставрации дореволюционных порядков, антинародная и антипатриотическая сила, не имевшая никаких шансов на успех.
На рубеже 1980 — 1990 годов начался четвертый, постсоветский период отечественной историографии Гражданской войны на Дальнем Востоке. На излете "перестройки" в СССР произошли процессы, оказавшие существенное влияние на состояние и функционирование отечественной исторической науки, в том числе прекратила существование политико-идеологическая цензура. Начался активный пересмотр исторического прошлого, методологического инструментария и историографического наследия предшествующего 70-летия. Он во многом облегчался благодаря смене поколений исследователей и вхождению в науку новой генерации историков, склонной к методологическому плюрализму.
— Что можно сказать о постсоветской историографии Грапжданской войны?
— Генезис постсоветской историографии гражданской войны на Дальнем Востоке происходил в общероссийском контексте, но имел значительную специфику. Его особенности во многом были обусловлены тем обстоятельством, что к началу 1990-х годов Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока почти завершил подготовку 1-й книги 3-го тома фундаментальной обобщающей "Истории Дальнего Востока России", посвященной революциям 1917 года и Гражданской войне. Но новые возможности, открывшиеся в "перестройку", а затем после ликвидации коммунистического правления в России, вызвали необходимость и позволили ее авторам критически оценить ранее достигнутые результаты и попытаться выйти на новый уровень осмысления имевшегося фактического материала. Историки Дальнего Востока не преминули воспользоваться возникшей ситуацией для модернизации уже имевшегося у них текста.
Авторский коллектив книги, консолидированный вокруг института, проделал большую работу по проведению серии специальных конференций, на которых обсуждались новые методологические подходы по анализу тех или иных проблем истории гражданской войны на Дальнем Востоке, по апробации новых выводов и гипотез.
Были изданы несколько сборников новых документов и материалов, а также тематических сборников статей. Закономерным результатом новых условий и предпринятых усилий стало появление за 1990 — в начале 2000-х годов около десятка монографий, часть из которых была посвящена ранее табуированным темам. Например, вышла книга В.Ю. Куцего о внутренней контрреволюции в Приморье.
Особенно большое внимание в 1990-е годы было уделено разным сторонам жизни Дальневосточной республики: ее политическому строю, взаимоотношениям власти и общества, формированию Народно-революционной армии, конституционной модели и парламентаризму ДВР, структуре и организации работы парламента республики, экономической политике ДВР, ее ликвидации и др. Простой перечень проблем, которые были освещены в отдельных статьях и кандидатских диссертациях, составил бы несколько десятков названия.
По мнению главного редактора 3-го тома "Истории Дальнего Востока России" (12+) В.Л. Ларина, в то время являвшегося директором Института, 1990-е годы "для дальневосточной исторической науки стали периодом самого бурного прогресса за весь период ее существования".
Первая книга третьего тома вышла в 2003 году. Безусловно, в фактическом отношении она опиралась на достижения советской историографии. В то же время в ней была предпринята попытка уйти от методологического монизма, от классового подхода, ставилась задача показать Гражданскую войну в России, в том числе на Дальнем Востоке, как большую национальную трагедию. Но одно дело — декларировать новые подходы, новую методологию, новую концепцию, и совсем другое дело — претворить эти подходы, эту методологию в конкретных исследованиях и получить убедительный новый результат. Это трудная работа, требующая широких знаний, эрудиции, интеллектуальных усилий. Далеко не все исследователи, которые были даже настроены на то, чтобы показать Гражданскую войну как национальную трагедию, справились с этой задачей в первой книге третьего тома. Поскольку я довольно близко наблюдал за их работой, знаю, что большинство авторов книги искренне пытались это сделать, но не всё у них получилось.
О том, как трудно давалось ее написание, можно судить по тем значительным расхождениям, которые имеются между опубликованным в 1998 году проспектом книги и вышедшим пять лет спустя текстом. По своему фактическому содержанию и концептуально этот фундаментальный труд отражает уровень, на котором в то время находилась историческая наука Дальнего Востока. Сегодня, по прошествии почти двух десятилетий, он сохраняет свою ценность. Вместе с тем хорошо видны структурные недочеты книги, устаревшие формулировки даже на уровне названий глав и параграфов, пробелы и умолчания на фактическом и концептуальном уровнях.
