30 сентября. Гастроли приморской Мариинки в Большом театре не остались без внимания крупных московских изданий. Свою критику оставил и культобозреватель "Ъ" Татьяна Кузнецова. Алиеву досталось изрядно. "Корсар" (6+) был раскромсан в мелкую щепку. "Жар-птица" (6+) — в пух и перья. Пощадили только "Федру" (12+), но не без язв вроде той, что благодаря "современной" постановке из Владивостока москвичи получили уникальную возможность окунуться в "прошлое американского балета".
О "Корсаре" было сказано то, что автор "не смогла увидеть более бессмысленной версии этого и без того легкомысленного балета", "вкус и эстетика постановщика сформировались в 1980-е, самые безнадежные для советского балета годы".
Солисткам-"одалискам" вариации раздали "не по ногам" ("ее мягкие ноги превратили диагонали бризе в невнятное месиво").
Про "Жар-птицу" — "восхитительное отсутствие творческой рефлексии — вообще отличительная черта хореографа Алиева.
Сложнейшая музыка Стравинского ничуть не мешает ему давать кордебалету самые примитивные па и комбинации из программы первого курса дуэтного танца".
"Федра" удостоилась двух небольших абзацев, в которых звучали двусмысленные похвалы за "эффектность" и за "увлекательное пособие по истории западного балета". Что, конечно, обидно.
Тяжело спорить с критиком, когда он оперирует словам и фразами вроде адажио, аттитюд, фуэте, "три тройных содебаска", па-де-де, "шпагатные разножки и усложненные жете-ан-турнан", "обильные большие туры и обычные пируэты", "с одного толчка-препарасьон" — и все это в одном абзаце, чуть ли не через запятую и, главное, с явным пониманием написанного. Но попробовать стоит.
Хотя бы ради того, чтобы возразить — если под прошлым американского балета понимается синтез музыки Филипа Гласса и эмоциональной истории, рассказанной внятным хореографическим языком, то разве не это должно быть основным предметом на столе? Тем более, что кроме как в приморской Мариинке, москвичи ничего подобного нигде не увидят. Слишком уникально творческое слияние нью-йорского минималиста, афинского трагика и датского постановщика.
Музыка Филипа Гласса была написана к фильму, посвященному японскому писателю Юкио Мисиме, закончившему свою жизнь сэппуку после неудачной и, более того, заранее обреченной на неудачу и потому безумной попытки государственного переворота. То, как эта музыкальная история ложится на древнегреческую трагедию — лишь один из многих слоев балета. То, что композитор подрабатывал таксистом, пока его балетная музыка завоевывала популярность,— любопытный штрих к нему.
Постановка решительно меняет концепцию трагедии. Если Федра у Еврипида — женщина-бедствие, которая своей вероломной и противоестественной страстью губит и себя, и ни в чем не повинного Ипполита, то в балете к главной героине проникаешься симпатией и сочувствием. Она танцует о любви и нежности, которыми ее царственный муж — Тесей — не богат. Тот танцует все о войне да о войне. Да и во всем дворце только и танцев, что о войне. Ипполит тоже настроен на марши. И лишь притязания Федры заставляют его посмотреть в сторону других танцев, но скоротечно, потому что долг превыше всего. Конечно, это не спасает его от трагической развязки — если уж попал в пляску богов, то живым из нее уже не выберешься. Дай бог хотя бы остаться в мифе.
Все движения балета подчинены повествованию. Они могут быть простыми и грубыми, как строчки Хемингуэя, но, если мы любим Хемингуэя, то как раз за ясность изложения и простоту, а не за великоречивую лирику. И "Федра" прекрасна тем, что говорит со зрителем простым и ясным языком, сразу переходя к делу, без лишних форм и деталей, без филлеров, предназначенных лишь затем, чтобы солист мог показать зрителю свои умения. Чуть более, чем за 40 минут, она справляется с тем, на что другим требуется три часа с двумя антрактами. "Федра" оставляет приятное послевкусие и желание продолжить знакомство с Глассом, древнегреческой трагедией и современным театром.
Критик явно не считает "Федру" современным балетом, иначе бы не использовал это слово в кавычках. Критик как бы намекает, что данный балет — пример того, как видит современный балет провинция. А именно — что-то нестандартное и экспериментальное, этакая подростковая фронда с классикой и стремление любыми средствами показать свою непохожесть. И замечает, что все это — пройденный этап, что все это было еще полвека назад. По крайней мере, такое впечатление складывается — на спектакль с первых секунд навесили ярлык, и далее, следуя системе предвзятой аргументации, подстраивали предпосылки под заранее заготовленные выводы.
Но "Федра" такова только в этой странной оптике критика. В глазах зрителя она не претендует на то, чтобы быть современной, а претендует лишь на то, чтобы инструментами балета убедительно рассказать историю, которая накрепко останется в памяти.
"Федра" концептуально минималистична. Это касается и декораций, и нарядов, и продолжительности, и музыки, где на протяжении почти всей постановки обыгрывается на все лады один и тот же лейтмотив. В ней нет пустот, зато есть очаровательный простор и атмосфера древнегреческого мифа, которую авторам парадоксально удалось сделать уютной.
Часто ли сюжет балета вам понятен без либретто? Часто ли вообще в балете вас интересует сюжет и герои, а не танцовщики, исполняющие их роли? Печально, что "Федре" не воздали должного, проглядев балет глазами пресыщенного (и глубоко уважаемого) московского критика. Тот случай, когда насмотренность сыграла злую шутку, и за лесом не увидели балета.
Авторская колонка Сергея Петрачкова