Комическая опера "Мавра" (12+) Игоря Стравинского по шуточной поэме Александра Сергеевича Пушкина "Домик в Коломне" "12+) в постановке известного оперного и театрального российского режиссера Вячеслава Стародубцева вернулась на Приморскую сцену Мариинского театра. На пресс-показе, который состоялся в канун первых премьерных спектаклей (27-28 февраля) и где присутствовал обозреватель ИА PrimaMedia Александр Куликов, журналистам анонсировали постановку как легкую и шуточную. И со стороны казалось, что это действительно так.
Но вот по окончании генералки подошел к журналистам исполнитель главной мужской партии Всеволод Марилов и сразу стала видна цена этой легкости — крупный пот и предельная усталость на лице артиста, успевшего всего за 40 минут претерпеть на сцене ряд метаморфоз: красавец-гусар — неуклюжая кухарка Мавра — импозантный концессионер Остап Бендер. Да и у других персонажей оказались двойники из "Двенадцати стульев": Эллочка "Людоедка" Щукина, мадам Грицацуева, монтер Мечников из Театра Колумба… Вот таким затейником оказался постановщик спектакля Вячеслав Стародубцев. Вдохновили его на такую трактовку, разумеется, и Пушкин, и Стравинский, которые и сами любили пошутить и другим не возбраняли это делать…
Цитата
Павел Смелков, главный дирижер Приморской сцены Мариинского театра:
Игорь Стравинский был большим затейником по части правил игры в своих произведениях. Он практически в каждом опусе изобретал их заново. Приморские зрители уже могли убедиться в этом на примере нескольких балетов, которые исполняются коллективом нашего театра. "Жар-Птица", "Петрушка", "Свадебка" и "Аполлон" раскрывают изощренный вкус автора, мастерски обыгрывающего сюжеты от русской сказки до греческого мифа.
Возвращение в Малый зал Приморской сцены Мариинского театр оперы "Мавра" в камерной версии позволяет прикоснуться к ещё одной образной сфере творчества Игоря Федоровича, организованной по своим уникальным правилам. Следуя ироничному повествованию первоисточника, он, как и Пушкин, ловко манипулирует высокопарностью конструкции (у Александра Сергеевича поэма написана октавами) и никчемностью происшествия. В результате оригинальное произведение, наполненное пародийными образами мещанской среды окраины Петербурга, и живо поставленное режиссером Вячеславом Стародубцевым, безусловно, обогащает репертуар театра музыкой большого мастера, раскрывающегося с веселой стороны, доступной для восприятия публикой самого различного возраста и театрального опыта.
Впрочем, шутки шутками, а с музыкальной точки зрения "Мавра" не только вещь славная, но и довольно сложная. Недаром одна из исполнительниц главной женской роли — Параши — Анастасия Кикоть оценила свою партию по десятибалльной школе сложности на твердую десятку. Дуэты и ансамбли, которые исполнят в этой небольшой опере артисты, требуют поистине филигранной техники, интонационной точности и безукоризненной синхронности. И да, всё это в данной постановке присутствует. Спасибо концертмейстеру Марине Репиной и дирижеру Валерию Трубину-Леонову, работавшим с солистами.
"Долой рутину с оперных подмостков!"
Откуда всё-таки в "Мавре", поставленной Вячеславом Стародубцевым, ильфопетровские мотивы? Как рассказал Всеволод Марилов (в данном конкретном случае "консильери" уехавшего делать иную постановку в ином месте Стародубцева), идею подал… сам Пушкин. Точнее, один момент его поэмы, а именно, тот, где Вдова и ее дочь Параша пошли к обедне (а Мавра осталась дома, сославшись на зубную боль и необходимость тереть корицу для пирожных), и тут старушке пришла в голову забота, а не для того ли новая кухарка пристроилась к ним в дом, чтобы при первом удобном случае обнести его (как говорят до сих пор в Питере).
Она подумала; "В Мавруше ловкой
Зачем к пирожному припала страсть?
Пирожница, ей-ей, глядит плутовкой!
Не вздумала ль она нас обокрасть
Да улизнуть? Вот будем мы с обновкой
Для праздника! Ахти, какая страсть!"
И что мы видим? В развитие панической атаки, обрушившейся на мнительную Вдову, и режиссерской метафоры — Остапа Бендера в традиционном костюмчике в тонкую синюю полосочку и фуражке-капитанке, принимающего один за другим полукресла мастера Гамбса, которые подает ему не кто иной, как… Александр Сергеевич Пушкин, еще один персонаж, рожденный богатой фантазией режиссера.