— Как вы думаете, почему это произошло?
— Дело в том, что исторические концепции, то есть то, что к чему в конечном счете стремятся историки, формулируются не только вербально, словами. Исторические концепции прежде всего прописываются фактами и их грамотной объективной интерпретацией. Я думаю, что нужно было серьезно обновить фактический ряд, то есть менее значимые факты заменить другими, содержащими новую существенную информацию, грамотно эти факты структурировать, точнее даже — субординировать и правильно проинтерпретировать. Такая задача стояла. Однако сделать это было очень сложно. Историки Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, которые были организаторами и идеологами этой книги, максимально старались сделать, чтобы всё получилось. Но не всё, повторяю, удалось.
— И все-таки какие-то изменения мы можем наблюдать в новейшей историографии Гражданской войны после выхода первой книги третьего тома?
— Во-первых, существенные метаморфозы претерпел предмет исследования. Если раньше изучение Гражданской войны 1920-1922 года на Дальнем Востоке прежде всего означало показ лагеря революции, то теперь центром внимания стал лагерь контрреволюции. Хотя по-прежнему главное место в новейшей отечественной историографии продолжает сохранять военный вопрос. Но это, наверное, неизбежно. Всё же Гражданская война — это, в первую очередь, вооруженная борьба, и поэтому военный вопрос остается на первом месте.
Еще одно очень серьезное изменение, также свидетельствующее о серьезных подвижках. Если в советской историографии главное внимание уделялось изучению основных групп населения в лице классов (рабочих, крестьянства), то теперь в приоритете малые социальные группы (учителя, священнослужители) и персоналии, личности, автобиографии выдающихся представителей обоих лагерей. Большое развитие получили биографические исследования, посвященные этим фигурам.
Важно, что на Дальнем Востоке существуют неформальные центры изучения Гражданской войны. Одним из таких центров остается Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, хотя ушли из жизни два крупных специалиста: доктор исторических наук Б.И. Мухачев, являвшийся научным редактором 1-й книги 3-го тома, и ведущий научный сотрудник, кандидат исторических наук О.И. Сергеев. Свой центр изучения Гражданской войны на Дальнем Востоке сложился в Хабаровске вокруг краевого музея имени Н.И. Гродекова. Радует, что в изучении Гражданской войны активное участие принимали и продолжают принимать участие краеведы. Из последних публикаций хочу назвать две опубликованные в 2020 году вторым изданием большие по объему, богато насыщенные фактическим материалом и хорошо проиллюстрированные книги Игоря Леонидовича Рыжова, посвященные Уссурийскому фронту в 1918 году и боевым действиям в Приморье осенью 1922 года. Специалисты по истории Гражданской войны на Дальнем Востоке есть и в других городах: Благовещенске, Уссурийске, Биробиджане. Есть они в Забайкалье: в Чите, Улан-Удэ. И не только в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Они до сих пор трудятся в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске.
— Владимир Иванович, а лично вы как оцениваете Гражданскую войну? К какому берегу склоняетесь? Или стараетесь быть над схваткой?
— Я не занимаю какой-то заранее сформулированной позиции по изучаемым вопросам. Я не являюсь сторонником классового, партийного подхода, как это было в советское время. Следование этим путем, как мне кажется, ведет к тому, что историк становится заложником данного подхода. Он односторонне анализирует и интерпретирует факты, события, поведение людей, зачастую сбивается на апологетические позиции.
Я сторонник объективистского, позитивистского подхода, который позволяет оценивать участников конфликта независимо от того, что они сами о себе думают. Оценивать, опираясь на знания фактических данных. Я сторонник взвешенного подхода к оценке всех событий, процессов и действующих акторов, включая политические партии и общественные группы.
