Экс-губернатор Евгений Наздратенко уже 20 лет живёт в Москве, но годы работы в Приморье (1993-2001), события "войны" по всем экономическим и политическим фронтам до сих пор занимают значительную часть его мыслей. "Ревизией самого себя человек занимается всю свою жизнь" — говорит Евгений Иванович. Ведь что такое, в представлении Наздратенко, 90-ые годы для Приморского края, Дальнего Востока? Это разрушение экономики, которая не может восстановиться до сих пор при всех существующих госпрограммах, законах и ведомствах.
Губернаторство Евгения Ивановича было непрерывной борьбой. С "приватизаторами", растаскивающими регион по кусочкам, с запредельными тарифами на электроэнергию, вводившими предприятия в ступор, с уличным бандитизмом, который никак иначе как "ад" экс-губернатор не вспоминает, и, наконец, борьба за национальные интересы страны, за русские земли, на которые претендовал Китай, и которые перешли бы ему, если бы не позиция приморских властей.
Об этом и многом другом, в новых подробностях, — в интервью ИА PrimaMedia c Евгением Наздратенко.
— Евгений Иванович, насколько внимательно вы сейчас следите за новостями из Приморья, Владивостока? Каждый день или время от времени? И откуда черпаете информацию?
— Конечно, это интернет и телевидение. Хотя я понимаю, что многое, может быть, искажено и подаётся с политической подоплёкой. Но, тем не менее. Есть и "Россия24", и "Евроньюс": там время от времени говорят о Дальнем Востоке. Сейчас же не нужно бегать и нажимать кнопки на телевизоре, как в советское время. Сидишь с пультом и гоняешь эти каналы. И когда показывают Приморье... Вот кто бы в этот момент в комнате не находился, жена или дети, зашедшие в гости, все сразу замирают. Потому что идёт информация о Владивостоке. Будь то обвалившийся мост, или тигр, вышедший на дорогу, или гололёд… Всё это воспринимается не как информация по стране, а как по дому. Настолько это место родное и близкое. Его не вычеркнешь.
— Уже много времени прошло с тех пор, как вы уехали из Приморья. Часто вспоминаете работу на посту губернатора края? Прокручиваете ли какие-то ситуации в голове? Может быть, говорите себе: "Вот я бы, наверное, тогда бы поступил бы иначе, сделал бы то-то".
— Конечно. Часто. Я вам скажу, ревизией самого себя человек занимается всю свою жизнь. Всегда.
Когда кричали "Даёшь Дальневосточную республику!", это был такой бред…
— Время ведь было яркое.
— Яркое, но знаете, я не хочу сейчас обижать историков и их профессию, но в какой-то степени им легче. Ведь историк может судить. А вот когда ты находишься в историческом моменте, попробуй просчитай последствия. Вот, к примеру, 1998-ой год. Ещё Москва не проснулась, а уже сработал дефолт. Какие банки были, сильные и слабые, хлопнулись. Сбербанк по Приморью тоже. Утром ко мне заходит вице-губернатор и говорит, что все растеряны. Хлебные заводы встали, кормление в больницах, школах, домах ветеранов встало, встали все детские кухни, всё финансирование встало. Я уже молчу, есть ли в больницах медикаменты, инструмент в операционных. Ужас просто. Жизнь остановилась. Такая вот совершенно дикая ответственность за то утро. Вы ещё молодой мужчина, но, наверное, помните.
— Я помню всё прекрасно.
— Урал даже выпустил свои деньги. Мы этого не сделали, опасно делать такое на Дальнем Востоке. Это можно в сепаратизм ввести. И когда кричали "Даёшь Дальневосточную республику!", это был такой бред. На каком-то этапе развития страны, может быть, в 1918-ом году, это и было актуально, но в 90-ых категорически нет. Нужно было доказывать свою правоту, разговаривать с президентом, с председателем правительства страны, но упаси бог, какие-то там выдвигать сепаратистские идеи. Не выживут ни Дальний Восток, ни остальные регионы России без единой страны. Поэтому собрались тогда, в 1998-м, и стали думать, где взять хоть рубль денег.
Видимо, исходя из этого свердловский губернатор Эдуард Россель и вводил хоть какое-то подобие рубля, чтобы кто-то с кем-то обменивался. Те, у кого на складах что-то лежит. Вот ужас, понимаете? И в каком учебнике такая ситуация прописана? Вот буквально вечером руководство страны орёт от радости, что всё здорово, и вдруг мы узнаем утром, что ничего не здорово. Мы звоним в Москву: "А что делать?". И никакого ответа, никто не знает. "Как-то выживайте". И вот сидят мужики в администрациях, и прав у них нет никаких, а ответственность — ужас. Надзорные органы у порога стоят. И люди голодные в регионе.
— Я помню это. В магазин приходишь, а цены выросли в несколько раз за один день…
— А флот? Они же без денег сидели по полгода. Вот жена даст денег офицеру, он идёт и купит пасту зубную матросам. Ничего не выдавалось. Ни морякам, ни офицерам. Коллапс жесточайший. Авиация вся стояла. И даже корпус ПВО Кураева. Сейчас, конечно, уходит в никуда этот ужас от дефолта. И, конечно, могут сказать: "Ну что Наздратенко всё время возвращается к тем временам?". Но это была моя жизнь. Это сейчас президент России, Путин, под Новый год, бывает, поощряет регионы, которые освоили за год выделенные деньги. Знаете, вице-губернатор по строительству Бельчук Игорь Львович — прекрасный специалист, мы иногда созваниваемся с ним. И вот он говорит мне как-то: "Господи, Евгений Иванович, нам бы жить так в своё время, как сейчас". И всё как по Некрасову: "Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе".