Сцена из спектакля. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
Был Гусар, потом кухарка, стал Остапом Бендером. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Сцена из спектакля. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
И тут до зрителя (заодно) начинает доходить причина странного наряда, в которую облачена Соседка. "Да это же Эллочка Людоедка!" — мысленно хлопает себя по лбу зритель. Короткое платье с конструктивистскими узорами, фасон конца 1920-х годов (периода угара НЭПа и первых пятилеток, коммуналок имени монаха Бертольда Шварца и сверхдальних полетов летчика Севрюгова, уроженца Черноморска), что-то меховое на плече, пахитоска на длинном мундштуке в правой руке с оттопыренным пальчиком. Мурличико заматерелой мещанки, перефразируя Маяковского. И вместе с тем квинтэссенция замысла Стравинского, о чем в свое время очень точно написал композитор и музыкальный историк Борис Асафьев.
Цитаты
Борис Асафьев, русский и советский композитор, музыковед, музыкальный критик, публицист, автор монографии "Книга о Стравинском":
По охвату ритмоинтонационного материала "Мавра" произведение синтетическое, а по отбору среди материала она является сложным комплексом, в котором мелос Глинки, Даргомыжского и Чайковского смешан с "жестокими" любовными романсами под гитару, с сентиментальной купеческо-"мещанской лирикой" невест и их наперсниц у Островского, с залихватской цыганской песней представителей всяческой богемы — офицерской, актерской, литературной, и с интонациями "военной музыки".
Дариюс Мийо, французский композитор, представитель знаменитой "Шестерки":
Всё в ней ["Мавре"] чудесным образом уравновешено и превосходно расположено; трогательные мелодии перемежаются с самыми веселыми и живыми сценами.
"Мне очень нравится возвращаться к тому или иному произведению. Это позволяет глубже погрузиться в материал и по-настоящему вскрыть его музыкальную драматургию. Сегодня для нас с артистами важно найти новые грани и глубины музыки Стравинского и слов Пушкина, которые не теряют своей актуальности даже век спустя. Сейчас мы нашли для каждого артиста свой уникальный актерский рисунок, а также добавили еще один образ, который воплощает герой Пушкина, — это Купидон. При этом основа режиссерской концепции спектакля остается неизменной, представляя синтез нескольких жанров — оперы, балета и драматического театра", — пояснил режиссер-постановщик "Мавры" в Приморской Мариинке Вячеслав Стародубцев в своем подорожном послании журналистам (как можно было бы сказать в пушкинскую эпоху, трясясь в почтовой кибитке по дороге из Петербурга в Москву).
А мы-то гадали, зачем Стравинскому и автору либретто русско-французскому поэту Борису Кохно понадобилась Соседка (которой нет в поэме Пушкина), да еще в исполнении меццо-сопрано, учитывая, что и Вдову, матушку Параши, также поет меццо-сопрано.
А вот затем, что в перекличке двух меццо-сопрано чувствуется глубокое многолетнее соперничество их персонажей. В спектакле Приморской Мариинке, кстати говоря, это один из самых восхитительных (не побоюсь этого слова) эпизодов.
Ирина Колодяжная, обладающая бешенным темпераментом и невероятной харизмой комедийной актрисы в самых лучших традициях Фаины Раневской, а также красивым грудным голосом, который в данном случае звучит как контральто, создает образ Вдовы, как говорится широким мазками: здесь и наивность, заложенная в этот персонаж Пушкиным, и вокальный колорит, привнесенный Стравинским, и синтез того и другого, найденный Стародубцевым и воплощенный певицей. Чего стоит сцена, в которой Вдова сетует на то, что ей сложно найти новую кухарку, старая-то умерла! К комичности исполнения "плача" по почившей в Бозе стряпухе добавляется потрет, на котором она (к чему бы это?) изображена с… усами.
Ирина Колодяжная. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
Но кому, как говорится, смех, а кому и слезы:
Но горе вдруг их посетило дом:
Стряпуха, возвратясь из бани жаркой,
Слегла. Напрасно чаем и вином,
И уксусом, и мятною припаркой
Ее лечили. В ночь пред рождеством
Она скончалась. С бедною кухаркой
Они простились. В тот же день пришли
За ней и гроб на Охту отвезли.