— Прекрасно. Тогда такой вопрос. Вы говорили, что просмотрели очень много литературы. А что можете сказать о художественной, посвященной Гражданской войне на Дальнем Востоке? В частности о романе Фадеева "Разгром" (12+). Если внимательно прочесть этот роман, можно даже поразиться тому, что советское время вышло настолько объективное художественное произведение на эту тему. Впрочем, это моя точка зрения.
— Художественная литература и исторические исследования — это совершенно разные жанры. Дело в том, что писатели — люди, более тонко чувствующие реалии, поведение как героев, так и злодеев. Они менее связаны всякими идеологическими постулатами, более свободны в высказывании собственного мнения. Писателей, особенно российских, включая советских писателей, обязательно нужно читать для того, чтобы лучше понимать, что и почему происходило. Хотя писатели, как люди с более тонкой психической организацией, более свободные в интерпретации тех или иных событий и поведения людей, могут преувеличить, гипертрофировать какие-то факты и события. Здесь нужно оценивать всё очень индивидуально, и в том числе произведения Фадеева.
Но я считаю, что историк, конечно, должен знать эти произведения, хотя они не могут быть для него источниковой базой. То есть, он может учитывать какие-то суждения, мнения, проверять их на фактическом материале, но всё же художественная литературы и исторические сочинения — это совсем разные жанры.
Когда я сказал, что перелопатил огромную гору литературы о Гражданской войне на Дальнем Востоке, то имел в виду практически всё, что опубликовали за 100 с лишним лет именно историками.
Конечно, понимание того, что Гражданская война являлась и долго оставалась (пожалуй, до Великой Отечественной войны) крупнейшей национальной трагедией, в общественном сознании россиян растет, но очень медленно. Не в явной форме, а, скажем так, в переоценке каких-то не очень значительных, несущественных событий и фактов.
Например, возьмем такую персону, как Александр Михайлович Краснощёков (российский социал-демократ, впоследствии советский государственный и партийный деятель, участник революции 1917 года и Гражданской войны в России на Дальнем Востоке; первый председатель Правительства, Совета министров и министерства иностранных дел Дальневосточной республики — Ред.).
Этот человек сыграл главную роль в создании Дальневосточной республики. Он был ее строителем, по сути дела. Даже В.И. Ленин, который был скуп на комплиментарные оценки, утверждал, что создание ДВР — это во многом заслуга Краснощёкова. Так вот, в советской историографии вплоть до перестройки Краснощёков оценивался негативно, тем более что в 1923 году он попал под суд и был приговорен к шести годам тюремного заключения, а в 1937 году вновь арестован и расстрелян.
Лишь только в перестройку об Александре Михайловиче Краснощёкове стали писать объективно. Борис Иванович Мухачёв (советский и российский историк, специалист по истории Дальнего Востока, истории революции и Гражданской войны, а также советского строительства в специфических условиях Севера; доктор исторических наук, профессор; более 40 лет проработал в Институте истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока — Ред.), главный исследователь Краснощёкова, написал о нем объективную монографию (12+).
Помимо этого, появилось довольно много других работ, посвященных острым проблемам Гражданской войны. Так, Юрий Николаевич Ципкин (доктор исторических наук, профессор кафедры отечественной истории Хабаровского педагогического института Тихоокеанского государственного университета — Ред.) давно изучает белое движение на Дальнем Востоке, в том числе небольшевистские альтернативы развития Дальнего Востока России.
Очень интересную монографию об уссурийском казачьем войске во время революции и Гражданской войны (12+) написал хабаровчанин С.Н. Савченко.
Лев Николаевич Долгов (доктор исторических наук, профессор Комсомольского-на-Амуре государственного технического университета — Ред.) в свое время написал монографию и защитил докторскую диссертацию об экономической политике правительств, которые существовали на Дальнем Востоке в 1917-1922 годах.
