В Приморском крае сформирован новый созыв Общественной наблюдательной комиссии (ОНК), контролирующей обеспечение прав человека в местах принудительного содержания. Ее состав обновился практически на 80%, а численность комиссии сократилась с 37-ми до 26-ти человек. Старт работы ОНК пришелся на непростой период, когда в регионе действует масса ограничений в связи с распространением новой коронавирусной инфекции. О том, чем занимается комиссия в этих условиях, с какими сложностями столкнулись правозащитники, как учреждения ФСИН защищаются от SARS-CoV-2, а также о планах работы ИА PrimaMedia побеседовало с председателем ОНК Приморского края Владимиром Найдиным.
— Сформирован новый состав ОНК. Как его оцениваете?
— Это уже пятый созыв Общественной наблюдательной комиссии Приморского края. Первый созыв был в 2009-м году. И вот пошло-пошло-пошло. В каждый созыв набирается достаточно большое количество людей. Около 60-70% — люди очень активные, которые не понаслышке знают проблемы с правами человека в местах лишения свободы, хотят этим заниматься.
Мы начали работать с 7 апреля, провели собрание. В ОНК идут люди от общественных организаций – как краевых, так и межрегиональных, как и всероссийских. На самом деле люди приходят достаточно активные и достойные. Простых случайных, как правило, не бывает, потому что люди понимают, что здесь приходится работать, причем иногда морально очень тяжело. Когда идет поток жалоб, обращений, и ты видишь, что действительно у людей накипело как у заключенных, так и у родственников. На любое обращение надо реагировать, даже если мы не можем помочь, то, по крайней мере, можем дать совет, куда людям можно обратиться.
В ОНК представители разных организаций, в том числе представители Совета общественных наблюдательных комиссий (СОНК) – есть такая некоммерческая организация, я ее представляю. Мы давно занимаемся вопросами ресоциализации осужденных, оказываем консультативную и юридическую помощь, причем бесплатно. Еще одна наша фишка – это содействие в образовании членов ОНК как в Приморском крае, так и в других регионах Российской Федерации, и самих осужденных. Выезжаем, проводим семинары, круглые столы, оказываем содействие.
С этой целью у нашей организации СОНК подписано соглашение с ГУФСИН, по нему члены организации могут выезжать в колонии, проводить семинары, оказывать помощь. Я выезжал в колонии, не будучи членом ОНК, оказывал юридическую помощь.
— В чем тогда отличие от статуса члена ОНК?
— СОНК не работает по жалобам, мы оказываем консультативную помощь. Допустим, у человека есть вопросы по жилищному праву. Наши специалисты приезжают в колонию и рассказывают, как поступить в той или иной ситуации, чтобы решить вопрос с жильем. Или, допустим, человек уже выходит, обращается: я не знаю, куда мне обратиться, я детдомовец, выхожу на волю, а у меня нет жилья, что мне делать? И мы просто шаг за шагом советуем: пока ты в колонии, ты можешь сделать запросы, потому что, согласно нашему законодательству, всем детдомовцам должны выдавать жилплощадь. Должно быть какое-то знание, что он может, на что имеет право, какой порядок.
В том числе мы оказываем содействие – этим занимается и организация СОНК, и наша общественная комиссия – в получении рабочих мест людям, которые, находясь в колонии, могут работать на воле. Речь про колонии-поселения. Проблема в том, что 15-20% тюремного населения, находясь в колонии, не работают по различным причинам – нет работы, нет заказов, не хотят работать.
Но если человек работает – это один из признаков того, что он на пути исправления, и это засчитывается в характеристике. А характеристика в свою очередь влияет на получение условно-досрочного освобождения.
В колониях общего, строгого, особого режима осужденные могут работать только в системе, в закрытой исправительной колонии. Иначе в колонии-поселении – у осужденных есть возможность работать на воле, например, на гражданских стройках.