И вот является Соседка, она же яркая и страстная брюнетка в исполнении Лауры Бустаманте, обладательницы искрометного меццо-сопрано. И да, соперничество между Соседкой и Вдовой обретает новые грани. У Вдовы — горе, а у Соседки — шикарные меха (ну, вы, конечно, помните битву не на жизнь, а на смерть между Эллочкой Щукиной и проклятой Вандербильтшей?). Тем острее чувствуется утрата кухарки. Действительно, что же это такое? Прошла целая неделя, а кухарки нет, зато у соседки меха. Посему дочке Параше дано строгое указание немедленно найти новую кухарку.
И ведь что интересно? У Пушкина соседка упоминается всего один раз:
Старушка кличет дочь: "Параша!" — Я! —
"Где взять кухарку? сведай у соседки,
Не знает ли. Дешевые так редки".
А у Стравинского в "Мавре" целый персонаж, который по-своему дополняет Стародубцев. Соседка-то наша — "консультант по дешевизме", специалистка по тому, как из блохи голенище кроить (да вы вспомните про "мексиканский тушкан", собственноручно покрашенный Эллочкой Людоедкой зеленой акварельной краской).
Лаура Бустаманте. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
Эквилибристика смыслами, скажете вы. И будете правы. Но к этому Стародубцева подвиг сам Стравинский, который на распутье так называемых "русского" и "неоклассицистского" периодов своего творчества искал новые возможности и, по утверждению швейцарского дирижера Эрнеста Ансерме, нашедшего их, освободившись в "Мавре" от всех "сковывавших его пут".
Вот также и зрителям, пришедшим на спектакль Приморской Мариинки, следует освободиться от пут былых представлений о классике и авангарде.
Цитата
Игорь Стравинский, композитор, автор оперы "Мавра" по поэме Пушкина "Домик в Коломне":
В 1921 году во время пребывания в Лондоне у нас с Дягилевым зародился проект, который я принимал очень близко к сердцу. Он возник из нашего беспредельного преклонения перед Пушкиным и нашей общей любви к великому поэту, чье имя иностранцы знают, увы, лишь по словарям, но чей гений во всем своем разнообразии и универсальности был нам не только бесконечно дорог и мил, но и воплощал для нас целую программу. По своей натуре, по складу своего ума, по образу мыслей Пушкин был ярчайшим представителем того замечательного племени, истоки которого восходят к Петру Великому и которому посчастливилось в едином сплаве сочетать все самые типичные русские элементы с духовными богатствами Запада.
Этот замысел привел меня к сочинению оперы "Мавра" на сюжет, взятый из повести в стихах Пушкина "Домик в Коломне".
Дягилев присоединился к моему выбору, которым я утверждал свое отношение к этим различным направлениям русской мысли. В музыкальном плане эта поэма Пушкина вела меня непосредственно к Глинке и Чайковскому, и я решительно стал на их сторону. Тем самым я определял свои вкусы и предпочтения, свое несогласие с эстетикой другого толка и решил следовать той хорошей традиции, начало которой было положено ими. Поэтому я и посвятил свое произведение памяти Пушкина, Глинки и Чайковского.
Замечу вскользь, что Пушкин избрал для "Домика" октаву, восьмистрочную строфу, изобретенную в Италии и достигшей своего расцвета в эпоху Возрождения. А Глинка и Чайковский явили миру некий синтез классической итальянской и нарождающейся русской оперы, с ее щедрым использованием народных мотивов и источников. Но ведь мещане, обитавшие в Коломне времен Пушкина, где он и сам проживал какое-то время, — тоже народ. И вот мы видим у Стравинского в 1921 году "Мавру", отсылающую нас к городскому фольклору, а в 1923 году "Свадебку" (12+), основанную на традициях русского народного (читай деревенского) песнопения и танцев.
"А любовь останется"
Но идти вслед за Чайковским, это значит принимать его подход к созданию музыкального эквивалента пушкинских произведения. Тут самые яркие примеры — "Евгений Онегин" (12+) и "Пиковая дама" (12+).
Следовать за Пушкиным, по Чайковскому, не быть буквоедом. Смело перелопачивать сюжеты, дополнять их новыми эпизодами, побочными линиями, второстепенными вроде бы персонажами, тем не менее, играющими важную смысловую роль. Да вспомните хотя бы Пьяного Козака в "Мазепе" (12+)!