Несколько небольших по объему, но интересных книг, написанных на новых источниках, опубликовал в Комсомольске-на-Амуре А.А. Азаренков (кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и архивоведения Приамурского государственного университета имени Шолом-Алейхема в Биробиджане — Ред.). По главному вопросу о том, что из себя представляла ДВР как государственное образование, он принципиально разошелся с советской историографией и позицией В.В. Сонина и Ю.Н. Ципкина, считавшими ее воплощением демократии и правового государства, убедительно доказав, что дальневосточный буфер был искусственным формированием псевдодемократической государственности марионеточного типа.
И действительно. Кем , например, назначалось Правительство ДВР? Фактически оно назначалось Центральным комитетом партии большевиков, который находился в Москве. Кем назначалось командование Народно-революционной армии ДВР? Назначалось командованием Красной армии. Кем назначались политработники Народно-революционной армии ДВР? Политуправлением Красной армии. То есть, реально именно коммунистическая партия в лице Центрального комитета РКП(б) или его территориального отдела в лице Дальневосточного бюро ЦК РКП(б) руководило и правительством, и вооруженными силами Народно-революционной армии Дальнего Востока.
— Все выше перечисленное является свидетельством того, что историки изучают теперь не только противоборствующие вооруженные силы и не только боевые действия, хотя они тоже не преданы забвению: и Народно-революционная армия Дальневосточной республики, и вооруженные силы противостоящей стороны, и партизанское движение. Но наряду с этими проблемами стали изучаться многие другие, которые раньше были вне поля зрения исследователей.
— Можно привести примеры?
— Если говорить о том, чему больше всего в последнее время уделяли внимание историки Дальнего Востока, я бы назвал такую важную институцию, как Государственная политическая охрана ДВР. Это структурное подразделение существовало то при Совете министров ДВР, то при Министерстве внутренних дел ДВР, но, в принципе, это был некий аналог советской ВЧК. Долгое время Госполитохрана ДВР не изучалась вовсе, но вот в последние 20 лет появилось большое количество диссертационных исследований и статей, посвященных Госполитохране.
Чем же была Госполитохрана? Чем она занималась? К сожалению, для исследователей, которые ее изучали, Госполитохрана, судя по всему, оказалась трудным орешком, который сложно раскусить.
Дело в том, что в советское время историки очень заметно подразделялись на несколько категорий. Были историки, работали в Институте марксизма и ленинизма при ЦК КПСС, в Академии общественных наук, на кафедрах истории КПСС. Фактически они служили КПСС и находились в ее прямом подчинении. Они писали статьи, диссертации, книги , в основном, о деятельности КПСС. Писали, естественно, исключительно в положительном духе, занимались апологетикой.
Точно так же были ведомственные историки у Красной, а затем Советской армии. Существовал Институт военной истории, который подчинялся Политуправлению Советской армии. Эти коллеги занимались в основном изучением военной истории. Их публикации также во многом носили апологетический характер. Имелись также (и продолжают существовать) историки спецслужб, которые занимались изучением ВЧК, ОГПУ, НКВД, КГБ и т.п.
Так вот, на Дальнем Востоке, к моему большому сожалению, подавляющее число публикаций (а их вышло довольно много) написаны именно в апологетическом ключе. Они не критически оценивают деятельность Госполитохраны.
Хотя, например, была оценка, которую Госполитохране ДВР дал руководитель Полномочного представительства ВЧК по Сибири И.П. Павлуновский (советский политический деятель, революционер, деятель советских спецслужб; руководитель сибирских чекистов в годы Гражданской войны — Ред.): "Госполитохрана выродилась во враждебный для советской России аппарат".
Я могу привести много конкретных фактов, реально свидетельствующих о том, что представляла собой эта структура. Могу процитировать мнение председателя Совета министров ДВР Петра Никифорова. Это был уникальный человек, профессиональный революционер, без какого-либо образования, но очень талантливый.
Летом 1921 года П.М. Никифоров написал тезисы о Госполитохране ДВР для Дальбюро ЦК РКП(б), в которых пришел к выводу, что этот орган борьбы с контрреволюцией своими действиями компрометирует Правительство ДВР и РКП(б). Вот такие оценки, вот такие выводы. К сожалению, историки, которые пишут сейчас о Госполитохране, не знают эти оценки или по каким-то причинам с этими оценками не считаются.