Мы ведем переговоры с различными коммерческими организациями, чтобы они этих людей брали. Естественно, им платят зарплату, это официальная работа по Трудовому Кодексу. На эти средства осужденный может отовариться в магазинах, может гасить иски и т.д. Вот чем занимается СОНК. Это одна из немногих организаций в Приморском крае, которая занимается этими вопросами – именно ресоциализацией, адаптацией и оказанием помощи в трудоустройстве.
И как председатель ОНК Приморского края, эти вопросы я ставлю в приоритет.
В ОНК нас пришло 26 человек. Первым делом мы, конечно, избрали рабочие органы, т.е. председателя, заместителей, секретаря.
— Созыв начал работать в период действия ограничительных мер, в связи с коронавирусом. Как выстроили свою работу в этих условиях?
— Да, эпоха коронавируса – никуда не поедешь, ничего не сделаешь. Но мы все же посетили ряд учреждений, проверили как раз, как идет работа по недопущению распространения коронавируса. Посетили СИЗО-1. Сами, понятное дело, в масках, перчатках.
— И как в СИЗО спасаются от коронавируса?
— Там делают все, что необходимо в этом случае. Это и антисептики, и измерение температуры, постоянная уборка территории и помещений. Видно, что работа ведется.
— Нет случаев заражения?
— Мы постоянно запрашиваем информацию. На 8 мая случаев заражения не было.
— А вы только в СИЗО были или где-то еще удалось?
— С перемещением есть проблема. Мы сделали запрос к правительству Приморского края с просьбой разрешить нам передвигаться, как постоянно действующей комиссии. И до сих пор его еще рассматривают. Не знаю, разрешат или не разрешат. Дело в том, что мы, как организация, не попадаем в тот перечень, который установлен. Поэтому пропуск, который позволял бы нам ездить по Приморскому краю, мы не получили. Но потихонечку, так сказать, чтоб нас никто не видел, небольшими группами, перебежками мы перемещаемся.
Недавно были в 20-й колонии в Заводском – посмотрели, как там. У них бокс для тех, кого если обнаружат, не дай бог, с подозрением на коронавирус, на момент проверки не был готов. И мы сделали рекомендацию привести его в готовность. Естественно, эта рекомендация была принята, и тут же все наладили. В остальном все хорошо, постоянно идет трансляция по радио о том, что надо соблюдать дистанцию. Тоже обрабатываются помещения, антисептик есть, температуру измеряют у осужденных два или три раза в день.
— А у сотрудников? Ведь они могут принести вирус. Была информация по колонии в Хасанском районе.
— Да, по 26-й колонии, мы выясняли, что там. Действительно, заболел сотрудник, но слава богу, он переболел, все нормально, выздоровел. Он не успел донести вирус осужденным. Контакта не было. Нам официально ответили, что в колонии никто не заболел. Ну и хорошо.
— Конечно. Потому что если проникнет вирус, то в колонии легче всего получить очаг.
— Есть слабые места. По СИЗО, например, мы нашли один возможный источник проникновения. Мы сделали рекомендацию, но здесь уже зависит не от нас.
— А о чем именно речь?
— Смотрите, когда задержанные прибывают в СИЗО, они сидят на 20-дневном карантине. То есть их никто не трогает. 20 дней прошло, и потом его переводят в общую камеру, как обычно. Потом следственные органы вызывают задержанного к себе в кабинет на действия. Арестованный съездил к следователю, с ним контактировал, и по пути тоже контактировал с людьми, а его потом обратно вернут в ту же общую камеру. Нет бы в карантин, чтобы он не мог от следователя ничего привезти, а его в общую камеру.
Мы рекомендации, конечно, сделали. Сейчас отменены все длительные и краткосрочные свидания. Краткосрочные проходят за стеклом. Так как они отменены, то, в принципе, следователь мог бы приезжать в СИЗО и за стеклом общаться с арестованным без риска передачи этого вируса.
Но это уже работа уголовно-исполнительной системы.
— Почему тогда отменили краткосрочные свидания, если действительно контакта нет?
— Но есть контакт с сотрудниками учреждения. Заходит посетитель, допустим родственник, он же контактирует с другими. А вдруг он болеет, сотруднику передастся, от сотрудника потом дальше.
