При всей кажущейся "удачливости" биографии В. К. Арсеньева его жизнь не была простой. Обвинения в шовинизме, сомнения в научности исследований, особое внимание властей — всё это выпало на долю Владимира Клавдиевича. Иван Егорчев, член Приморского отделения Русского географического общества – Общества изучения Амурского края, лауреат премии им. В. К. Арсеньева, специально для РИА PrimaMedia подготовил материал о том, что происходило в жизни Арсеньева после великого путешествия 1906 года. Этот материал завершает цикл из трех статей о главном исследователе Приморья.
Вторая Уссурийская
Вернувшись в Хабаровск, Арсеньев сразу же занялся подготовкой к продолжению исследований. Теперь предстояло пройти более северную часть побережья края, от Тернея до "такой реки, по которой можно было бы, перейдя Сихотэ-Алинь, попасть в бассейн р. Бикина". На эти работы приамурский генерал-губернатор П. Ф. Унтербергер выделил 3000 рублей.
Опыт, накопленный Арсеньевым, позволил ему внести изменения в снаряжении: шинели были заменены короткими суконными куртками, китайские улы – унтами, "сшитыми по образцу, взятому у орочей в прошлом году на р. Имане"; вместо тяжёлых медных чайников закупили алюминиевые котелки, взяли больше плотничьего инструмента и различных подарков для местных жителей; лошадей заменили мулами как более выносливыми.
Переправа через реку. Фото: из архива Общества изучения Амурского края
С отрядом казаков; крайний справа – В. К. Арсеньев. Фото: из архива Общества изучения Амурского края
Экспедиция длилась 210 суток, с июня 1907 года по январь 1908-го. Пешком по северной части края было пройдено более 1000 километров, нанесены на карты реки и хребты; конечно, привезены различные этнографические и археологические экспонаты. А дневники экспедиции 1907 года, сохранившиеся до наших дней в архиве Общества изучения Амурского края, стали основой знаменитой арсеньевской книги "Дерсу Узала".
Владимиру Клавдиевичу были даны достаточно широкие полномочия. Так, он выяснял, как и чем вооружено население, отбирал винтовки у китайцев и даже раздавал их русским "на том основании, что местное китайское население вооружается японцами таковыми же ружьями и вследствие того, что последнее время по побережью моря бродят шайки хунхузов, прекрасно вооруженные". Об этом остались расписки, данные им 2 и 3 августа 1907 года в устье реки Санхобэ, то есть в нынешнем Тернее.
Собирая сведения "о военной организации и численности китайских и туземных охотников", Арсеньев помечал в дневнике:
Главными и постоянными торговцами винтовок являются староверы. Цена на них колеблется от 70-150 рублей. Китайцы скрывают данные о численности военных винтовок, умышленно показывают ничтожную цифру. У одного китайца в фанзе Тя Дянза на р. Тадушу их 7 штук... Более всего винтовок по рекам Тадушу и Тютихэ; немало их и на реке Аохобэ.
У Арсеньева в этой экспедиции, кроме Дерсу Узала, был и ещё один ценный помощник – начальник местной дружины по борьбе с хунхузами, которого он в книге назвал именем Чжан-Бао. В действительности "чжан-бао" – название должности, означающей "начальник охотников", а звали его Чан-гин-чин. Арсеньев поведал об этом семь лет спустя в своей книге "Китайцы в Уссурийском крае" (к тому времени Чан-гин-чин уже был убит).
Вот, что он писал: "На побережье моря севернее бухты Терней хунхузы никогда не заходили, потому что страна здесь становится пустынной и безлюдной, к тому же они побаивались охотничьей дружины "Пао-тоу", районом деятельности которой в 1900–1907 годах было все побережье от залива Св. Владимира до реки Кусуна... В 1899 году китаец Чан-гин-чин был выбран пожизненным начальником охотников чжан-бао. В состав этой дружины входили все вооруженные китайцы и все прибрежные тазы".
