Здесь будет Россия: как русские дипломаты Амурскую страну к империи присоединяли

160 лет назад, 16 (28) мая 1858 года, в городе Айгунь (Северная Маньчжурия) был заключен исторический для нашей страны русско-китайский договор, ознаменовавший присоединение к России обширных территорий левобережья реки Амур и ставший отправной точкой для последующего присоединения к империи Уссурийского края — территории нынешнего Приморья. Это соглашение позволило России вернуть земли утраченные по Нерчинскому договору 1689 года. В 1860 году Айгунский договор был дополнен Пекинским, согласно которому границы были проведены по китайскому берегу Амура, Уссури, а также протоке Казакевичева. Таким образом, обозначенные реки вместе с обширными территориями их бассейнов стали полностью принадлежать России. ИА PrimaMedia при содействии Александра Ткачева, сотрудника Приморского краевого музея им. В. К. Арсеньева, автора и главного редактора проекта "Энциклопедия Приморья", члена Приморского краевого отделения Русского географического общества-Общества изучения Амурского края, вспоминает, как Амурская страна стала русской и кому Россия этим обязана.

Как граф Николай Муравьев в Айгуне стал "Амурским"

В конце зимы 1857 года в российское правительство поступила докладная записка от военного агента (атташе) в Лондоне о том, что по его информации Англия и Франция готовят очередной поход в Китай с целью заставить его открыть свои рынки для европейских товаров. К записке в МИДе отнеслись очень серьезно, так как усиление европейских держав в Азии угрожало присутствию России в азиатско-тихоокеанском регионе. А этому направлению МИД и его новый глава А.М. Горчаков уделяли особое внимание.

Горчаков Александр Михайлович. Фото: Фото предоставлено А. Ткачевым

Чтобы не упустить инициативу и наладить тесные взаимоотношения с азиатским соседом, в Пекин был командирован граф Е.В. Путятин. Но через Кяхту и Монголию – кратчайшим путем — китайцы его к себе не пустили. И вообще, видеть не пожелали. Так что Путятину пришлось добираться морем. А там присоединяться к англо-французской эскадре, которая шла воевать с китайцами, не желавшими открывать Европе с Америкой свои рынки.

Вместе с союзниками Путятин прошел до Тянцзина. Как представитель нейтральной страны помог враждующим сторонам договориться. И за это Россия получила право наравне с победителями подписать с Китаем свой Тянцзинский договор. Правда, договор этот не дал России никакого преимущества перед европейцами. Он вообще был для нас бесполезен, так как морской торговли у нас с Китаем не было. По этой причине, вероятно, вскоре наш Тянцинский договор китайцами был ратифицирован. А с другими западными державами нет, что вынудило последних на следующий год готовить очередную военную экспедицию.

Граф Николай Муравьев-Амурский. Фото: портал "Старый Владивосток"

В одно время с действиями Путятина и генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев старался уговорить китайцев отдать под российский контроль побережье от Амура до Кореи. С тем, чтобы в тамошних незамерзающих гаванях мог разместиться русский флот. И двумя неделями ранее Путятина, в местечке Айгунь Муравьев подписал договор, по которому левобережье нижнего Амура признавалась сторонами российской территорией, а нужные нам правобережные земли территориями "общего владения".

Границы их, правда, окончательно не были определены. Да и сам договор китайский вельможа князь И-Шань подписал, говорят, с большой неохотой. Китайцы утверждали потом, что у него не было на то полномочий, дать которые в данном случае мог только сам император (богдыхан). Ведь земли, о которых шла речь, считались частью родовых земель династии Цин, то есть личной собственностью императорской семьи.

За подписание Айгунского договора Н.Н. Муравьев был вознагражден государем наследуемым титулом графа Амурского. Но как вскоре выяснилось, несколько преждевременно. Так как ратифицировать договор китайцы почти сразу же отказались наотрез, вплоть до войны, которой необдуманно припугнул их представлявший наши интересы в Пекине пристав Русской духовной миссии П.Н. Перовский (родной, к слову, дядя народоволки Софьи Перовской).