— Я чувствую, что это очень интересная тема, способная пополнить новейшую историографию Гражданской войны на Дальнем Востоке. А что еще интересного можно отметить?
— Наряду с проблемами о сущности ДВР, его государственных структур и институтов, таких, как правительство, вооруженные силы и Госполитохрана, стали изучаться проблемы, которые не попадали раньше в поле зрения исследователей. Какие эти проблемы? Проще всего их объединить под одним условным названием — повседневность. Обыкновенная, текущая жизнь, которой живет подавляющее большинство людей, именуемых иногда обывателями.
Ведь большая часть населения ДВР, так или иначе, непосредственно в Гражданской войне напрямую не участвовала. Эти люди не состояли в вооруженных силах, не находились в партизанских отрядах, не принимали участие в боевых действиях. Они пыталась жить и выжить в этих непростых, сложных условиях. Так вот эта повседневность сейчас активно изучается. Изучаются разные социальные группы: интеллигенция, священнослужители, художники, низшие государственные служащие и др., условия и образ их жизни, быт и многое другое.
Но исследователи, которые занимаются изучением этой проблематики, должны учитывать одно весьма серьезное обстоятельство. Дело в том, что, когда мы беремся за изучение таких частных вопросов, мы как бы искусственно вырываем их из общеисторического контекста.
Но для того, чтобы правильно оценивать, что с ними происходило, как они существовали, как они жили, необходимо всегда иметь в виду общеисторический контекст. Если та или иная группа изучается без учета данного обстоятельства (то есть контент изучается вне контекста), то выводы могут быть некорректными. При оценке жизнедеятельности различных социальных групп ни в коем случае нельзя сбрасывать со счета политический фактор, который в решающей степени влияет на повседневность.
Должен заметить, что изучение того, что я условно назвал "повседневностью", не просто обновило научно-исследовательскую проблематику Дальнего Востока периода Гражданской войны, но и в значительной мере привело к новому пониманию историками облика самой ДВР.
Благодаря тому, что стали изучать новые проблемы, новые социальные группы, их жизнь и поведение, Дальний Восток периода Гражданской войны уже не предстает лишь в виде пространства и плацдарма, на котором шла только вооруженная борьба. Нет, там одновременно шла жизнь обычных, обыкновенных людей, решавших повседневные проблемы своего существования в чрезвычайных условиях.
И в этом смысле облик Дальнего Востока времен ДВР меняется, он становится более полным и точным, более объективным. Очень важно, что люди даже в тяжелейших условиях, в которых они оказались на Дальнем Востоке, продолжали оставаться людьми. У них были свои интересы, свои заботы, свои проблемы.
Хотя, конечно, на Дальнем Востоке было много дополнительных проблем, которых не существовало в европейской части России. Нельзя не принять во внимание тот фактор, что на Дальнем Востоке была очень сложная криминогенная обстановка в силу определенного состава населения, среди которого было много бывших каторжан, в том числе уголовников. И это тоже накладывало свой отпечаток на происходившее.
— А что с партизанским движением?
— Партизанское движение на Дальнем Востоке в современных публикациях стало изучаться меньше, но освещаться более точно и объективно. Оно всегда считалось героической страницей, начиная с 1920-х годов. Вместе с тем в изучении партизанского движения, точнее даже в его освещении, было очень много тенденциозности, фактической недостоверности. Высказывалось много комплиментарных, завышенных оценок, преувеличений и так далее. Партизанское движение подавалось как чуть ли не главная сила и важнейший фактор установления Советской власти на Дальнем Востоке.
На самом деле партизанское движение абсолютно везде было сложным и неоднозначным, имплицитно и имманентно содержавших в себе разные и разнородные тенденции.