— Были ли у вас обращения от арестованных, что кого-то, возможно, уже по срокам "передержали" в СИЗО? В связи с нерабочими днями и судебная система "замерла".
— Раньше, до коронавируса, обращались. Но сейчас таких жалоб не поступало. Думаю, заключенный тоже понимает, что есть опасность заражения. Они же следят за новостями. Умирают люди, причем все без разбора, в том числе и врачи умирают. Поэтому, думаю, здесь в большей степени играет то, что сохранность жизни главнее, чем пребывание лишний месяц в СИЗО. Я думаю, из-за этого, по крайней мере, таких жалоб не было.
— А на что жалуются, с какими обращениями новому созыву уже удалось поработать?
— Недавно мы были в спецшколе в Уссурийске, с проверкой тоже. Там возник конфликт между воспитанниками, два мальчика подрались, вопиющий случай. Но министерство образования пошло нам навстречу конечно же, и на следующий же день, когда стало известно об этом случае, члены ОНК выехали на место.
Если говорить о защите от коронавируса – это мы проверили попутно, там не проводят до конца те мероприятия, которые должны быть. Воспитанники ходят без масок, нет агитации про коронавирус.
Кроме этого, на случай каких-то эксцессов даже нет тетради для записи нарушений. Как по этой ситуации получилось. Нам говорят, мы составляем акт. Но ведь могут и не составлять. По этому же случаю, когда была драка, мы все узнали только через три недели после инцидента. Только потому, что это случайно выплыло в Интернете. Они не хотели выносить сор из избы. Есть такие моменты. Сейчас, конечно, прокуратура и следственный комитет разбираются по этому делу. Они, я надеюсь, наведут порядок.
— Часто там такие ситуации возникают?
— Слава богу, нечасто. Это был единичный случай за последние два-три года. Но такое бывает, надо держать на контроле. Это же дети. Тем более видите, надо понимать, что обычный ребенок туда не попадет. Он должен совершить ряд серьезных правонарушений, чтобы попасть именно туда. Причем попадают именно по решению суда.
Было еще одно интересное обращение, мы по нему разобрались, но на место не выезжали в итоге. Помните, был местный блогер, которого якобы незаконно посадили в больницу.
— Да, совсем недавняя история. Его поместили в психиатрическое учреждение.
— Но это очень странная история. К нам было обращение, что якобы его забрали насильно, пропал человек и срочно найти его надо. Но оказалось, что не насильно. Процессуально здесь вообще придраться не к чему. Как мы выяснили, он постоянный пациент этой больницы. И он не пропадал. Все-таки был суд, его по суду туда привели, и он был в учреждении по предписанию суда.
По нашей части мы не увидели здесь каких-либо нарушений. Что касается его лечения – тоже здесь придраться не к чему. ОНК не может комментировать действия лечащего врача, и это не в нашей компетенции. Мы посоветовали, если он считает, что были права нарушены, обратиться в прокуратуру, в следственный комитет. Если есть состав, пусть расследуют. Но я так понял, последовало только заявление по YouTube и все, человек никуда не обращался.
С учетом ограничений по поездкам, мы, конечно, ведем прием жалоб по электронной почте и в письменном виде. Жалобы приходят разные совершенно.
— Что еще удалось сделать с новым составом ОНК?
— Как я сказал, мы посетили определенные места принудительного содержания, а кроме того, провели онлайн-семинар для членов ОНК.
Из 26-ти человек 8-9 – опытные члены ОНК, а остальные новички. Они хотят работать, но не знают как. Поэтому по Скайпу, насколько это возможно, в доходчивой форме рассказывали, как готовиться к посещению учреждения ФСИН, как проводить посещение мест принудительного содержания, на что обращать внимание, какие брать с собой приборы. Вот видите, у меня прибор лежит, чтобы измерять уровень освещения. Вот, допустим, градусник, в помещении должно быть не меньше 18 градусов. И тому подобное. Мы провели семинар, чтобы люди хоть понимали, что делать. А то знаете, когда человек не понимает, он заходит в колонию – и что дальше, куда ему пойти, что посмотреть, непонятно. Мы довели до них всю нормативно-правовую базу, которая существует в уголовно-исполнительной системе. Поэтому на этом этапе хотя бы ознакомились, вообще что такое СИЗО, что такое ИВС, какие там нормативы, чем должен быть обеспечен заключенный, чем должен быть обеспечен задержанный, какие там ложка, кружка, поварешка, тазик, вода и тому подобное.