Первый лист Айгунского договора 1878 года. Фото: Амурский областной краеведческий музей

Положение России на Тихом океане на тот момент, говоря мягко, стало критическим. Без признания китайцами Айгунского договора строить порты в Приморской области было, мягко говоря, делом рискованным. Англия и Франция собирались в новый поход на Пекин, и не было никаких оснований сомневаться, что они добьются своего. Китайский Госсовет видел в России вероломного соседа, грозящего Поднебесной с Севера с целью откусить кусок пусть и неуправляемой и плохо исследованной, но китайской территории. И ни Н.Н. Муравьев-Амурский, ни тем более П.Н. Перовский не в состоянии были это отношение изменить! Да и кто бы смог?

Дипломат, который смог

Такой человек в огромной империи нашелся. И уже спустя два года, 2 (14) ноября 1860 года в Пекине между представителями России и представителями Китая был подписан договор, закрепивший за Россией право единоличного владения территориями, расположенными между нижним течением Амура и Кореей. Включая береговую линию и удобные для строительства портов гавани, где впоследствии выросли порты Владивосток, Ванино, Находка, Восточный, Посьет. "Отцом Пекинского договора" стал незаслуженно забытый, но блистательный российский дипломат и разведчик граф Николай Павлович Игнатьев.

К заключению Пекинского договора 1860 года. Фото: иллюстрация из журнала "Русский художественный листок") 1861 г.

Во всех энциклопедиях, где есть статьи, посвященные подписанию Пекинского договора, говорится, что российской стороны договор подписал посланник в Пекине Игнатьев. Ну подписал и подписал, велика ли заслуга – закорючку поставить? Несмотря на то, что в некоторых из них уточняется, что китайская сторона пошла на это в благодарность за посредничество генерал-майора во время 2-й Опиумной войны, в общественном сознании присоединение к России восточных территорий (и Приморской области в том числе) связано, прежде всего, с именем генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н.Н. Муравьева-Амурского, подписавшего двумя годами ранее Айгунский договор. Пекинский же трактат рассматривается лишь как дополнительный, что-то вроде ратификации Айгунского. Тем не менее, значение этого документа ничуть не меньше, если не больше, договора, подписанного генерал-губернатором Восточной Сибири.

Игнатьев Николай Павлович. Фото: Фото предоставлено А. Ткачевым

Предоставим слово историку Александру Ткачеву, приложившего много сил ради восстановления исторической справедливости в отношении графа Игнатьева.

"Памятники Н.Н. Муравьеву-Амурскому есть практически во всех крупных городах Восточной Сибири и Дальнего Востока. А именем Николая Павловича в России назвал лишь крошечный мыс в б. Бабкина на о. Русском и крохотный сквер без памятника во Владивостоке. Правда, есть еще пик Игнатьева в Антарктиде, но назван он так по инициативе… Болгарии. Там Н.П. Игнатьев почитается как освободитель от турецкого ига и национальный герой, там есть и памятники ему, и населенные пункты, названные его именем. Но это уже совсем другая история…

Что же касается договора Пекинского, то вот что в ноябре 1860 года написал о нем и роли генерал-майора сам Н.Н. Муравьев-Амурский в своем письме к тогдашнему министру иностранных дел России князю А.М. Горчакову:

Все сомнения рассеяны, теперь мы законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами, и приобрели право сухопутной торговли из Кяхты, и учреждения консульств в Урге и Кашгаре. Все это без пролития крови, одним уменьем, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего. Игнатьев превзошел все наши ожидания...

Стало быть, только подписью участие генерал-майора не ограничилось. Более того, пребывание его в Пекине было связано с какими-то ожиданиями со стороны российского правительства. Какими именно?

Вот этот вопрос и засел у меня в голове, когда в 2007 году я начал собирать материал для книги "Приморский край. Все самое, самое, самое…". По Пекинскому договору его было немного, но достаточно, чтобы почувствовать интригу и понять недооцененность деяния, совершенного тогда российским посланником в Пекине Н.П. Игнатьевым.

Спустя какое-то время я разыскал в Москве биографа Николая Павловича, доктора исторических наук В.М. Хевролину, которой, пользуясь случаем, приношу свою глубокую благодарность. И по ее совету в электронном каталоге РГБ разыскал две не тонкие книги, изданные более века назад, с тех пор не переиздававшиеся и не оцифрованные. Одна, написанная самим Игнатьевым, а вторая, судя по всему, с его слов.

Дальше все просто: оформил заявку, оплатил, получил электронные копии… И в течение нескольких дней буквально проглотил обе, суммарно страниц около восьмисот. Это оказался детектив, действие которого развивалось на фоне так называемой 2-й Опиумной войны… Это был в буквальном смысле материал для вестерна, составленный из множества, документов, писем, с многочисленными ссылками и пояснениями, с сюжетом, интригой и счастливым концом… Просто удивительно, что никто из писателей или сценаристов до сих пор к нему не обратился.