Евгений Наздратенко дает интервью ИА PrimaMedia — 2018 год. Фото: Екатерина Коцюба
Вице-премьер правительства РФ — Приморью: "Прекратите строить школы!"
— Вы ещё упоминали школу, сгоревшую в период дефолта.
— Да, сгорела школа, мама родная, её надо срочно строить, а ещё нужно закупить учебники, оснастить спортзалы и прочее-прочее… Одна школьная доска сколько стоила. Небольшая школа, на 87 учеников, в Дальнереченском районе — село Мартынова Поляна. Ведь нельзя было просто выделить туда два автобуса, чтобы они детей оттуда (с "Мартышки", как они называли) возили в другой район. Нет. Если ты школу убираешь отсюда, то закрывай населённый пункт. Так делали в советское время. Там же не окружали село красноармейцы во главе с Тухачевским, специалистом по боевому газу. Нет, там убирали школу, убирали магазин, и люди, конечно, тянулись туда, где можно было воспитывать, учить и кормить детей. Поэтому, конечно, в Мартыновой Поляне стали восстанавливать школу.
Мы ведь 29 школ построили за восемь лет. Возьми такую школу, как в Уссурийске, она же огромная, со спортзалом и бассейном. А начинал я с маленьких, чтобы люди могли зацепиться в населённых пунктах и не уезжать оттуда. Почему? А глянь вокруг — какие поля, там можно всё растить и выращивать, климат там какой. Не отдавать же какой-то другой стране, а перетянуть бы туда своих тружеников. И школа — это первое.
А сколько аварийных было школ. А вице-премьер правительства РФ — он и сейчас процветает — помню, говорит нам, Приморью: "Прекратите строить школы! Вот будет у нас профицит бюджета, будем строить, сейчас дефицит". Вот какие-то люди неумные выучили это слово "профицит". Что-то вон в Америке дефицит бюджета и чихать они хотели на вес мир. Чего мы бегаем за этим профицитом? Ну, пусть дефицит будет, и что, мы баланс не сверстаем в Минфине?
"На кладбище даже заходить страшно"
— Я искренне не понимаю, Евгений Иванович, почему мы не можем строить из российских материалов российские здания и зачем нам для этого нужны деньги? Мы же спокойно можем напечатать себе ещё. А люди — это не профицит или дефицит, они либо есть, либо их нет. А на кладбище зайдёшь, хочется удавиться, потому что там сотнями метров люди лежат после 90-ых, и они уже не могут ничего делать, к сожалению.
— На кладбище даже заходить страшно. Только и думаешь, ведь я у него в приёмной стоял, или он у меня стоял. И вот смотришь, смотришь, даже не знаешь, где потеряно. Без волнения смотреть нельзя.
— А кого-то из бывших вице-губернаторов часто вспоминаете? Из вашей же команды.
— Просто благодарен судьбе, что меня жизнь свела вот с такими парнями, как Гартман, Стегний, Бельчук, Краснов Женя, Чепик Виктор Григорьевич, Кузов, Липатов. Это просто фантастика-мужики! С таким жизненным опытом, с таким багажом. Они ж не свалились с неба. Гартман и до меня-то был начальником крайздрава и главврачом тысячекоечной больницы, запускал её. А Кузов сколько работал в органах власти. А Бельчук! Он был управляющим треста. Это были подготовленные люди. А помощники! Конончук, Проконич Андрюша, который ведал управделами. По финансам Кузич Саша был, который заложил основу на получение нашим регионом трансферов. Чудо были мужики.
"Бесновался здесь один рыночник по фамилии Чубайс"
— Многие забыли, конечно, 90-е годы. Но всё это было. Евгений Иванович, вы запомнились многими резонансными шагами. Это и заявления по китайской границе, и остановка эшелонов с топливом, противостояние с Чубайсом. Что наиболее ярко в памяти всплывает?
— Что касается эшелонов с топливом, я ни одного не задержал. Через Находку эшелоны шли на Камчатку и Сахалин. А в предыдущий год, когда я не был губернатором, край замерзал. Сняли практически все. И пока края и области оформили иски — арбитражные и так далее — прошло время, и когда я пришел губернатором, иски подоспели после зимы. Знаете, сколько их было? 34 миллиарда долгов перед Камчаткой. 17 миллиардов долгов перед Сахалином. А эти деньги снимались просто по решению суда. И никто не спрашивал согласия власти.
Для меня это был кошмар. Где это топливо взять? Как это топливо взять? И во всем почему-то виноват был губернатор. Как-то заходит ко мне краевой прокурор Валерий Владимирович Василенко, а ему генеральный прокурор Устинов кричал: "В трюм законопатить всех! Всех глав, кто виноваты". А краевой прокурор сам мне и говорит: "Как вы выживаете? Я понять не могу. Я же получаю деньги только на зарплату, а у вас всё хозяйство. Всё ж на вас висит". Я и объяснил, в каких совершенно жёстких условиях приходится содержать всё это хозяйство. Один Тихоокеанский флот — 2,7 миллиарда рублей долгов. Да, это было время становления страны. Один пример я уже описал, дефолт 98-го года. И он лег на наши плечи. Топливные мы не снимали с маршрутов — и так хватало долгов перед другими субъектами.