— В этом созыве, вы сами верно отметили, и четверти нет тех, кто имеет опыт работы в ОНК. Опытных правозащитников, действительно, единицы.
— Назначает Общественная палата Российской Федерации. Не все члены из прошлого созыва подали заявки.
— А почему, как считаете?
— Наверное, какие-то жизненные обстоятельства. Всего было подано 42 заявки, из 42-х выбрали 26. По каким критериям, мы не знаем. Голосование по каждому человеку происходит в Общественной палате. Были назначены 26 человек, и вот мы работаем.
— Также обратила внимание, что снизилась численность ОНК.
— Да, было 42 человека. Снизили до 26-ти, на законном основании по количеству в каждом субъекте. Это, опять же, устанавливается Общественной палатой, и публикуется список, где сколько человек. По закону можно до 40 человек набирать, но в данном случае, по Приморскому краю, палата решила, что достаточно 26-ти.
Но я хочу сказать, что у нас все равно многочисленная комиссия. Возьмите другой субъект – ну такие, большие комиссии, Москва, Московская область, Санкт-Петербург, Ленинградская область, Краснодар может быть, и Приморский край. А в остальных там 2— 4 человека, может быть, 6. Так что у нас нормальная комиссия.
Больше на самом деле и не нужно, вот поверьте мне. Должна быть боевая сплоченная группа, которая могла везде ездить и оперативно заниматься вопросами. Когда людей очень много, в этом ничего хорошего. Я знаю, что некоторые люди за 3 года работы в ОНК не посетили ни одной колонии. Зачем такие люди?
— В прошлом созыве со стороны членов были нарекания, что по идее, это должен быть коллегиальный орган, но не получилось, системности не хватало. Это с чем связано? С тем, что было много людей?
— Зависит от руководителя, как он сплотит коллектив. Я сразу сказал как руководитель, что у нас наблюдательная комиссия открытая, у нас общий чат, постоянно каждый день в нем общаемся. Постоянно какие-то документы, обновления, приказы, отчеты, всё, что связано с ОНК и правозащитой – все тут же публикуется в чате. Сделали облачное хранилище, где это все хранится.
Мы открытая организация и для общества Приморского края, чтобы люди о нас знали и понимали, чем мы занимаемся.
— Кто члены ОНК? Расскажите о профессионалах, кто профессиональные правозащитники в вашей организации.
— На самом деле, термин "правозащитники" может быть не совсем правильным в адрес ОНК. Да, мы занимаемся этими вещами, но иногда же правозащитники могут немного перегибать в сторону заключенных. Заключенный заключенному рознь, и бывают случаи, когда просто человек хочет расшатать систему, или категорически отвергает порядок, он встал на путь не исправления, а на путь вора в законе, допустим. И такие же люди бывают, не все же такие гладкие и пушистые.
Бывают же, такие, кто говорит, что не приемлет российского законодательства, и будет воровать.
— Как это связано с защитой прав заключенного во время пребывания в местах лишения свободы?
— Таких много на самом деле. Если мы видим, что человеку наши действия и наша работа не нужна, то смысл тогда на него тратить свое время и силы, если человек просто не приемлет. Иногда бывают такие случаи, когда у человека возникает в колонии конфликт с сотрудником, ну всякое бывает. Сотрудник к нему предвзято относится – и вот посыпались взыскания, и ШИЗО, и карцер и тому подобное. Мы, если видим, что такая система существует, сами выезжаем, встречаемся и разбираем, почему вышел конфликт.