Позднее мне удалось выписать по почте и книгу об Игнатьеве самой В.М. Хевролиной, потом в сети объявились балканские письма генерал-майора, воспоминания его племянника А.А. Игнатьева "50 лет в строю", книга болгарской писательницы Калины Каневой "Рыцарь Балкан" и множество фотографий как самого Игнатьева, так и практически всех участников "пекинского вестерна". И чем дальше, тем вернее укреплялся я в антинаучной мысли, что этому человеку, к слову страстному славянофилу и убежденному панслависту, было судьбой предначертано подарить России, всей славянской культуре выход в Азиатско-Тихоокеанский регион.

Но прежде рассказа о пекинской командировке Игнатьева и подписании договора следует, наверное, сделать два отступления: собственно, о Н.П. Игнатьеве и о той ситуации, в которую он попал в Пекине. Начнем со второго.

Немного о главном герое – Николае Павловиче Игнатьеве

Какими соображениями руководствовался А.М. Горчаков, поручая это дело Н.П. Игнатьеву, никто не знает. Официальные документы такой информации, как правило, не несут. Мы можем лишь строить предположения. Но для этого надо, наконец, узнать, кто таков Игнатьев Николай Павлович, чьих, как говорится, будет, чтобы удостоиться чести попасть в такой переплет?

Начать придется издалека, с декабрьского вечера 13 декабря 1825 года, когда Игнатьева Надежда Егоровна, вдова артиллерийского генерала Николая Ивановича, имела со своим единственным сыном Павлом серьезный разговор. Она взяла с него слово, что назавтра он будет разумен и не совершит опрометчивого поступка. И назавтра, во время так называемого восстания декабристов, первая рота Преображенского полка под командованием капитана П.Н. Игнатьева первой пришла на дворцовую площадь под знамена государя Николая Первого.

Игнатьев Николай Павлович 60-е гг. Фото: Фото предоставлено А. Ткачевым

После этого карьера Павла Игнатьева не слишком быстро, но верно пошла в гору. В 1834 году он уже был назначен директором Пажеского корпуса, в 1852-м вошел в Государственный Совет, с 1854 по 1861-й занимал пост Санкт-Петербургского генерал-губернатора, в 1877-м стал графом и завершил свой жизненный путь в декабре 1879 года в должности председателя Комитета министров Российской империи.

О близости П.Н. Игнатьева к царской семье мы можем судить по одному только факту, без которого все последующие события нашей истории были бы, как мне кажется, невозможны. Когда в январе 1832 года в семье Игнатьевых родился первенец, названный Николаем, его крестным отцом стал старший сын и наследник государя юный Великий князь Александр Николаевич.

Свои ранние годы царский крестник Николай Игнатьев провел в родительском доме и имениях, которых у Павла Николаевича было четыре (и 1000 душ крепостных), а затем поступил в вотчину своего отца — Пажеский корпус – самое привилегированное учебное заведение империи. На протяжении всех лет учился прилежно, показал блестящие способности. Товарищи звали его "Красным Солнышком". За то, вероятно, с каким выражением лиц смотрели на сына директора его преподаватели. По окончании корпуса был отмечен на мраморной доске как лучший выпускник 1849 года. К слову, "Красным Солнышком" в личной переписке с Н.П. Игнатьевым иногда звал его и Н.Н. Муравьев-Амурский, который также был выпускником Пажеского корпуса, также лучшим, хотя и гораздо более ранним (1827).

Отличился Николай Игнатьев и в Николаевской военной академии, куда поступил сразу после Пажеского корпуса и которую через два года окончил с серебряной медалью. Академия была ровесницей Н.П. Игнатьева. И за все 19 лет он стал лишь вторым выпускником, удостоенным серебряной медали. Золотая на то время не была вручена ни разу.

Особый интерес Игнатьев проявил к истории военной и дипломатической. А его легкое перо впоследствии сослужит ему добрую службу в огромном количестве докладных записок, писем к начальству, коллегам, отцу и жене, которые дойдут до потомков….

Крымская война застанет его в Прибалтике в чине штабс-капитана. Прямого участия в боевых действиях молодой офицер не принимал, но однажды попал-таки под обстрел английской эскадрой крепости Динамюнде, сохранив потом на всю жизнь стойкую аллергию и недоверие ко всему английскому и даже, берите шире, ко всему западному...