— Да, если вспомнить, то, ведь, и армия, и флот сидели без денег…
— Вот присмотритесь как-нибудь: на противоположной от Владивостока стороне Амурского залива иногда в спокойную погоду, когда не затянут горизонт, бывает видно село Барабаш, крупнейшее в Хасанском районе. Там гарнизон был 2700 человек. В этом пункте всё: и больница, и школа, и жилые дома, кубрики, где живут военнослужащие. И их отключали от электроэнергии за неуплату. Бесновался здесь один рыночник по фамилии Чубайс. "Отключайте всё, отключайте!". А энергетикам что делать? Они же тоже без денег сидеть не могут. И отключают. Тогда что делали военные? Заводили бронетранспортеры, подъезжали к трансформатору, окружали, не давали отключить. Стрельба в воздух автоматная начиналась, когда подходили местные энергетики.
Запомнился мне один вице-премьер правительства РФ. Вот говорю ему: у нас военные части без денег, платить за электроэнергию не могут. А он смотрит на меня (а это всё происходило здесь, в Москве, в теплых комнатах) и спрашивает: "А какие?". И достаёт какие-то бумаги. Ему их дало Минобороны. Я говорю: "Барабаш". А он и отвечает мне: "Нет такой воинской части". "Как это нет?" — удивляюсь. "Это всё живопырка. Разгоняйте, ликвидируйте. Денег выдавать туда не будем"… Вот это не сон ли сумасшедшего? И такое приходилось выслушивать. А у нас на Дальнем Востоке самая большая насыщенность воинскими подразделениями, начиная с 1942 года. Как готовился тогда удар по Манчжурии. Наша Пятая армия готовилась рассекать квантунскую группировку через Иман. Так и осталась эта концентрация войск.
Тот же вице-премьер мне говорил, что в какие-то части они деньги направляли, чтобы заплатили за топливо и электроэнергию, а они не заплатили. Помните этот скандал по острову Русскому? У командира части по 6-8 месяцев офицеры не получали зарплату, бойцы голодные сидели. И те деньги, которые ему якобы прислали на топливо, его финансисты, конечно, выдали зарплатами, что, в принципе, правильно.
В статье было: "Наздратенко экспроприировал собственности больше, чем большевики в 1917 году"
— Помнится, и пресса не всегда радушна к вам была в первые, да и в последующие годы губернаторства.
— Отдельная история — это позиция прессы. Работу краевых властей российские СМИ освещали необъективно. Помню, в "Коммерсанте", когда я только заступил, статья появилась: "Наздратенко экспроприировал собственности больше, чем большевики в 1917 году". А дело было в брошенных судах, сейнерах. У одного такого концы были сброшены в воду и его носило по акватории, как "Летучего голландца".
Пришёл Миськов, директор Дальневосточного пароходства, и говорит: надо как-то поймать это судно, его носит по воде, куда ветер подует. Как ловить? Как в 15-16 веке. На буксире подходят молодые парни, кидают кошки. По этому тросу можно подняться. Цепляют и тянут буксиром к местной стоянке. Вот и всё, что я сделал, всё мое преступление. Взяли этот долбанный сейнер, или кто он там был. И его привязали. Что в этом такого?
А мне потом заявляет один парень из правительства, по фамилии Чубайс, на совещании, что я нарушаю все законы. Я ему ответил грубо тогда. Даже Черномырдин встрял: "Прошу, не так, прошу". Я не знал тогда этого парня. А он мне: "Вот газета…". "Да засунь ты эту газету!.." — я ему. И так начались "добрые отношения" складываться с федеральным центром. А бандитизм какой в крае был…
— Это было жёстко, конечно.
— Это ад кромешный. Докладывают мне: "По 15-17 трупов в карьерах". Ничего себе. Война, что ли идёт? И сверху какие-то шампура. Знак, что расправилась такая-то банда. Люди вечером не могли выйти на набережную. Упаси бог, вовремя не уйти домой. Что-то нужно было делать с этим кошмаром.
"Я приостановил приватизацию 20-ти крупнейших предприятий Приморского края"
— Мне понравилось, как вы сказали: "Бесновался здесь один рыночник по фамилии Чубайс"
— Когда Чубайс торговал цветочками (причем не ларёк построил, а с ведра), я уже руководил предприятием в несколько тысяч человек, создал коллективную форму собственности. Вся биография у меня — сплошные шрамы, переломы. Ведь если говорить прямо, то я первый, кто в СССР создал предприятие с коллективной формой собственности. Артели были в СССР, но это артели: соберутся, летом что-то помоют, поделают и зимой разбегутся. А мы же говорим о горнорудном предприятии с круглогодичной работой. Мне зимой даже в штольни легче было заходить. Я имею ввиду проходку, добычу руды для фабрики. Меньше верхней воды было. Летом-то много ручьев бежит, в трещины проникают, по пояс в штольне в воде, взрывчатка замыкает. А в стране не было документов для круглогодичной работы. Я эти первые документы подписывал у министра цветной металлургии по фамилии Ломако Петр Фадеевич.
Я понимал, что нужна коллективная форма собственности. Это прообраз, может быть, будущей приватизации. Где я начитался этого? "Финансист" Драйзера. Мне казалось, что вот это правильный путь. Но то ж какое время было? Висели на плечах у меня все трудящиеся. Меня родители стеснялись. Отца не было. Мама и тесть. Говорили: "Ты, что, не мужик спокойный, как все? Зачем создавать что-то?". Я говорю: "Ну, должен быть у каждого рабочего свой напильник, молоток. Не может же по цеху всё общее носиться. На участках не могут болты, гайки валяться, электроды на горных комплексах. Должно быть бережное отношение".