А бывают случаи, когда мы просто человека убеждаем: давай так, начальник колонии пойдет навстречу тебе, но ты тоже должен исправиться. И бывали случаи, когда человек понимает, исправляется, нормально себя ведет, подходит время УДО, у него нормальная характеристика, все взыскания погашены, и он нормально выходит, и потом еще говорит нам спасибо, что вовремя остановили от таких вот противоправных действий, что мог бы еще что-то натворить и еще там дальше остаться. И такое бывает.
— То есть берете на себя миссию модераторов процесса.
— Это наша цель. Люди, на самом деле, вот правильно вы сказали, в нашей комиссии совершенно разные, из разных сфер. Каждый со своими знаниями, умениями, но, главное, с желанием работать. И правозащитники, и бывшие прокуроры, например, Евгений Янченко. Допустим, Эдуард Климов – он вообще связан с рыболовством (медиахолдинг Fishnews). У меня как раз знания по правам человека, я учился в Совете Европы, Страсбург. В частности, проходил обучение комиссии по предотвращению пыток. Сейчас эти знания я стараюсь отдавать людям, членам ОНК, по крайней мере.
Евгений Янченко — ходячая энциклопедия законов. Эдуард Климов хорош как модератор во время дискуссий и скайп-конференции. Есть у нас в ОНК блогер. В том, что собрались люди из разных сфер, есть плюс. Каждый старается часть своих знаний внести в коллектив. Я думаю, что со временем это принесет и уже приносит большую пользу. И будет наша Общественная наблюдательная комиссия Приморского края одной из лучших в РФ, как это уже было раньше.
Формируется костяк. Да, иногда мы не соглашаемся по каким-то вопросам, но в процессе дискуссии приходим к нужному решению. Самый главный постулат – не навреди человеку.
Владимир Найдин и Евгений Янченко. Фото: ИА PrimaMedia
— Вы говорили, что приходится и обучать, и разъяснять, как пройти в СИЗО и т.д. Но когда человек по идее идет в ОНК, он, наверное, должен это знать?
— Нет, это совершенно новое. Ну вот вы знаете, как пройти в СИЗО?
— Нет, но я не член ОНК.
— Есть нормативные документы, законодательные акты, с которыми нужно знакомиться, там все расписано. Но более того, теория одна, а практика другая. И вот надо еще на практике понять, как это работает.
— Еще один оргвопрос. В нынешнем созыве назначено, по-моему, порядка шести заместителей председателя. Это для чего? Что этот статус дает?
— Статуса никакого, это больше обязанностей. Многофункциональность и поддерживается тем, что у нас есть заместители. Вот Евгений Янченко, у него много письменной работы, все жалобы, административно-технические вопросы.
Другой заместитель занимается организационными вопросами, опять же с этими скайп-конференциями. Кто-то, допустим, представляет фонд помощи заключенным "Калина красная". Соответственно, если мы обращаемся, то выделют средства, какую-то помощь для работы. То есть, наоборот, это хорошо. Раньше ходил с одним заместителем, понимаете, и половина ответственности ложится на него, он может не осилить. А когда их много, то проще распределить. Ну и, опять же, должность стимулирует людей работать более ответственно.
— Какие накопились проблемы, с которыми планируете работать?
— Первая проблема – это, как уже говорил, посещение мест предварительного содержания, подразделений уголовно-исполнительной системы. Мы их сейчас не можем посещать. Нам не дают пропуска для перемещения по региону. Попасть в учреждение можем, но нас могут оштрафовать за то, что мы передвигаемся по территории Приморского края. ОНК ведь не градообразующее или системообразующее предприятие, хотя мы постоянно действующая комиссия. Поэтому, когда поступают жалобы, спасибо Евгению, мы стараемся, конечно, ответить письменно. Допустим, в ту же прокуратуру делаем запросы.
— А кроме первоочередных задач, какой-то план работы комиссии?
— Первый системный вопрос – это провести сразу два или три семинара для членов ОНК, чтобы получили базовые знания, в том числе, как взаимодействовать с госорганами, как правильно писать отчеты. Потому что по скайпу это не расскажешь особо. Это первое –научить людей.
Второе. У нас в планах работы, конечно, посещение мест принудительного содержания. Оперативная работа с жалобами, с письмами.