В то время он, упав с лошади, сильно повредил ногу, которую потом лечил всю жизнь. После чего "старшие товарищи", которые без сомнения наблюдали за его карьерой, решили, что боевого опыта ему достаточно и пора заняться делом, к которому его подготовили корпус и академия. Игнатьеву присвоили чин полковника и отправили военным агентом (атташе) в Лондон.

Приключения военного агента Игнатьева

…Если бы в 1825 году Павел Игнатьев не внял совету матери, то его старший сын вряд ли окончил бы Пажеский корпус, а в 19 лет военную академию… Если бы осенью 1856 года Николай Игнатьев не отправился военным агентом в Лондон, то совсем по-другому сложилась бы судьба Тихоокеанской России… Именно в Лондоне, где начинающий дипломат развил бурную деятельность, и начинается цепь событий, которая через 4 года закончится подписанием Пекинского договора.

В донесениях Игнатьева говорится о новых видах оружия, строительстве пушечных заводов, испытаниях нарезного оружия и разрывных снарядов, о расходах на вооружение, о состоянии английской армии, даются описания снарядов, пуль, патронов, технологии их производства. Время от времени Игнатьев даже высылал в Петербург образцы нового оружия, чертежи различных станков, производящих оружие, а также карты и специальную литературу.

Из игнатьевского дневника нам известно, что он регулярно бывал в Вуличском арсенале, присутствовал на испытаниях нового оружия, беседовал с английскими офицерами, осмотрел военные заводы в Бирмингеме, полевые лагеря…

Как участника Крымской войны его прикомандировали к русской делегации на Парижской конференции. И там, благодаря его советам, нам как-то очень удачно удалось провести разграничение в Бессарабии, за что полковник получил первый в своей жизни орден – Св. Станислава 2-й степени.

Здесь же, в Париже, во время одной из командировок, на одном из многочисленных приемов он случайно "поймал на ухо" информацию о том, что Англия и Франция собираются в новый поход в Китай с целью… Игнатьев тут же написал об этом докладную записку, которая… Ну, вы уже знаете, что это была за записка и каковы были ее последствия…

Во время пребывания в Лондоне случилось с Игнатьевым еще одно приключение… Правда, о нем нам известно только из мемуаров племянника Н.П. Игнатьева Алексея Алексеевича. Никаких документальных подтверждений тому нет. Тем не менее, семейное придание рассказывает, что в Лондоне, в музее новейшего английского вооружения русский военный атташе полковник Н.П. Игнатьев был пойман на краже. При выходе в его кармане обнаружился новейший унитарный патрон для нарезного оружия, который он, взяв с выставки, якобы машинально положил в карман...

Повторяю: никаких документальных свидетельств по этому поводу не существует. Тем не менее, в мае 1857 года Игнатьев покидает Англию, берет отпуск для лечения ноги и практически год колесит по Европе и странам Средиземноморья, останавливаясь то там, то сям – Афины, Бейрут, Яффа, Иерусалим, Мальта и Неаполь. Во время короткого пребывания в Петербурге встречается с Александром Вторым, который за работу в Лондоне награждает его орденом Св. Владимира 4-й степени.

МИД тем временем готовит ему новое задание – начальника экспедиции в Хиву и Бухару с целью топографической и гидрографической съемки и заключения договоров с тамошними эмирами. Говорят, что, провожая Игнатьева, родственники и знакомые прощались с ним как в последний раз – у среднеазиатских владык была очень плохая репутация.

Опасения эти едва не оправдались. В Хиве местный хан, добиваясь от Игнатьева подписания договора на своих условиях, едва не захватил его в плен. Спас положение сначала пистолет, предусмотрительно спрятанный в складках одежды, а затем подоспевшие казаки. Зато в Бухаре усилия Игнатьева были вознаграждены. Эмир подарил ему арабского скакуна (которого он по возвращении передарил цесаревичу Николаю Александровичу), а Александру Второму попросил отвести… слона, которого экспедиция и опекала до самой границы России...

Здесь же, на границе, Игнатьева ожидал пакет от Александра Второго с распоряжением отправиться с миссией в Китай. А в Петербурге — орден Св. Анны 2-й степени и генерал-майорский чин. И вот еще одна деталь, на которой мы до сих пор не застряли внимания. Н.П. Игнатьеву шел тогда только 27-й год, и он стал едва ли самым молодым генералом Российской империи.