И как я должен был, как человек, как производственник, относиться к приватизации? Как мне этот приватизационный ужас было понять? Находкинский рыбный порт, кричали, что за 200 тысяч долларов его продали. Нет. Это была промежуточная какая-то сумма. Первые продажи — 2 700 долларов были. Представляете? Мы с вами можем скинуться и купить целый порт. А потом мелькало, что его за 30-40 миллионов долларов перепродали. И то порт был недооценен. Он значительно дороже стоил. Это что за приватизация?
— Воровство.
— Они пытались всё это быстро провести, подешевле предприятия продать, а какие-то просто подарить, лишь бы только не вернулись коммунисты, не вернулся тот строй. А сами такими действиями наоборот толкали народ на призыв коммунистов. Вспомните 2009-2010 года. Как край проголосовал? Целиком за коммунистов. Один Ленинский район только — 29% или 28%. А все районы края — целиком за коммунистов. Так Чубайс понимал приватизацию. Это был какой-то кошмар.
Тогда я сделал одну вещь. Она как-то не сильно замечено прошла, не сильно опубликовывалась в СМИ. Я выпустил распоряжение края. Я приостановил приватизацию 20-ти крупнейших предприятий Приморского края. Это распоряжение где-то в архивах есть. Представляете, какое впечатление это произвело на Чубайса, на Коха, Уринсона, на всю эту братию. Кто я для них был? Да не было больше врага. Даже в книге "Крест Чубайса" написано: "Главная моя борьба в жизни была — борьба с Наздратенко". Такими были отношения с Чубайсом. И они выражались в мелочах, во всем. Зимой запрещали перетоки через Хабаровск Бурейской ГЭС, останавливали эшелоны с углем.
— Раньше это назвали бы диверсией...
— Да. Надо было весь край заморозить, лишь бы уничтожить Наздратенко. Поэтому я и принял решение подать в отставку. Если вместе с моим уходом будет чуть-чуть лучше, то и слава богу. Жителям будет лучше. Потому что отношения дошли уже до всего. Никак иначе развиваться отношения с Чубайсом и не могли, когда появился какой-то Наздратенко. А до Наздратенко... Помните, как шла приватизация? Каждый день отчитывались, что столько-то приватизировали предприятий и столько-то, что первое место по России! И вдруг пришел какой-то мужик, Наздратенко, и остановил.
Но вы сейчас можете много назвать предприятий, которые остались собственностью Приморского края или в собственности приморских предпринимателей? Ведь какой жемчужной было Дальневосточное морское пароходство! И что от него осталось?
"Это тут, в Москве, казалось, что там дурачки живут, в Приморье"
— Легче сказать, что в Приморье осталось…
— Правильно. ДВМП гордились все. Давайте с него начнём. 263 корабля. 65 тысяч работающих. И что, их надо было учить работать в рыночной экономике? Что, они не знали, как работать с валютой? Да они в рынке всегда были. Как Дальинторг, как объединение "БОР". Все, кто работал за рубежом. А рыбаки, что, не знали? Что, коммерческих отделов не было? Да они все знали. Это тут, в Москве, казалось, что там дурачки живут. А в Приморье жил настолько просвещенный, образованный народ, настолько трудолюбивый. Там — не окраина, там цвет нации был. И с Дальневосточного морского пароходства можем пройти по всем предприятиям. Что осталось? Фактически уничтожено. Зарегистрировали в подмосковной квартире. Все пароходы пораспродавали, всё уничтожили. Уничтожили и агентирующие конторы в Корее, в Америке, в Австралии. И мы теперь грузы не можем найти, чтобы построить пароходы.
— Да, место заняли другие…
— Конечно, борьба за груз всё время идет. Вот надо было им развалить всё, что нарабатывалось. Где этот Генералов? Который то министром энергетики был, то ещё кем-то… Как он оказался во главе пароходства? Где он купил эти акции? Где он деньги взял? А с этим-то предприятием связано ДВВИМУ. Морское училище целиком работало на эту контору, выпускали механиков, штурманов, электриков. Рыбаками более-менее снабжал Дальрыбвтуз. Стали сокращать, уничтожать. Вспомните, как под чужой флаг уходила половина пароходства, уходили наши с вами специалисты, потому что своих-то пароходов не было. Получается, он здесь родился, ходил в детский садик, школу, учебу прошёл, тоже бесплатно. А готовый специалист — в другую страну. Подарок. Это что за экономика?
— Эксперимент провели над нами. Над всем народом.
— Совершенно верно. Да, я приостановил приватизацию 20 предприятий. Знали бы вы, сколько комиссий я пережил? Встретьтесь с Валентином Кузовым, он вам расскажет. 63 или 68. Вы бы знали, какие они глупые вопросы мне задавали. Что они на меня хотели найти?
Я сейчас много думаю над этим. 1941 год. Немецкие танки стоят под Москвой. Полстраны разрушено. Все понятно. Война. И приватизация. Вся страна лежит в руинах. Вся промышленность разрушена. Но нам же никто не угрожал. Мы ни с кем не воевали. Мы эту войну устроили себе сами. Мы спаслись от окончательного поражения в этой войне друг с другом только высокой ценой на нефть.