Именно члены дружины "Пао-тоу" во многом помогали В. К. Арсеньеву в его первых экспедициях. Вот ещё одна цитата из "Китайцев в Уссурийском крае": "1906 и 1907 годы были очень беспокойные. Шайки хунхузов бродили повсеместно. Тогда Чан-гин-чин оказал мне большие услуги. Каждый раз, как только заходило солнце, он окружал мой бивак часовыми и, кроме того, выставлял еще особых часовых по всем тропкам. Его лазутчики каждый день сообщали мне, где находятся хунхузы и что произошло в окрестностях за ночь". Так что разведка у Арсеньева была налажена…
В конце октября 1907 года Владимир Клавдиевич решил идти на Бикин по реке Кусун (Максимовка), а далее по одному из её правых притоков, Уленгоу (ныне Буй). Экспедиция перевалила зимний Сихотэ-Алинь, по рекам Мыге и Бягаму вышла на Бикин и двинулась вниз по течению "от одного орочонского стойбища до другого". Здесь тоже всеми делами заправляли китайцы, о чём говорит документ, выданный ими самому Арсеньеву, что-то вроде пропуска или разрешения: "Настоящая записка дана от Дэ-Тай-я, чтобы провожали трех русских государственных чиновников на собачьих санях до Хэ-ба-гоу … со станка на станок, не обращая внимания на снег и ветер. Конечным пунктом будет Си-гоу".
К тому времени все разумные сроки возвращения экспедиции прошли. Связи, естественно, не было. П. Ф. Унтербергер в декабре 1907 года приказал отправить навстречу В. К. Арсеньеву поисковый отряд с запасами тёплой одежды и продовольствия. Отряд возглавил А. И. Мерзляков, участник этой же экспедиции, ещё в сентябре вернувшийся в Хабаровск. Он поднялся вверх по Бикину километров на сто и в начале января 1908 года встретился с Арсеньевым в китайском селении Сигоу. Там и отпраздновали Новый год.
По воспоминаниям Мерзлякова, Арсеньев, произнося праздничный тост, сказал: "Пройдут долгие годы, но наша работа и труд, затраченные на изучение Уссурийского края, не пройдут даром, а принесут нашему отечеству и потомству величайшую пользу. Верю, что через 40–50 лет нас будут вспоминать добрым словом". Поистине пророческие слова...
7 января 1908 года Арсеньев с товарищами вернулся в Хабаровск.
Вдоль и поперёк края
Понятно, что более или менее подробно описать все походы и поездки В. К. Арсеньева в статье просто невозможно – для этого надо написать книгу. Поэтому о дальнейшем – кратко.
С июня 1908 по январь 1910 года продолжалась самая длительная, 19-месячная экспедиция в Зауссурийском крае: Императорская (ныне Советская) гавань, река Самарга от устья до истоков, Амур, залив Де-Кастри, озеро Кизи, реки Тумнин и Хунгари, снова Амур… Она фактически состояла из нескольких этапов, но позже была объединена одним названием. "Юбилейной" её поименовали в честь 50-летия присоединения Приамурья к России.
В 1911 году – новый поход вдоль побережья края, на этот раз с задачей борьбы с хунхузами. В феврале 1912 года Арсеньев побывал на реке Бира, в апреле 1912 – январе 1913 года снова воевал с хунхузами. В 1915–1916 годах он был в нескольких служебных командировках на территории нынешнего Приморья и в Маньчжурии. В 1917 году обследовал устье Амура и реку Тунгуску, в 1917–1918 годах совершил Олгон-Горинскую экспедицию, в 1918 году побывал на Камчатке. В 1920-х годах В. К. Арсеньев снова посетил Камчатку и Командоры, исследовал бассейн Амура, изучал трассу будущей железной дороги Хабаровск – Комсомольск-на-Амуре – Советская Гавань.
Он и умер практически в дороге – простудившись в последней экспедиции 1930 года в низовьях Амура... Умер, правда, во Владивостоке (4 сентября того же года), и теперь похоронен на Морском кладбище города. О его смерти ходило много легенд вплоть до отравления, но так бывает почти всегда в связи со смертью известного человека. На самом деле это было обыкновенное воспаление лёгких, но сердце Владимира Клавдиевича не выдержало. Было ему 58 лет…
До и после смерти
При всей кажущейся "удачливости" биографии В. К. Арсеньева его жизнь не была простой. Развод с первой супругой в 1919 году, повторная женитьба, рождение второго ребёнка… Вроде бы растущая популярность его как писателя шла параллельно с упрёками в "недостаточности" образования; находили недостатки, порой вполне абсурдные, и в его произведениях. После установления на Дальнем Востоке России власти Советов Владимира Клавдиевича стали учить и "единственно правильной" марксистской научной методологии.