Н.П. Игнатьев едет в Китай

В то время сообщение Петербурга и Пекина осуществлялось только одним путем – через пограничный пункт Кяхту на границе с Монголией. Но прежде Игнатьеву нужно было в Иркутске встретиться с Н.Н. Муравьевым-Амурским, чтобы "освежить информацию" и согласовать действия.

Опущу для краткости описание этого путешествия. Скажу лишь, что из-за всегдашней нашей бюрократической волокиты выехал он не зимой, как планировалось, а лишь 6 марта 1857 года Выехал совершенно простуженным и в сопровождении врача. Тем не менее, гнал на санях по весенней распутице с сумасшедшей для того времени скоростью – до 300 верст в сутки и уже в ночь на 4 апреля был на месте.

Вместе с Муравьевым отправились они в Кяхту и там в течение месяца дожидались от китайского правительства разрешения на въезд. Для маленькой Кяхты приезд двух таких персон стал событием выдающимся — едва ли не каждый день званые обеды в их честь, балы и пикники, которые вскорости привели обоих в полнейшее изнеможение.

Ну, а когда разрешение было, наконец, получено, купеческая Кяхта устроила русскому посланнику грандиозные проводы, которые должны были возвысить его в глазах китайцев. На границе собралась большая часть населения Кяхты и Троицкосавска. Под звуки колоколов и артиллерийского салюта, в сопровождении местной знати, представителей духовенства и офицерства, конвоя из 300 казаков Игнатьев пешком дошел до границы, и только перейдя ее сел в коляску…

Вместе с ним в Пекин отправились артиллерийский капитан Лев Баллюзек (заместитель и первый помощник), опытный переводчик Александр Татаринов, неопытный, но самонадеянный секретарь по фамилии Вольф, переводчик с монгольского языка Вамбуев, пятеро конвойных казаков и верный камердинер Митя Скачков… Через месяц, в середине июня, они были у стен Пекина.

При Игнатьеве нашлись опытные люди, которые объяснили ему важность "китайских церемоний". И потому вопреки советам встретивших его пекинских чиновников русский посланник въехал в Пекин по-китайски, на носилках с паланкином, чтобы все видели – едет знатный российский вельможа. И впредь он внимательно изучал китайские традиции с тем, чтобы в глазах пекинцев соответствовать этому статусу. И через некоторое время и в Пекине, и за его пределами его станут уважительно называть И-Дажень, что значит сановник И.

Свое посольство Игнатьев разместил в одном из двух подворий Русской духовной миссии, через которую, собственно, и осуществлялись все дипломатические связи между двумя странами. И тут же известил об этом Верховный совет Китая, попросив назначить переговорщиков.

Переговорщиками были назначены члены Совета Су-Шунь и Жуй-Чан. Но предложение вести переговоры в специально предназначенном для этого Доме переговоров Игнатьев отверг — в нем китайцы принимали представителей вассальных государств. И дальнейшие переговоры шли на территории Русского подворья.

На первой же встрече китайские представители категорически отвергли все российские предложения. Они заявили, что подписавшие Айгунский договор сановники, сделали это самовольно и уже наказаны императором. Что если русский посол пожелает, то может вместо ратификационной грамоты увезти с собой в Россию главного виновника – князя И-Шаня, и что на этом его миссия может быть завершена. На следующее утро китайский полицейский действительно привел И-Шаня в канге к подворью, но был отправлен обратно дежурившим у ворот казаком.

В ответ Игнатьев заявил, что уехать не может, так как нет на это воли российского императора, и что ему дела нет, доволен ли богдыхан своими подчиненными... Что Россия и Китай сотни лет живут в мире и дружбе, что имеют общую границу в 7 тысяч верст, что у них общие враги, которые захватят южные гавани, если там не будет российских кораблей… Все бесполезно.

Как назло, как раз в это время китайцы разгромили англо-французскую эскадру в очередном сражении у крепости Дагу и уверовали в свою непобедимость.

Переговоры шли 11 месяцев, за которые Игнатьев не раз приходил в отчаяние. Однажды Су-Шунь в ярости швырнул на пол Айгунский договор с криком, что бумажка эта ничего не значит… Назавтра Игнатьев отправил в Верховный совет на него жалобу. Она возымела действие, и больше китайский сановник такого себе не позволял, чтобы "не потерять лицо".