И что же мы построили в итоге? Какой строй? Какая у нас идеология? К чему мы идем? Во что мы верим? Мы поедаем себя сами из-за злости друг на друга. Из-за злости, причин которой не понимаем… не хотим понимать…
"Нет, Борис Николаевич. Хасан сдавать нельзя никак"
— И здесь, наверное, мы перейдём к ситуации вокруг Хасана, на который в 90-х претендовал Китай.
— Давайте скажем, сколько славных парней в те времена работало в системе ФСБ Приморского края. И генерал Громов, и полковник Добровольский, и наш Коночук, и Устюгов, и десятки-десятки совершенно прекрасных офицеров. И был случай, очень меня тронувший, я вам про него расскажу. Прибыл тогда в Приморье Севастьянов Женя, замглавы администрации президента. Ох и личность. Такая просто гнусная личность, просто мерзость. Один из авторов статьи, что у нас Хасан — неперспективный в экономическом отношении район. Ужас такое писать о своей территории. Знаете, какая газета печатала? "Владивосток".
Курировал Хасанский район, видимо, Добровольский, я тогда впервые с ним познакомился. Высокий такой, статный парень. И вот мы все встретились. Обсуждали судьбу Хасана. Присутствовал и один генерал ФСБ, который сказал: "Эти же земли не перспективны, их же можно Китаю передать". Добровольский это услышал и заволновался, фуражку снял. Потирает лоб: "Товарищ генерал, отдавать нельзя русские земли". А тот ему: "Пошел вон!". Вот такие минуты переживали тогда. Представляете, какие парни были? Понимал, что он себя рубит на работе, потому что в присутствии представителя Кремля вот так генералу мог сказать. Такие славные парни были в составе УФСБ Приморского края.
— А как вот было отдать Китаю?
— Невозможно, они же получают выход к морю. А куда на 200 миль мы должны Владивосток отодвигать? А экономическая зона, а территориальные воды? Что за сумасшествие такое? Тогда я принял решение съездить в Северную Корею, встретиться с руководством и попросить не подписывать середину реки Туманган. На что мне Ким Чен Ир сказал: "А почему же подписали вы?". Россия подписала. Козырев подписал половину нашей реки. Я просто бесновался в этих тисках экономико-политических или политико-экономических. И корейцы всё-таки не подписали. Не дали Китаю проход.
Помню, одного работника МИДа, замминистра, попросили написать статью, что Наздратенко зря вводит в заблуждение руководство страны — мол, озеро Хасан находится за Ханкой под Хабаровским краем. Представляете? И карту даже нарисовали, подделали просто. Там провинция Хейлунцзян и Цзилинь, а это Хабаровский край, а это Приморье. Хасан отнесли отсюда за Ханку, туда. Я даже фамилию помню этого замминистра — Панур.
— До сих пор трудится?
— Где-то в академии, то ли где еще. Ужас. Мерзавец. Взял и написал такую статью. По-моему, в "Известиях" напечатали. То есть, даже на подлоги шли. И во время этих эпизодов главой администрации президента был Чубайс.
— Но всё-таки мы Хасан не уступили.
— Об этом начну с одного жуткого момента, который мне пришлось выдержать в Хабаровском крае. На берегу Амура стоит Дом переговоров, набился полный зал, даже в проходах стояли. Пресса со всего Дальнего Востока. Плюс борт из Москвы. И Борис Николаевич Ельцин зачитывает там речь. И сказал: "Мы не можем отдать Уссурийский Тарабаров, это исконно российские территории, а вот Хасан отдать надо. Это нормы международного права". И шёл бы он дальше по тексту, но в первом ряду сидел я, и он ко мне обращается: "Евгений Иванович, правильно я говорю?". Ну, я встал и ответил: "Нет, Борис Николаевич. Хасан сдавать нельзя никак". И пошел из зала. Меня такое волнение охватило, виски стучали.
Меня тогда сняли с поездки в Китай. Правда, через полчаса объявили, что я лечу туда, но отдельным самолетом. Но китайцы уже в воздухе запросили: "На борту ли самолета губернатор Приморья? Ему нежелателен визит". Ну, понятно. Они же сидели в зале в Хабаровске. Значит, быстро стуканули. Самолет приземлился в Шанхае. Я остался на борту. Не могу покидать территорию. Двигатели работают, а если их выключить, в этой банке будут все 70-90 градусов жары. Вдруг снизу мужчина, который был когда-то замминистром иностранных дел, а потом послом во Вьетнаме и дорабатывал свою карьеру уже генконсулом в Шанхае, видит, что я один остаюсь и говорит: "Евгений Иванович, спускайтесь. Вас сказали возить в отдельной машине".
Поселили в гостинице. Потом подходит, по-моему, Володя Шевченко, он когда-то был по протокольным мероприятиям у Горбачева: "Ну, пойдем". И приводит к Цзян Цзэминю и Борису Николаевичу. Тот сразу руку на меня положил и тяжело вздохнул, несколько часов назад у меня же была эта выходка в Хабаровском крае. А Цзян Цзэминь пожал мне руку. Уже потом я узнал, что на съезде компартии, по-моему, на 17-ом, Цзэминь, выступая, сказал, что Китай добился больших внешнеполитических успехов, но отношение должно быть к отстаиванию своих территорий такое, как у руководства Приморья. Ну и назвали фамилию мою.