Стравинский идет по тому же пути. У Пушкина в "Домике", между прочим, ни слова не сказано про любовь Параши с гусаром. Так, одни намеки:
Коса змией на гребне роговом,
Из-за ушей змиею кудри русы,
Косыночка крест-накрест иль узлом,
На тонкой шее восковые бусы —
Наряд простой; но пред ее окном
Всё ж ездили гвардейцы черноусы,
И девушка прельщать умела их
Без помощи нарядов дорогих.
…
Меж ими кто ее был сердцу ближе,
Или равно для всех она была
Душою холодна? увидим ниже.
У Стравинского — страстные любовные сцены уже в начале оперы, возможно, навеянный ранней экранизацией "Домика в Коломне" (12+), немым фильмом Петра Чардынина, снятым в 1913 году. Роль гусара исполняет звезда русского кинематографа начала ХХ века Иван Мозжухин. И вся картина строится как водевиль, где переодевание бравого военного и завзятого сердцееда в кухарку становится приоритетом. Мозжухин проделывает множество комических трюков (в частности лихо поднимает ситцевую юбку и… достает из брюк портсигар). Однако он нем, а у Стравинского поет, да еще как! Ну, просто соловьем заливается! Ну как тут устоять мечтательной Параше?
Вот открывается занавес. Пред нами возникает она, сочная красавица, мечтающая о кавалере на белом коне (да можно и без коня, лишь бы кавалером был). Как здорово в этой роли смотрится Анастасия Кикоть, обладательница глубокого грудного голоса. Как будто колокольчик ("дар Валдая") слышится. Ах, как она улыбается, как мечтает. Ну до чего же хороша! Сморишь и восхищаешься, и так до самого финала спектакля.
Понятно, почему в нее влюбляется без памяти бравый во всех смыслах гусар (Всеволод Марилов). У него и на героиню остается сил, и на то, чтобы своей пластичностью, удивительным сочетанием движения и голоса завести зрительный зал.
Начальная сцена Гусара и Параши — словно танец. Да, именно танец. Аргентинское танго, в каком-то смысле (и снова парафраз, на этот раз со сценой их фильма Леонида Гайдая "Двенадцать стульев", там, где Остап Бендер томно танцует с мадам Грицацуевой). Поразительная вещь, из музыкального сопровождения — одно фортепиано, а кажется, будто целый оркестр звучит. Еще раз браво Марине Репиной!
Сцена из спектакля. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
Невольно хочется узнать, что будет дальше. По Пушкину и по Стравинскому. Ну и по Стародубцеву, конечно.
И вот перед нами разом открываются все карты. Мавра бреется. Бендер разоблачен. Ну а гусар и вправду влюблен в Парашу, как Керубино в Розину, Сюзанну и Барбарину одновременно.
Так это была шутка? Пустячок, водевиль, анекдот, который еще и объяснять надо "особо сообразительным":
Вот вам мораль: по мненью моему,
Кухарку даром нанимать опасно;
Кто ж родился мужчиною, тому
Рядиться в юбку странно и напрасно:
Когда-нибудь придется же ему
Брить бороду себе, что несогласно
С природой дамской... Больше ничего
Не выжмешь из рассказа моего".
(А.С. Пушкин, "Домик в Коломне")
А Стравинский выжал (ибо было что выжимать). Само по себе произведение Стравинского — это некий музыкальный гротеск. В данной постановке, благодаря режиссерскому решению, гротеск в квадрате. Все действие оперы вроде бы и комично, однако местами и романтично... И, собственно, в этом всё дело! В любви, в ее вечном ожидании, в ее скоротечности (у Пушкина гусар убежал навсегда, да и Остап Бендер покинул свою ненаглядную Грицацуеву). Благодаря любви история, пропетая в спектакле, выходит за границы простого курьеза, и превращается в печальный романс, с которым уходит со сцены Параша…
Артисты не выходят на поклоны в привычном смысле. Они рассаживаются на гамбсовских стульях... и невольно ждешь продолжения этой истории... И испытываешь довольно интересные ощущения, как будто этот удивительный вечер в Малом зале Приморской Мариинки встроили в твою жизнь (теперь тебе еще и с этим жить-поживать, хотя, казалось бы, что ты "Мавре" и что тебе "Мавра") каким-то непонятным образом.