А. И. Тарасова, известная исследовательница творчества Арсеньева, писала по этому поводу:
Особенно сильным нападкам В. К. Арсеньев подвергался в 1927–1928 гг. со стороны этнографа А. Н. Липского, всячески пытавшегося доказать научную "несостоятельность" этнографических трудов путешественника… Атмосфера накалилась до такой степени, что В. К. Арсеньев в 1929 году собирался оставить Дальний Восток, отказался от предложения отметить свой 30-летний юбилей исследовательской деятельности.
Действительно, учёного, вполне лояльного к Советской власти, обвиняли в применении методов "буржуазной этнографической науки", в неуважении к коренным народам Дальнего Востока, даже в шовинистических взглядах. Особенно много подобной критики было высказано по поводу его работ 1926–1928 годов, написанных в соавторстве с Е. И. Титовым: "Население Дальнего Востока как производительный фактор" и "Быт и характер народностей Дальневосточного края".
В одном из его последних писем (от 27 июня 1930 года) прозвучал буквально крик души: "Мое желание – закончить обработку своих научных материалов и уйти, уйти подальше, уйти совсем – к Дерсу!". Он словно бы предвидел свое ближайшее будущее... Сейчас, с высоты прошедших лет, понятно, что ушёл он, хоть это и кощунственно звучит, вовремя. С большой долей вероятности можно предположить, что через несколько лет "научная" травля В. К. Арсеньева переросла бы в политическое дело "врага народа".
Хотя учёный трудился на новую власть честно и добросовестно, особого доверия к нему не было – В. К. Арсеньев как бывший подполковник царской армии был поставлен на спецучёт в политорганах. Его обязали ежемесячно отмечаться в комендатуре ОГПУ во Владивостоке, а при каждом выезде из города получать на это "визу" чекистов. Правда, в марте 1924 года В. К. Арсеньева сняли с учёта "как лояльного по отношению к Советской власти". Но "без присмотра" не оставили.
В. К. Арсеньев в экспедиции 1928 года. Фото: из архива Общества изучения Амурского края
В. К. Арсеньев в конце 1920-х годов. Фото: из архива Общества изучения Амурского края
М. Н. Арсеньева. Фото: из архива Общества изучения Амурского края
В октябре 1926 года он был вызван в ОГПУ Хабаровска, где учёному сообщили, что на него поступило заявление о "ведении враждебной пропаганды". Следователь попросил Владимира Клавдиевича подробно рассказать, с кем он встречался в последнее время и о чём говорил. Арсеньев был вынужден дать объяснительную записку, в которой, в частности, писал: "13 сентября больным я прибыл в сел. Торгон на Амуре, где меня поместили в приемном покое в одной комнате с Александром Петровичем Петровским, который назвался студентом Московского университета по специальности атропогеография... Человек он образованный, весьма начитанный, но нервный, выбитый революцией из колеи жизни и в этом отношении искалеченный. Для меня он... случайный прохожий, с которым встречаешься, расходишься и друг друга забываешь. Разговор, который мы вели урывками между делом, не выходил из плоскости нашей общей профессии "народоведения". Тема – общефилософская... я не помню всех деталей этого разговора, помню лишь некоторые моменты, которые и излагаю ниже.
Помню, один раз мы говорили, что все русские удивительно безалаберный народ, по природе своей анархисты, анархисты в серьезных делах и анархисты в мелочах. Это люди, которые всегда тяготятся порядком, планом, не знают, что такое время, словом, не выносят никаких стеснений, и для того, чтобы втиснуть русского человека в рамки порядка, нужно насилие. Развал, который мы видим с 1917 года, не есть вина правительства. Это свойство русского народа, это явление постоянное при всяком флаге, при всяком правительстве, будь оно монархическое или коммунистическое.