Но это не всё, есть и другие эпизоды этой истории. Помню, меня вызвали в Токио, и там я познакомился с Евгением Примаковым. Вышли мы из здания, жара, лето. Территория посольства. Он говорит: "Евгений, давай, Хасан надо отдать. Я строю ось Москва-Пекин-Дели. НАТО к границам подбирается. Нужно пойти навстречу китайцам". Я говорю: "Евгений Максимович, ну никак нельзя идти на это. Это первые бои нашей Красной армии. Это абсолютно территория РФ".
Прошли годы. Я с ним лечу в Куала-Лумпур на встречу. Тогда не полетел Борис Николаевич, а у США не полетел Клинтон. А полетел его вице Альберт Гор. И Примаков за ужином говорит: "А ты знаешь, когда мы полетели тогда в Пекин, туда же прилетел и Черномырдин. И мы говорили с Цзян Цзэминем"… (а он учился у нас, по-русски пел песни наши, например, "Подмосковные вечера", русским неплохо владел)… сказали ему, что два с половиной миллиона жителей Приморья не могут понять, что нужно отдать территорию Китаю". Цзян Цзэмин же ответил: "А полтора миллиарда жителей Китая не понимают, почему их земли должны быть заняты другим государством". Потом он дал встречу с политбюро. Разговор тоже тяжело шел. Но Цзян Цзэминь сказал: "Ну, давайте поймем наших товарищей. В конце концов, в 1938-ом году они защищали нас там". Это было страшное напряжение тогда.
А мы посылали на переговоры в Китай всегда одного человека — Владимира Алексеевича Стегния. Каждый раз, уезжая, он прощался с жизнью, с семьей, с товарищами по работе. За время работы на демаркации китайцы пять раз сменили членов демаркационной комиссии, недовольные, что они не могут русских убедить уступить, и семь раз — председателей комиссии китайской. И тут Стегний прилетает, улыбается, говорит: "Начали работать. Всё согласовали. Все спорные земли китайцы признали за Россией". Никто же не знал об этих переговорах Примакова и Черномырдина с Китаем.
— Да, Хасан остался за нами. А Тарабаров, про который Борис Николаевич говорил, за кем?
— Понятно, за кем. Понимаете, есть вопросы, которые надо было решать тогда. Китай слабее не становится. Но есть слово "граница". И нужно было ее удержать. И как это на твоей судьбе могло отразиться? Неизвестно. А нам говорили про совместные территории по Амуру. А помните, как летом накосили сено на тех спорных островах, а зимой, когда Амур встал, по льду поехали на тракторах сено вывозить. Что сделали китайские пограничники? Как дали очередь поверх голов. Так и осталось сено китайцам. Потому что никакого совместного пользования не может быть. Ну, уступи мы Хасан, что дальше? Мы сильнее становимся? Вытолкнем оттуда Китай? Как вернуться к решению этого вопроса?
— Да никак не вернешься. Только дальше можно отдавать.
"При том финансовом состоянии страны развитие края не зависело от дружбы между мэром и губернатором"
— Давайте теперь к другому вопросу. Долгое время в Приморье мэры воевали с губернаторами, и наоборот. А вот с точки зрения вас нынешнего, что лучше для развития территории — конкуренция между столицей субъекта и субъектом или полная встроенность города в вертикаль?
— Недавно разговаривал с журналистом с "ОТВ Прим". И он спрашивает: "А если бы жили вместе хорошо Черепков и Наздратенко, то край бы развивался?". Слушайте, ну такой бред. Черепков ушел из жизни. Что я могу вслед человеку сказать? Но при том финансовом состоянии страны не зависело развитие края от дружбы между губернатором и мэром.
Вот говорят, он построил развязку на Баляева. Хорошо? Да, хорошее дело. Только давайте вспомним, какой ценой возникла эта развязка. Заходит Гартман ко мне и говорит: "Срочно что-то предпринимаем. Остановлено финансирование всех больниц Владивостока, всех молочных кухонь, питания всех детских садов в городе". Я говорю: "Это ж город, там Черепков", — "А он снял финансирование. Он все деньги — на строительство баляевской развязки". И как объяснить жителям? Говорили, что это война между губернатором и мэром. Да сто лет он мне нужен с этой войной. Город должен нести свои социальные нагрузки. А он целиком от них отказывается, и только эта развязка баляевская важна.
Или вот показывали по телевизору — крысы бегают по городу, а виноват губернатор. Да, бегают. И не только во Владивостоке. Они бегают и в Москве, и в других городах. Тогда уже спросите с мэра города, с санэпидстанции. С тех, кто отвечает за это. Губернатор за крысой должен гоняться? Вы знаете хоть одного мэра в стране, которого бы назначил указом президент? А Чубайс сделал указ под Черепкова. Ельцин подписал.
И вот приезжает Черепков. Рядом девятое управление его охраняет, по трапу сходит во Владивостоке. Что это вообще? Делалось всё, чтобы стравить город и край, лишь бы ушел Наздратенко. Ну, ушел. И стали потом столько денег привозить, что можно было деньгами топить котельные, а не углём, газом, мазутом. Цена на нефть поползла. Если у нас было 6 долларов, даже 5-7 опускалось, то потом стало 147. И хорошо. Если хоть что-то идет на пользу людей в крае, то и хорошо. И не надо цепляться за свою должность. То, как там переживаешь ты, твоя семья, это всё ваши переживания.
— "ОТВ Прим" — это же ваше детище. До сих пор живет.