Далее будут тематические проверки. Мы будем проверять, как работают медицинские учреждения в уголовно-исполнительной системе Приморского края. Возьмем выборку, допустим, 30% всех медучреждений в исправительных колониях и на этой базе создадим отчет, предоставим его в медуправление ФСИН России, чтоб они там увидели, какие существуют проблемы в их учреждениях. Проинформируем руководство ГУФСИН о выявленных проблемах, и в случае необходимости направим материалы в прокуратуру.
— Насколько знаю, вопрос с нехваткой медиков в медучреждениях ФСИН края стоит остро, эти проблемы звучали. И по страховой медицине тоже. Как-то с этим разбирались?
— Это не сфера нашего влияния – набор медицинского персонала, мы можем рекомендовать только набрать полный штат. Конечно, допустим, если у нас будет совещание где-то в Москве, и там будет присутствовать руководство ФСИН России, естественно, мы заострим на этом внимание. На мероприятиях, опять же, Общественной палаты. Но можем только заострить внимание.
Допустим, в той же женской колонии не было гинеколога. На 900 женщин нет врача-гинеколога. Он приезжает 2 раза в неделю. Максимум, он может принимать там 4-5 часов в день, соответственно, сколько надо одной женщине прождать месяцев, чтобы попасть к нему на прием. Проблема эта есть. И не только в учреждениях ФСИН.
Возвращаясь к задачам работы ОНК, стоит вопрос и ресоциализации заключенных, и их содержания, и отношения к ним со стороны общества. У людей мнение, что вот он преступник, значит его надо "мочить" чуть ли не до конца. На самом деле нет. Есть суд, который лишает свободы. Человек и так уже лишен самого ценного. Он несет наказание. Но он же не должен наказание нести до той степени, чтобы его не кормить, чтобы он не спал, чтобы было плохое здоровье, чтобы не лечили и т.д.
Только представьте, что у человека на ближайшие 2-3-5-10 лет все четко распределено, и от него вообще ничего не зависит. Это ужасно, в колонии происходит ужасная ломка человека. Кто-то может принять, перестроиться, если были какие-то ошибки, осознать и выйти уже с законопослушным поведением. Если не произошло этого, то человек может озлобиться, и его уже тяжело исправить – естественно, он уже дальше будет идти по пути совершения преступлений.
И кстати рецидив как раз в Приморье очень высокий – больше 60%. Что это значит? Это значит, что, попав единожды, каждый второй человек попадает туда снова.
— Почему так происходит?
— Потому что есть недостаток работы как уголовно-исполнительной системы, так и нашего общества, куда бывший заключенный попадает, оказываясь на свободе. А куда обычно такие люди выходят? Снова туда же к себе, в такую же семью, где пьют, колются и тому подобное. То есть здесь надо в комплексе решать эту проблему.
— Что именно нужно делать? У нас законодательно пытались закрепить трудовые квоты для бывших заключенных, например.
— Я скажу вам – нет, это, к сожалению, не работает. Я выступал по этому поводу в Общественной палате РФ. Вместе с членами ОНК, еще предыдущих созывов, мы продумали комплекс мер. Какие меры? Человек выходит – давать ему социальное жилье внаем. У нас это есть, но масштабы такие мизерные, потому что соцжилья на всех не хватает, есть и другие категории. Второе – да, это предоставлять квоты. Но как с квотой? Вот обычный работодатель даст эти квоты? Да ну, он же боится, правильно, что у него будет работать бывший заключенный. Зэк – это белая ворона. А мы предлагали другое – что если он дает возможность работать бывшему заключенному, то ему – налоговые послабления. Чтобы он был заинтересован.
Масса же тех, кому вообще просто некуда пойти по освобождении. Следующее наше предложение – это строительство "бюджеток", чтобы были на балансе у властей. Это дома, куда заключенный может пойти, выйдя из колонии, 3-4 месяца там пожить, восстановить документы, ресоциализироваться, научиться пользоваться некоторыми вещами. Некоторые сидят по 15-20 лет. Зашел в 2000-м году и до сих пор сидит. Тогда еще сотовых телефонов не было и банкоматов, он ничего не знает. Нужно хотя бы дать возможность адаптироваться. Потом помочь устроиться на работе – это работа с центром занятости и т.д.. Такие дома – это своего рода центр ресоциализации и адаптации.