Другой раз мы говорили о том, что наблюдается во всех учреждениях, заведениях, канцеляриях, у госслужащих и даже просто у частных лиц какая-то апатия, усталость, граничащая с прострацией, потерей воли, энергии – явление, вызванное продолжительной войной и революцией. Фон этого безразличия напоминает усталость после 30-летней войны в Европе. Это явление общее и не зависит от цвета флага".
В. К. Арсеньев закончил свою объяснительную такими словами: "Коль скоро разговору на тему антропогеографическую придается окраска исключительно политическая, я вижу, что даже и таких разговоров вести не следует, и потому заявляю в самой категорической форме, что впредь нигде и ни с кем совершенно не буду говорить на темы общефилософские во избежание подобных недоразумений".
Может быть, при жизни подобная осторожность и спасала В. К. Арсеньева от подозрительности властей. Но менее чем через год после его смерти, в июле 1931-го, владивостокская газета "Красное знамя" опубликовала огромную статью под "говорящим" названием "В. К. Арсеньев, как выразитель великодержавного шовинизма".
Упомянув, что "имя В. К. Арсеньева хорошо известно не только в ДВК, но и далеко за пределами его", что учёный "пользовался широкой популярностью" и "ему создана слава глубокого исследователя национальных отношений", автор статьи Г. Ефимов задавал вопрос: "Однако, всё ли так приемлемо в сочинениях Арсеньева, и действительно ли его произведения являются исследованиями, а не талантливо написанными впечатлениями путешественника?".
И далее продолжал: "Мы хотим разобрать взгляды Арсеньева только по национальному вопросу и показать, что его высказывания в этой области... показывают Арсеньева как личность, преданную интересам враждебного пролетариату класса, как личность, которая не только не пересмотрела своих взглядов в условиях Советского Союза, но и сумела протащить их в советские издания... Жесткую, неумолимую, империалистическую политику проповедывал Арсеньев, – и только это, и ничто другое... Ни малейшей попытки, ни малейшего желания овладеть методом диалектического материализма у Арсеньева нет... Лицо Арсеньева, лицо верного сторонника российского империализма, достаточно ясно видно".
В конце обстоятельной статьи был сделан такой вывод: "Мы имеем право квалифицировать взгляды Арсеньева в области национального вопроса, как откровенно шовинистические, идеалистические, уходящие своими корнями в активную пропаганду империалистических идей и защиту интересов русской буржуазии... Нужна полная, неустанная работа по разоблачению чуждой нам идеологии Арсеньева. Только на основе этого мы сумеем с выгодой использовать то действительно ценное, что есть в произведениях Арсеньева. Поменьше либерального примиренчества и сюсюкания, побольше марксистского анализа, товарищи, использующие сочинения Арсеньева для работы по исследованию ДВК".
Понятно, что выступление партийной газеты стало определённым сигналом как для всех пишущих, так и для соответствующих органов. В научных статьях В. К. Арсеньева принялись активно "развенчивать" – разумеется, исключительно с партийных позиций.
Даже в собрании сочинений 1948 года, подготовленном Дальневосточным государственным издательством, говорилось следующее: "Старые, отжившие представления, свойственные буржуазной науке, мешали Арсеньеву понять и в должной мере оценить то новое, что внес в жизнь нашей страны советский строй... Арсеньев не был свободен и от целого ряда ошибочных положений, некритически унаследованных им от буржуазной этнографии".
"Времена не выбирают – в них живут и умирают"
Ещё раз повторюсь – видимо, неожиданная смерть В. К. Арсеньева избавила его от будущих репрессий. Свидетельством тому – судьбы родственников учёного. Его вторая жена, Маргарита Николаевна Арсеньева, была арестована в марте 1934 года и полтора года провела во Владивостокской тюрьме. Выдвинутых против неё обвинений она так и не признала.
В феврале 1935 года военный трибунал Особой Краснознаменной Дальневосточной армии огласил решение: "В начале 1933 года Экономическим отделом Управления Госбезопасности была вскрыта и ликвидирована контрреволюционная шпионско-вредительская организация в различных областях народного хозяйства Дальневосточного края. Показаниями обвиняемых … было подтверждено, что она ставила своей конечной целью свержение Советской власти на ДВК путем вооруженного восстания и японской интервенции. После смерти руководителя В. К. Арсеньева руководство ею осуществляли Савич и Арсеньева".