Чтобы выставить посланника из Пекина, китайцы, которые ожидали переговорщиков Англии и Франции, даже согласились признать за Россией левый берег Амура. А пограничные вопросы предложили обсудить на месте с гиринским амбанем, сиречь губернатором… Само-собой, никуда Игнатьев не поехал и переговоры в очередной раз зашли в тупик.

И все-таки время "пекинского сидения" Игнатьева нельзя назвать потерянным. Он знакомился с обычаями, заводил знакомства, обрастал агентурой из числа китайских христиан и даже занимался благотворительностью, поддерживая материально албазинцев – потомков казаков, плененных китайцами еще при взятии крепости Албазин в конце 17-го века. На личные деньги закупил он в Кяхте хрустальную и серебряную посуду, чтобы в будущем принимать у себя иностранных послов.

Обо всех своих действиях посланник регулярно докладывал в МИД. В одном из донесений он даже предлагал Горчакову высадить в гаванях Приморской области десанты, заложить посты, не дожидаясь результатов переговоров и ратификации договора. Что и было чуть позднее исполнено Муравьевым-Амурским, который распорядился отправить сотню стрелков и основать посты Владивосток и Новгородский.

В ответных письмах, которые приходили через 3-5 месяцев, Горчаков ободрял Игнатьева и однажды посоветовал иметь в виду на крайний случай вариант Путятина, то есть улучить момент, примкнуть к союзникам, идти с ними на Пекин, выступить в качестве посредника и миротворца, а в награду потребовать от Китая ратификации Айгунского договора.

Как ни странно, именно так все и вышло. И даже еще лучше.

Препятствий становилось всё больше

Летом 1860 года 20-ти тысячный корпус союзников в Шанхае готовился к походу на Пекин. Как и двумя годами раньше, их корабли должны были собраться в Печелийском (Бохайском) заливе, разгромить крепость Дагу, защищавшую вход в реку Пейхо (Хайхэ), подняться по реке до Тянцзина и далее, если китайцы к тому времени не запросят мира, идти на Пекин.

Штурм Дагу. Фото: Фото предоставлено А. Ткачевым

Чтобы попытаться исполнить план Горчакова и примкнуть к союзникам, Игнатьеву нужно было выехать из Пекина к морю, где его должны были ждать русские корабли. Но теперь китайцы, опасаясь союза России с Европой, отказались его выпускать. После многочисленных и безрезультатных просьб было решено бежать.

Заранее по Пекину были распущены ложные слухи, где и в каком направлении состоится побег. И рано утром 16 мая после напутственного молебна из Южного подворья выехали несколько повозок в сопровождении двух казаков и направились к ближайшим к подворью Южным воротам. Две повозки были с "секретом": у них были распилены оси и скреплены временными муфтами так, что, дернув за веревку, муфты можно было сдвинуть, создав полное впечатление сломанных осей. Командовал повозками камердинер Игнатьева Митя Скачков.

Через некоторое время после отъезда повозок из подворья выехало два экипажа с сотрудниками посольства, и были вынесены носилки посланника. Носилки были закрыты паланкином, но в них никого не было. Игнатьев в военной форме выехал из подворья верхом и никем не узнанный отправился вслед передовым повозкам.

В нужный момент, когда по сигналу Скачкова повозки заблокировали ворота и стражники бросились к ним, в суете Игнатьев выехал за ворота и уже снаружи дожидался всего кортежа. Тут же они отправились к Бей-Тан.

Все офицеры во время этой операции были вооружены револьверами, хотя, по мнению Игнатьева, погоня им не угрожала. Он был уверен, что на вооруженных русских офицеров китайцы напасть не посмеют.

И чем дальше от Пекина, тем любезнее и радушнее становились чиновники. Предлагали квартиры для ночлега, посещали с визитами... "Для пущей важности" Игнатьев многих из них перепоручал А. Татаринову.

В порту Бей-Тан его уже ждали русские корабли. Перед отплытием Игнатьева посетил местный китайский сановник. Ему было замечено, что если бы не упрямство пекинских чиновников, особенно Су Шуня, то И-Даженю, возможно, удалось бы и войну предотвратить, и Пекин спасти от разорения, а теперь Бог знает… Этот тезис Игнатьев потом часто повторял на встречах с китайцами разных чинов и званий на обратном пути к Пекину.