— Телевидение в каждом субъекте федерации должно рассказывать, что происходит на территории. Социальные программы должны быть. Люди должны выступать. Должны не только федеральные каналы быть. И в этом нет сепаратизма. В этом, наоборот, укрепление отношений. Тогда я выбил частоты на создание "ОТВ Прим", чтобы рассказывали, какой жизнью живет край. Но уже как-то забыли. Я знаю, что некоторое из руководителей ТВ в недавнем прошлом получали команду всё что угодно показывать, только не Наздратенко. Ну и ради бога.
"Строили все эти ГЭС телогрейками, кишками, руками наших бабушек, дедушек, а там такой тариф"
— Сейчас вертикаль власти совсем иные правила диктует для глав субъектов, чем во время ельцинского суверенитета регионов. В какой системе, на ваш взгляд, легче работать губернатору? В условиях множества центров сил или когда дали столбовую дорогу?
— К столбовой дороге сегодня приложили еще и кучу денег.
— И контроля.
— Да, и контроля. Никто сегодня не знает, что это такое — без денег сидеть. И всё равно, и за время Олега Кожемяко, и за 11 месяцев Андрея Тарасенко всплыл один вопрос совершенно жуткий.
— Какой?
— Сейчас объясню. Энерготарифы. Давайте так, Наздратенко когда-то встал против энерготарифов, но Наздратенко-то — производственник.
— И правильно встал. Проблема с энерготарифом на Дальнем Востоке никуда же не делась. Она же и привела к коллапсу, к разрушению экономики.
— Киловатт/час — 6 рублей. Это петля для всех. Где-то я сказал в интервью: "А почему такие разные киловатт-часы? Почему для Иркутска — 14 копеек, для сельского хозяйства, а в Приморье — 2,60? Почему промышленность в Иркутске — рубль киловатт/час, а в Приморье — 6 рублей?". Строили все эти ГЭС телогрейками, кишками, руками наших бабушек, дедушек, а там такой тариф.
— Полагаю, чтоб Чубайсу хватало на федеральную охрану.
— Помню, какое-то совещание было федеральное. Ко мне подходит один из руководителей какой-то республики и говорит: "Евгений, ну уважаю тебя, твою позицию, но у меня-то с Россией договор на киловатт/час". Меня это так резануло: "А вы, что, не Россия?". С Россией у него договор… Ну, хорошо, Наздратенко такой неудобный был, глупый, несовременный. А руководители предприятий, а мэры городов, поселков, районов? А губернаторы других краев, областей? А почему в Хабаровском крае практически вся промышленность колом стояла и все заводы уничтожены? А там кто — тоже Наздратенко? А Сахалин, Камчатка? А Магадан? А Амурская область? А Забайкалье? Там тоже Наздратенко виноват? Прошло 25 лет. Давай разберемся сейчас. Какой вопрос самый первый поднял и.о. Тарасенко перед президентом? "Владимир Владимирович, надо что угодно с этим киловатт/часом делать". 6 рублей — ни булочку не испечешь, ни хлеб — ничего.
— Испечь-то можно. Кто купит?
— Идем дальше. Пришел Кожемяко Олег Николаевич, крепкий, хозяйственный. Ставит тот же самый вопрос. 6 рублей киловатт/час. Никто в такую территорию включиться не может. Ни одного кирпичного завода нет. Заводы должны работать. Прошла четверть века, понимаете? И снова встал вопрос про киловатт/час. А за что гнобили Наздратенко? За то, что он с председателем правительства Черномырдиным подписал 1001-ое постановление — чтобы киловатт/час зафиксировали. Я поставил вопрос, что киловатт/час должен быть такой, как в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге. Средний по России. Что в этом такого преступного? Чтобы не было такого ужаса, который посетил Дальний Восток. 10 рублей — Магадан, 12 рублей — Камчатка.
Я хотел, чтобы Приморский край жил по результатам своего труда. В отличие от Хабаровского края мы не получали трансферты. Но когда начали этот киловатт задирать, пришлось идти в Минфин и доказывать, что нам нужны трансферты. Мы выплачивали полностью пенсию. Такой же по объему объем денег мы отдавали в федеральный пенсионный фонд. Все предприятия работали, что крайне важно было. Но потом рухнули тарифы железнодорожные, задрали эти киловатт/часы, тогда все полетело. Все заводы встали. Приехали какие-то болтуны, стали рассказывать, что энергетическая доля продукции, допустим, объединения "БОРа" такая-то, а "Спасскцемента" такая-то, что дело не в энергетике. Ой-ой. Прошло 25 лет. Почему все эти годы "Спасскцемент" имел дотацию из бюджета Приморского края? Потому что при тех киловатт/часах они не выживут. Почему "БОР" имел дотацию? Почему "Дальполиметалл" имел дотацию? А говорят, что при этих киловатт/часах можно было работать. Значит, нельзя было, раз дотации необходимы.
Вот был у нас "Ярославский ГОК". Не думаю, что его можно восстановить. Не думаю, что можно восстановить транспортный цех, фабрику, энергохозяйство.
— Восстановить-то можно все. Вопрос — какой ценой…
— И когда из Китая этот плавиковый шпат с их месторождения погнали за копейки на наши алюминиевые заводы, у меня вопрос: а чего вы так стремились туда ЛЭП кидать до границы? Почему киловатт/час 14 копеек сделали для китайских заводов? Чтобы получать дешевый плавиковый шпат? Вот ради каких-то сиюминутных интересов уничтожался наш ГОК. Как я мог спорить с вице-премьером, который принимал решение по этой ЛЭП на Китай? С какого рожна вы гнали туда такую дешевую энергетическую продукцию? А почему для своего края ничего? Каким бы я ни был — удобным или неудобным — но я боролся за этот край. И как ко мне должны были относиться все эти Кохи, Уринсоны, Чубайсы? И сейчас, посетив некоторые регионы Дальнего Востока, премьер Мишустин что сказал? "Надо разобраться с энерготарифами". Но 25 лет гнобили Дальний Восток. Выгнали несколько миллионов людей оттуда. Бросали квартиры, даже вещи, забирали портреты любимых и уезжали. А как сейчас снова заселить?