По этому делу В. И. Огородников (бывший ректор ГДУ) и В. М. Савич (профессор того же университета) были приговорены к 10 годам заключения, друг Арсеньева А. Д. Батурин – расстрелян. Что касается жены Арсеньева, то в январе 1936 года особое совещание НКВД СССР зачло ей предварительное содержание под стражей с апреля 1934 года по октябрь 1935-го и порекомендовало снять её с работы как "антисоветского элемента и политически неблагонадежную".
В июле 1937 года Маргариту Николаевну Арсеньеву снова арестовали, и 21 августа 1938 года на закрытом заседании выездной сессии военной коллегии Верховного суда СССР она была приговорена к расстрелу.
В конце 1939 года арестовали 19-летнюю Наташу, дочь Арсеньевых, и осудили её на 3 года "за содержание притона в квартире". Правда, позже вроде бы разобрались и выпустили, но, как оказалось, лишь на время. В апреле 1941 года – новый арест (на этот раз за "антисоветские высказывания". Теперь Н. В. Арсеньевой дали 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Освободилась она в 1951 году, но вскоре опять попала в тюрьму – уже по "бытовой" статье... 27 апреля 1958 года Верховный суд СССР решил приговор в отношении Маргариты Николаевны "по вновь открывшимся обстоятельствам" отменить, а дело прекратить за отсутствием состава преступления. В сентябре 1960 года была реабилитирована и Наталья Арсеньева…
Она вернулась во Владивосток, где ей отказали в праве жить в доме родителей; затем жила в Хабаровске, перебиваясь случайными работами, переехала в Благовещенск, где и умерла в 1970 году. Могила Натальи Владимировны Арсеньевой сохранилась – видимо, кто-то ухаживал за ней.
Могила Н. В. Арсеньевой в Благовещенске. Фото: из архива Общества изучения Амурского края
Захоронение В. К. Арсеньева на Морском кладбище. Фото: из архива Общества изучения Амурского края
Сын В. К. Арсеньева от первого брака, Владимир Владимирович Арсеньев, учился в Хабаровском реальном училище, в 1919 году был мобилизован, служил в Никольск-Уссурийске. В 1920 году побывал в плену у японцев; интервенты выводили его на расстрел, после чего у Владимира осталось заикание. Потом он трудился на разных работах, учился на горном факультете Политехнического института во Владивостоке. С 1923 года работал в лесном хозяйстве Приморья – Владивостокская лесная застава, Владивостокское лесоустройство, лесхоз, леспромхоз.
Но в 1939 году по требованию ГПУ В. В. Арсеньев был вынужден выехать за пределы Дальневосточного края. Заметим, что формальных причин для высылки не было – ведь его отца не осудили, хотя, по версии следствия 1934 года, В. К. Арсеньев якобы руководил "шпионско-вредительской организацией". Владимиру Владимировичу было тогда уже 39 лет, у него была большая семья: три сына (Юрий, Игорь и Вадим), жена Клавдия Григорьевна и мать Анна Константиновна (бывшая Кадашевич). Но с органами не поспоришь...
Все Арсеньевы уехали в Челябинскую область, потом осели на Алтае, в посёлке с романтичным названием Ширпотреб. Владимир Владимирович стал работать в лесхозе, в 1941–1943 годах участвовал в Великой Отечественной войне, получил семь ранений... В Приморье Арсеньевы смогли вернуться только в 1957 году; поселились в Находке. В 1962 году умерла жена Владимира Владимировича, в январе 1963-го – его мать, Анна Константиновна. После этого В. В. Арсеньев уехал в Челябинск, где умер в 1987 году. В настоящее время в Находке проживает один внук Владимира Клавдиевича Арсеньева, двое правнуков и четыре праправнука.
Использованы фотографии из архива ОИАК.
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:
Начало путешествия длиною в жизнь: как Владимир Арсеньев оказался на Дальнем Востоке (часть первая)
Знакомство с гольдом и дружба с орочами: как Арсеньев исследовал Сихотэ-Алинь (часть вторая)
"Желтый" Владивосток начала XX века: пожары, антисанитария и бандитская "Миллионка"