В Шанхае русский посланник познакомился с уполномоченными лицами союзников. У англичан это был бывший губернатор Канады лорд Элджин, мечтавший стать вице-королем Индии. У французов – барон Гро, страстный путешественник и фотограф. Обоим Игнатьев отправил официальное письмо, в котором пошел на военную хитрость и солгал, сообщив, что все проблемы между Россией и Китаем улажены, и он присоединяется к экспедиции только в качестве миротворца и добровольного помощника, так как у европейских стран общие интересы, и они должны помогать друг другу.

Уполномоченные встретили русского посланника настороженно и даже высокомерно, что неудивительно, учитывая разницу в возрасте – лорду Элджину было 49 лет, а барону Гро – 67! Они опасались его и как свидетеля своих "ратных подвигов"… Кроме того, ходили слухи и даже в английских газетах, что это русские помогли китайцам в прошлом году разгромить союзный флот при Дагу. Кто-то из нападавших якобы даже слышал с крепостных стен команды на русском языке...

Лорд Элджин. Фото: Фото предоставлено А. Ткачевым

А Игнатьев старался эти страхи рассеять. Рассказывал о китайцах – их традициях и привычках… О том, например, что представляться богдыхану должно только на коленях с тремя тройными земными поклонами. Что китайцы уважают только силу и потому, если дело дойдет до переговоров, с малым конвоем идти опасно… И надо сказать, союзники оценили его познания и манеры – молодой русский дипломат свободно владел и английским языком, и французским… И волей-неволей пользовались его советами. Подчас весьма коварными, надо признаться…

Примерно три недели понадобилось союзникам, чтобы собрать 200 своих кораблей в Печелийском заливе и подготовиться к штурму крепости. Кораблями в этот раз они рисковать не стали, а в несколько дней взяли Дагу с суши. После чего 20-тысячный экспедиционный корпус двинулся на Пекин.

Русское посольство за ним не поспевало. Среди шести русский кораблей не нашлось ни одного с мелкой осадкой, чтобы войти в реку. Пришлось снимать все, что можно – даже орудия – с клипера "Разбойник", и только после этого во время прилива он смог "перепрыгнуть" бар Пейхо и сопровождать посольство.

Игнатьев рвал и метал, так как понимал, что после Дагу, китайцы начнут сами искать мира с союзниками, и ему, чтобы продолжить игру, именно в это время необходимо быть рядом. Он написал письмо о. Гурию, в котором просил найти способ сообщить Верховному совету, что может остановить войска союзников, может спасти династию Цин, поможет заключить выгодный мир, но богдыхану сейчас лучше покинуть Пекин…

Не было бы счастья... Если бы Игнатьев шел вместе с войсками союзников, то не смог бы контактировать с местными китайцами без риска себя скомпрометировать. Но он шел вслед, наблюдал бесчинства победителей и… принимал китайских жалобщиков, которые шли к нему в поисках защиты… Время от времени к российскому посланнику за защитой обращались и представители местных властей и купечества… В этом случае он осторожно отвечал, что мог бы помочь, если бы было на то официальное обращение Госсовета…

И в конце концов пошла молва, что, если бы не пекинские чиновники, И-Дажень защитил бы китайцев, а могущественная Россия запретила Англии с Францией воевать с Китаем.

Когда же Игнатьев добрался, наконец, до Тяньцзиня и догнал союзников, то предложил лорду Элджину и барону Гро свои услуги по защите от мародеров местных христиан… И получив горячее согласие, поручил своим подчиненным выдавать всем обратившимся за защитой белые бумажные листочки с надписью "Christian" — "Христианин". Листочки эти китайцы наклеивали на ворота и двери. И вскоре от них отбою не было, так как прошел слух, что "русские бумажки" защищают от грабежей…

17 августа в Тяньцзине начались переговоры союзников с членом Верховного совета Гуй Ляном. Китайский сановник принял все условия ему предъявленные. Но когда по подсказке Игнатьева Гуй-Ляна попросили предъявить свои полномочия, таковых у него не оказалось. Опять же по подсказке Игнатьева это было истолковано как попытка выиграть время для подготовки китайской армии.

28 августа при выезде из Тяньцзиня лорд Элджин посетовал, что, вероятно, это русские расстроили переговоры из желания "довести дело до крайности"…

Следующие переговоры были назначены в городке Тунчжоу, уже под Пекином. Туда была отправлена делегация союзников из 36-ти человек (включая конвой), за которыми увязался и корреспондент лондонской "Таймс" Боулби. И очень быстро враждующие стороны сумели договориться почти обо всем, кроме церемонии представления Уполномоченных богдыхану и сроков отхода союзных войск...