— Может быть, посмотреть на опыт царской России и Советского Союза?
— Что главное, на мой взгляд, должно быть у жителей ДВ? Доверие ко всем уровням власти: муниципальной, краевой, федеральной.
— Сдается мне, Евгений Иванович, с этим компонентом у нас наблюдается большой дефицит….
— Люди должны знать, что даже если какие-то трудности испытывают, они всё равно защищены властью, о них думают.
Евгений Наздратенко и Андрей Тарасенко на встрече в Дальнегорске — декабрь 2017 года. Фото: primorsky.ru
Об ОМОНе и "правом руле": "Журналистов и женщин с детьми вокруг ёлки гоняли. Вот же боже мой…"
— Доверия же нет. А самое главное — нет вообще понимания, что там завтра будет. Веры нет, идеологии. Многим паршиво и тоскливо.
— Ведь каждые 10 лет на какой-нибудь теме вспыхивает Дальний Восток. Помните, чего тогда с этими автомобилями, с правым рулем, наворотили? Кстати, тот "лево-правый руль" так и работает до сих пор, только он сейчас уже министром стал. А то был замминистра. В этой отрасли было занято 150 тысяч человек. Ведь закрывались заводы, особенно оборонные, не нужен был флот. И куда идти ребятам, женщинам? Как кормить семьи, рожать, воспитывать детей? В торговлю, в бизнес.
— Нет же, приехал ОМОН избивать своих граждан.
— Вообще кошмар.
— Своих же людей лишили денег и избили. Они же советскими людьми были, они же остались российскими. Их же за то, что они выстояли в тяжелые 90-е, и избили. В них же ещё и убили веру во всё. Это самое страшное, что может быть — когда у человека забирают веру.
— Я помню, тут одному какому-то ОМОНовцу квартиру давали, в Москве. Спросили его: "В каких вы участвовали запоминающихся событиях?". Он говорит: "Я наводил порядок во Владивостоке". Журналистов и женщин с детьми вокруг ёлки гоняли. Вот же боже мой.
"Мы разрушили тот единый механизм подачи рыбы с Дальнего Востока"
— С вашей точки зрения, где сейчас лучший выбор рыбы и морепродуктов — в Москве или Владивостоке? И почему такая ситуация? Как этот лосось может стоить в Москве дешевле, чем на берегу?
— Помните, под Москвой была свободная экономическая зона "Шерризон"?
— Да.
— И вот жители Приморья ездили сюда, покупали здесь телевизоры японские и везли обратно. Как так? Я точно так же говорил и в правительстве: "Почему вот здесь японские телевизоры стоят, даже с учетом авиационного билета туда-сюда, вполовину дешевле? Что вы вообще творите с Дальним Востоком?". Когда мы купили в первый раз 134 скорых машин японских, потом — 87. Нам стали пошлины увеличивать, чтобы мы не закупали там машины. Берите наши "УАЗики", 452-ые, которые в народе называют "буханками". Я не возражаю, но вы доработайте их так, чтобы с пострадавшими удобно работать было. А главное, почему эти "буханки" для, условно говоря, Нижегородской области стоили, например, 5 тысяч долларов, а для Приморья — 12-13? Так же, видимо, и с рыбой происходит. Я ещё помню, как рыбные аукционы вышибали целые поселки из жизни.
— То же самое сегодня происходит...
— Не могу дать точный механизм, почему так рыба перекашивается в цене. Наверное, это продолжение той самой ценовой политики. Посмотрите, как плавбаза работала в Охотском море, и 17 сейнеров подтаскивали к ней рыбу. Плавбаза перерабатывала. Палубы работали, гудели всю ночь. Эта палуба выпускала консервы, эта — пресервы. Подходили рефы, загружали по 10 тысяч тонн, увозили, условно, в Находку или во Владивостокский рыбный порт. Часть — в холодильник, а часть по всей России развозили. Это был хороший механизм. Потом началось…
— Сейчас компании "Доброфлот", мне кажется, удалось отчасти восстановить тот механизм, о котором вы говорите…
— Да "Доброфлот" — это мизер от того прежнего объема. Но молодцы ребята, хорошие слова им нужно говорить...
Потом пришел в главы РЖД некто Якунин. И что начали? По 5 тысяч рефов начали резать на уссурийском рефрижераторном депо. Что это вообще такое? А теперь мы говорим: "А как продать рыбу?". Я говорю: "Вы знаете, можно только зимой, пока по Сибири идет холод, мы должны в полувагонах перебросить её". А проехали Брянск, а там тепло. Что тогда? Мы разрушили тот единый механизм подачи рыбы с Дальнего Востока. Нужно, чтобы в каждом регионе были свои рыбоперерабатывающие заводы. Как в Уссурийске стоял. Но это отдельный разговор — подача рыбы, и приватизация всего этого хозяйства…
— А мы с вами, Евгений Иванович, обязательно продолжим, если вы не против. Тем более, что в рыбной отрасли грядут грандиозные перемены…
— Я буду только за.