Если говорить о партизанском движении на Дальнем Востоке, то необходимо отметить, что в нем было сильно влияние анархиствующих и откровенно уголовных элементов. Особенно ярко их влияние проявилось в событии, получившем название "Николаевской трагедии" (международный конфликт в ходе японской интервенции между Японией и ДВР, расправа с 23 по 31 мая 1920 года над японскими военнопленными и уцелевшими японскими жителями, последовавшая после вооруженного конфликта между партизанами и частями японской армии с 12 по 15 марта 1920 года в Николаевске-на-Амуре; использовался Японией как предлог для оправдания задним числом оккупации Северного Сахалина — Ред.).
Это очень страшная страница, которая в советской историографии, как я считаю, освещалась необъективно. Хотя еще в 1920 году во Владивостоке было опубликовано журналистское исследование В. Эча "Исчезнувший город" (16+). Затем в 1924 году в Берлине известный журналист А.Я. Гутман (Анатолий Ган) опубликовал еще одну книгу объемом почти в 300 страниц, богато насыщенную фактическим материалом и посвященную Николаевской трагедии. В названных книгах были опубликованы достоверные факты о событии, которые, однако, игнорировались советской историографией.
Сейчас полемика по этой проблеме продолжается. По-прежнему есть исследователи-краеведы и писатели, которые превозносят командовавшего нижнеамурскими партизанами Ивана Яковлевича Тряпицына, считая его настоящим революционером и патриотом. Правда, появились и авторы, которые, как я считаю, занимают, объективную позицию, опираясь на фактический материал и верно его интерпретируя. Можно назвать небольшую книжку Виктора Смоляка "Междоусобица" (16+). Она не безупречна, есть некоторые претензии к ее автору. Но в целом книжка Смоляка является попыткой объективного анализа, объективной оценки кровавой и страшной тряпицынской истории.
Отрадно, что появились исследователи, которые сейчас пытаются на основе документов восстановить подлинную историю партизанского движения на Дальнем Востоке и дать ему более объективную оценку. Обращают на себя внимание три небольших по объему книжки дальневосточного исследователя Ю.А. Тарасова, построенные на хорошем фактическом материале, подкупающие тем, что автором в научный оборот вводится новый фактический материал, который интерпретируется грамотно и объективно.
Из последних значимых публикаций я бы отметил исследования, посвященные внешнеполитической деятельности ДВР. Ясно, что внешняя политика ДВР определялась наркоматом иностранных дел РСФСР. Но наркомат иностранных дел и внешнеполитическое ведомство ДВР действовали в унисон. Они совместно отстаивали национальные интересы России на различных международных форумах. Не так давно появилась небольшая монография (12+), написанная Юрием Николаевичем Ципкиным совместно, насколько я понимаю, с его ученицей Т.А. Орнацкой. Монография оставляет очень хорошее впечатление новизной фактического материала и объективностью его интерпретации.
Недавно, в 2019 году, Т.А. Орнацкая опубликовала статью, посвященную деятельности Коминтерна на Дальнем Востоке в начале 1920-х годов. Эта страница, по сути дела, тоже не исследована. А ведь дело в том, что ДВР фактически являлась плацдармом, с которого советская Россия и РКП(б) пытались осуществлять экспорт мировой революции.
— Это, действительно, очень интересно.
— До сих пор мало кто знает о том, что на территории Забайкалья и ДВР тогда действовало Дальневосточное отделение Коминтерна, которое занималось революционной работой под прикрытием разных неполитизированных структур, например, внешнеторговых, кооперативных, национальных общественных организаций. Возглавлял его видных деятель РКП(б) Б.З. Шумяцкий. Дальневосточное отделение занималось разведывательной и политической деятельностью, создавало вооруженные отряды из монголов и бурят для борьбы с остатками белогвардейцев на территории Монголии. Оно имело также сеть своих резидентур и агентов в странах Тихоокеанского бассейна, в том числе в Корее, Китае и Японии, занималось формированием революционных подпольных ячеек в этих странах. Но эта деятельность, которая велась с территории ДВР совершенно конспиративно и хорошо финансировалась, практически не изучена.
Что еще обращает на себя внимание? Важно, что историки Дальнего Востока сейчас наконец-то стали изучать не только деятельность большевиков, но и социалистических партий, которые существовали в ДВР, пока, правда, только эсеров и меньшевиков.