Томас Уильям Боулби, корреспондент Таймс в Китае. Фото: Фото предоставлено А. Ткачевым

Казалось бы, все оборачивалось против России. Но в этот момент "взошла звезда Игнатьева".

Генерал-майор добивается своего

На обратном пути переговорщики вдруг обнаружили, что вышли в тыл огромной китайской армии числом около 60 тысяч человек, включая 8 тысяч монгольских конников.

Также возникшей преградой был изумлен и английский полковник Уолкер, который выехал переговорщиков встречать.

Остановился в ожидании дальнейших распоряжений командования и передовой отряд французов, наткнувшийся на правое крыло китайской армии.

Все были в недоумении, потому что воевать никто уже не хотел. И в этот момент внезапно началась пальба.

Позже выяснилось, что из-за пустяка: французскому офицеру-интенданту понравился вьючный лошак монгольского всадника. И он попытался этого лошака отобрать. Завязалась драка, свидетелем которой стал полковник Уолкер. На подмогу монголу подоспели еще несколько всадников. Уолкер, обнажив саблю, поскакал на выручку французу. Саблю у него отобрали, ей же рассекли Уолкеру голову. И когда он с окровавленной головой скакал вдоль китайских укреплений, по нему раздалось несколько выстрелов – сначала из ружей, а потом и из пушек…

Услышав пальбу, командир передового французского отряда скомандовал атаку и смял правое крыло китайской армии. Во фронт ударили подоспевшие англичане… Китайская армия была разбита за несколько часов, но… парламентеры остались в руках китайцев! Некоторых из них казнят сразу же, некоторых замучают до смерти, в том числе и Булби… Живыми в итоге вернутся только 13 человек. И поможет вернуть их Игнатьев.

И вот теперь он уже точно был необходим обеим сторонам как посредник.

Чтобы отбить заложников, союзники ринулись на Пекин, как стадо разъяренных быков. Наткнувшись на летнюю резиденцию богдыхана, дворец Юаньминъюань, они разграбили его и сожгли. Богдыхан бежал из Пекина.

Вместе с драгоценностями в Юаньминъюань союзники захватили и архив Верховного совета и в том числе всю переписку с ним русского посланника. К счастью, барон Гро, в чьи руки попали документы, вникать в них не стал, а по-дружески вернул Игнатьеву.

Сам Игнатьев в это время буквально метался между Элджином и Гро, стараясь остановить наступление. "Если падет династия Цин, то с кем союзники будут подписывать договор? Кто заплатит им контрибуцию? Вместо этого им придется создавать в Китае новую власть, нести новые расходы!" И под стенами Пекина союзники-таки остановились. Но потребовали передачи контроля над хотя бы одними городскими воротами. Что и было исполнено.

И первым, кто вошел через них в Пекин, опередив всех, был, разумеется, Игнатьев. Причем, обставил он это очень торжественно, чтобы все китайцы видели, кто здесь главный. Когда тщеславный Элджин узнал об этом, то был очень раздосадован.

И-Дажень подписывает Пекинский договор

Как только И-Дажень прибыл в русское подворье, его сразу же посетила китайская делегация с просьбой о посредничестве. Игнатьев выставил ряд условий: во-первых, чтобы князь Гун Цин Ван, который в отсутствие императора вел все официальные дела, обратился к нему с официальной письменной просьбой о посредничестве; во-вторых, чтобы китайское правительство не скрывало от него никаких своих действий с европейцами и ничего не предпринимало, не спросив у него предварительного совета; в-третьих, чтобы Гун Цин Ван обязался признать и утвердить Айгунский договор, а также согласился на разграничение по Уссури до Кореи.

Китайцы в свою очередь просили смягчить притязания европейцев, которые, кроме немедленной выплаты за погибших компенсации в 500 тысяч лан, требовали наказания виновных, уничтожения до основания Летнего дворца и проч., угрожая в противном случае штурмом Пекина...

Игнатьев пообещал содействие по 9-ти пунктам из 10. Отказался лишь участвовать в церемонии подписания договоров с союзниками. Зато согласился до тех пор отложить подписание договора Китая с Россией и гарантировал князю Гуну полную безопасность при подписании всех договоров. И в дальнейшем все стороны свои обязательства исполнили.