Кстати, мы получили грант по этой теме и успешно выполнили его. Приезжали в колонию, брали с собой сотрудников соцзащиты и центра занятости населения, и вместе с ними проводили семинары – это вообще впервые в практике, когда заключенным проводятся такие семинары. Именно на тему трудоустройства, какие соцгарантии может получить, по восстановлению документов, по пенсионному обеспечению и т.п.
— Есть ли примеры создания таких домов, как вы описали, с помощью грантовой поддержки? В европейской практике такое ведь применяется, создают центры реабилитации.
— Дома такие есть у нас, но без грантовой поддержки. Их содержит протестантская церковь. Сами протестанты делают такие дома, люди туда приходят. Но это религиозные дома. А что делать, если у человека другая религия?
Поэтому здесь, я думаю, конечно, было бы правильно государству подключаться. А кстати в Волгограде 11 лет тому назад Владимир Путин давал поручение, чтобы во всех субъектах Российской Федерации были центры адаптации заключенных. И во многих субъектах они построены. В Магадане такой центр есть, успешно работает. Но почему-то в Приморье, одном из немногих, центра адаптации не существует.
— ОНК может поднимать вопрос на уровне региона – почему в Приморье это не реализовано?
— Конечно. Когда закончится вопрос с самоизоляцией, мы этим и будем заниматься.
— Не могу не спросить про Игоря Сергеевича Пушкарева. Бывали у него?
— Да, буквально на днях мы были в следственном изоляторе. Особых жалоб не было.
— Он ведь в колонии.
— Да, он был направлен в 33-ю колонию, потом возникли какие-то следственные действия, и его снова привезли в СИЗО. По крайне мере до последнего момента он находился в СИЗО-1. Наши коллеги с ним общались. Держится бодрячком, нормально, особых или критических жалоб он не высказывал.
— Недавно прогремел Ангарск с бунтом в колонии. Попадались сообщения, что там были приморцы. Во всяком случае, приморцы пытались выяснить, что с их родными-заключенными.
— К нам никаких обращений не было. Но мы следим тоже за этой историей по СМИ. Меня смутил один момент. Это случилось, когда был коронавирус, и корреспондент спокойно разгуливает по колонии без маски, берет интервью у людей без маски. Почему допустили такое? Потом, мы же говорим о социальной защите, должно быть социальное дистанцирование, но, к сожалению, я смотрю на это все, а как-то нет элементарных мер, принятых для того, чтобы случайно не занести этот вирус в колонию, со стороны снимающей бригады. Больше претензий к ним.
— Правда? Там проблема более серьезная, чем коронавирус (смеется).
— Я согласен с вами. Но и на это обратил внимание. Это было преподнесено однобоко, я считаю. Так, якобы люди не хотят жить по законам, по распорядку дня, поэтому устроили бунт. Хотя здесь, я думаю, такие выводы делать преждевременно, и ситуация сложнее. Идет следствие, и такую мысль высказывать, я думаю, рановато. Нужно разбираться. Потому что, чтобы поднять на такой бунт людей, нужны веские основания. Они же резали руки, вены, не чтобы показать, реально рисковали. Значит, проблема существует, поэтому надо ее решать системно.
Люди, которые находятся в заключении, — они в еще более уязвленном положении, чем обычные люди. Я хотел бы обратиться к гражданам как раз в этой связи. Они часто неправильно реагируют на нашу работу, считают ее ненужной и бесполезной. Нередко приходится читать комментарии в духе "да туда ему дорога, пускай сидит".
Человек совершил преступление, но он наш гражданин, и, если мы его перевоспитаем, и ОНК окажет ему в этом какое-то содействие, то он выйдет нормальным человеком. И каким он выйдет – зависит и от нашей работы, и от восприятия общества. Хочется, чтобы правильно понимали нашу работу.