Я имею в виду диссертации и публикации, написанные О.В. Авдошкиной, В.Г. Балковой, В.А. Кожевниковым, В.Л. Кузьминым, С.М. Нечитайловым и Ю.Н. Ципкиным. Это очень нужное и важное научное направление. Изучение эсеров и меньшевиков должно помочь восстановить подлинную, во многом трагическую судьбу ряда членов этих партий, историю дальневосточных организаций партий социалистов, их реальный вклад в создание и существование ДВР. Нужно признать, что без меньшевиков и эсеров никакого дальневосточного "буфера", с которым считались бы сопредельные государства и интервенты, не было бы. В свою очередь через судьбу социалистов в "буфере" удастся более объективно показать сущность Дальневосточной республики, ее государственного строя. К сожалению, как мне кажется, исследователи, которые занимаются изучением этой проблемы, как бы закостенели в своем развитии. Они зачастую воспроизводят не выдержавшие испытания оценки советской историографии, не учитывают того, что в новейшей отечественной историографии сделаны выводы, в которых деятельность эсеров и меньшевиков в гражданской войне оценивается более достоверно и объективно.
У меня сложилось впечатление, что во взглядах ряда коллег, особенно занимающихся изучением Госполитохраны, социалистов и антибольшевистских правительств, как на стадии методологических подходов, терминологии, так и концептуальном уровне произошел "откат" на позиции советской историографии. Важнейшими причинами возникновения такой ситуации я вижу в устаревшем арсенале исследовательского инструментария, недостаточное знание ключевых источников и новейших публикаций коллег, занимающихся аналогичной тематикой в других регионах и в столице.
— Можно ли говорить об активном изучении Дальнего Востока в период Гражданской войны современными историками?
-Да, несомненно. Этот период истории Дальнего Востока изучается очень активно. Я бы сказал, даже активнее, чем во многие других макрорегионах.
— Почему это происходит, как вы считаете?
— Я думаю, что это связано, прежде всего, с некоторыми объективными условиями. Дело в том, что Гражданская война на Дальнем Востоке началась раньше и длилась дольше, чем где-либо. Раньше она началась, может быть, только на Юге, в районе Дона, где подняли восстание против большевиков генералы М.В. Алексеев и Л.Г. Корнилов, и на Южном Урале, где оказало сопротивление Оренбургское казачество во главе с Александром Ильичом Дутовым. На востоке России первым в начале 1918 г. борьбу против Советской власти в Забайкалье открыл Григорий Михайлович Семенов, который тогда был есаулом.
Еще одним крупным событием, свидетельствующим о том, что сопротивление коммунистам и советской власти на Дальнем Востоке началось раньше, чем в большинстве других мест России, был так называемый "гамовский мятеж" в Благовещенске в марте 1918 года. Так большевики, а вслед за ними и советские историки квалифицировали сопротивление, которое оказали установлению власти Советов жители Благовещенска, которых возглавил бывший депутат Государственной думы IV созыва, член партии и эсеров, председатель войскового правления и наказной атаман Амурского казачьего войска И.М. Гамов. Иначе говоря, начало сопротивления и вооруженной борьбы на территории Забайкалья и Дальнего Востока относится к самым первым месяцам 1918 года. А заканчивается вооруженная борьба ноябрем 1922 года. То есть на Дальнем Востоке вооруженная борьба длилась почти 5 лет, дольше, чем где-либо.
Борьба эта временами принимала очень острый и ожесточенный характер, отягощаясь еще и наличием интервентов, которые не оставались безучастными к тому, что происходило на территории России, и принимали в той или иной форме участие в происходивших событиях.
Наиболее серьезное и продолжительное влияние на ситуацию на Дальнем Востоке оказали две силы. Это Чехословацкий корпус и японские интервенты.
Совершенно естественно, что в советской историографии Чехословацкому корпусу и японской интервенции уделялось большое внимание.