А дело то, может быть, в сущем пустяке. Взял художник-постановщик спектакля Петр Окунев лампочки на длинных шнурах (такие бывают в продвинутых офисах, авторских кафе и стильных парикмахерских) и подвесил их не только над сценой, но и над партером, и вот уже зрители попали в зону действия спектакля. Вообще сценография спектакля прекрасна. Окно (окно возможностей?), которое поворачивается то так, то эдак, являя нам элементы различных интерьеров, кустодиевские облака, простые женские платья из двунитки, прочной стопроцентной хлопчатобумажной ткани полотняного переплетения из сдвоенных нитей, откуда и пошло название, утюг и прочая утварь. И, конечно же, костюмы. Яркие, праздничные, под тон, я бы сказал, на удивление легкой музыке Стравинского, как будто сшитой из той самой двунитки (у фортепьяно есть белые клавиши, но есть и черные, да и жизнь, как известно, вроде зебры, так что улыбайтесь, господа, улыбайтесь, будьте мудрецами, ибо философия, как известно, веселая наука).
Анастасия Кикоть. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
А вообще, хочется отметить, что комическое, особенно в опере, это нечто, что не каждому музыканту по зубам. Тут нельзя просто спеть. Тут нужно вжиться в образ каждой клеточкой своего тела. Известно же, что первая, парижская постановка "Мавры" в 1922 году провалилась — артисты оперы не смогли выполнить пластические задачи, которые перед ними поставила постановщица спектакля Бронислава Нижинская, у которой были чудесные находки, и которая натолкнулась "на полную неспособность оперных артистов подчиняться непривычной для них дисциплине и технике" (Игорь Стравинский, "Хроника моей жизни", 12+).
Так что Вячеславу Стародубцеву повезло — между ним и артистами оперы Приморской Мариинки стены не было.
Это была работа в радость. Для одних — радость от возвращения "Мавры" в репертуар, для других — радость от первого соприкосновения с оперой.
Вот что говорит, например, Петр Окунев о первой постановке "Мавры" во Владивостоке (тогда еще в Государственном Приморском краевом театре оперы и балета):
— Вячеслав Стародубцев первый раз приехал в этот театр, на первый поставленный им спектакль в этом здании. С тех пор мы очень много с ним сотрудничаем. Это было началом нашей дружбы, началом нашего пути. Было очень приятно работать над этим спектаклем в свое время. Было и сейчас. Легко и воздушно. И очень радостно. Надеюсь, декорации точно такой же эффект производят.
Петр Окунев. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
А это Анастасия Кикоть (исполнительница роли Параши и тогда, и сейчас):
— Бывает так, что ты долго не перечитывал какой-то роман, а тут открываешь книжку и находишь новые краски, новые ощущения. Так и здесь. Моя партия достаточно отлежалась, и сейчас можно пошалить, и похулиганить на сцене, и в то же время красиво исполнять эту партию.
Дадим слово и Всеволоду Марилову, исполнителю партии Гусара-Мавры:
— Хотелось, чтобы люди получали как можно больше положительных эмоций, чтобы в спектакле было больше ярких образов. Здесь всё пополам с гротеском, как в самой музыке Стравинского: смех над смехом, шутка над шуткой, ирония над иронией в каждом такте, в каждом фрагменте, в каждой интонации, драматической и музыкальной.
Всеволод Марилов и Анастасия Кикоть. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
А вот что говорит о постановке еще один исполнитель той же партии Илья Астафуров:
— На самом деле, самое прекрасное, что этот спектакль короткий в отличие от традиционных опер, которые длятся 2−3 часа, очень емкий и в то же время очень насыщенный и интересный. Вячеслав Стародубцев, правда, постарался здоровски это все сделать. В плане взаимодействия артистов друг другом. Да еще и Пушкина показал.
Еще одна исполнительница партии Параши Самира Галимова ранее в "Мавре" не пела. Вот что говорит она:
— Здесь и музыка очень сложная, а в сочетании с движениями требуется сильная концентрация, и вот коллеги как раз помогают мне не потеряться во всем этом. Мне нравится, что постановка такая красочная, что у нас очень красивые костюмы. И играть ничего не нужно. Надеваешь костюм, и, кажется, роль сама собой идет. Ты девушка, такая пикантная, кокетливая, как все женщины, в ожидании первой любви. А первая любовь — это всегда трепетное, счастливое ожидание чего-то светлого и яркого в своей жизни.
Илья Астафуров и Самира Галимова. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