Более того, в советской историографии широкое распространение получила точка зрения, которая до сих пор разделяется некоторыми исследователями, что именно интервенты были той главной силой, которая вызвала Гражданскую войну в России и благодаря которой Гражданская война затянулась и имела такие тяжелые последствия. Наиболее последовательным проводником этой точки зрения был академик Исаак Израилевич Минц, Герой Социалистического труда, лауреат Ленинской премии, которую он получил за трехтомник "История Великого Октября" (12+). Более того, Минц выступил инициатором создания серии монографий, посвященных иностранной интервенции в разных макрорегионах нашей страны.
Попытки убедить Минца, напоминая ему, что Гражданская война потому и называется "гражданской", что прежде всего является войной между гражданами одного государства, а интервенты играют в ней только роль дополнительного фактора, не помогали. В действительности главной силой, противостоявшей большевикам и советской власти, всегда были граждане России. Они создавали антибольшевистские государственные образования на Юге, на Востоке и на Севере. Да, интервенты поддерживали противников большевиков, но разные интервенты делали это в разной степени активно. Между интервентами тоже никогда не было полного единодушия и единства. Этому мешали объективные противоречия, чем успешно пользовалась советская дипломатия.
На Дальнем Востоке были глубокие противоречия и противостояние между японцами с одной стороны и американцами — с другой. Американцы не преследовали никаких аннексионистских целей. Более того, своим присутствием они серьезно "связывали" действия военной клики Японии. Но японское вмешательство было наиболее масштабным и долгосрочным. Оно серьезно обострило и затянуло Гражданскую войну на Дальнем Востоке.
В то же время нужно признать, что в годы Гражданской войны большевики действовали достаточно гибко. Например, когда в конце 1919 — начале 1920 года меньшевики и эсеры Сибири декларировали свои намерения прекратить Гражданскую войну в России, создав буферную государственность на востоке России, и с помощью "буфера" изжить интервенцию мирным путем, большевики ухватились за эту идею. В то время советская Россия не могла выдержать прямого боестолкновения с войсками Японии, потому что у советской власти и у Красной армии не было достаточных сил. Большевики сумели перехватить у меньшевиков и эсеров инициативу о создании "буфера" и создали его по своему эскизу и в своих интересах, организовав Дальневосточную республику. В результате меньшевики и эсеры, которые были, так сказать, "родителями" этой идеи, были допущены к созданию ДВР только в роли второстепенных участников.
История Гражданской войны — это не только история боевых действий. Это одновременно история политической и идеологической борьбы, которая велась при опоре на демографические и финансово-экономические потенциалы.
Победа большевиков была в значительной мере была обусловлена тем, что их социальная опора была более широкой и многочисленной, и тем, какова была эта социальная опора. Отметив только, что это была весьма специфическая социальная опора, которая имела ряд преимуществ перед другими категориями населения, на которые опиралась контрреволюция. К тому же поскольку большевики и советская власть владели центром России, являющимся ее хартлендом, они обладали геополитическим преимуществом, которое сыграло важную роль в их победе над внутренней контрреволюцией и поддерживавшими ее интервентами.
Считаю, что признание гражданской войны в России национальной трагедией требует от историков продолжить ее изучение, чтобы наглядно и убедительно показать масштабы и потери в демографической, социальной и культурной сферах, глубину деформаций в обществе, в политической культуре и в менталитете разных социальных страт.
Главные направления такой работы я вижу в аргументированном, опирающимся на фактический фундамент пересмотре многих выводов и оценок советской историографии, в преодоление ее рецидивов, которые наблюдаются в ряде публикаций современных историков, в ликвидации остающихся пробелов как в освещении отдельных событий и процессов, так и на персональном уровне. Утверждаю, что для решения этих задач имеется хорошая база опубликованных и неопубликованных источников, хранящихся в центральных и дальневосточных архивах и библиотеках, о существовании значительной части которых историки пока еще даже не знают.
— Спасибо, Владимир Иванович, за очень насыщенную беседу. Главное, в чем я убедился, это то, что история Гражданской войны на Дальнем Востоке все еще имеет множество лакун и "белых пятен". А стало быть, у современных дальневосточных историков будет много интересной работы.
