Гостя IV ЛиТРа (6+) писателя Романа Сенчина можно назвать традиционалистом. Он пишет по классическим канонам русской и советской литературы — его герои узнаваемы, а ситуации взяты из жизни. Некоторые читатели считают его мрачным, на что автор отвечает: русской литературе в принципе свойственно поднимать проблемы и осмыслять болевые точки. А этого в истории пост-советской России с избытком. Об этом и многом другом — интервью Романа Сенчина специально для ИА "PrimaMedia".
— Ваше описание деревни, особенно 90-х, и правда депрессивное по сравнению с советскими писателями-деревенщиками , которые показывали пусть и умирающую, но относительно благополучную деревню. Чем вы объясняете такую метаморфозу?
— Не согласен, что изменения настолько сильные. Советская деревенская проза пришла как реквием по русской деревне, которая на тот момент уже погибла. Но с другой стороны она существует, хоть и чахнет. И в моём романе "Зона затопления" (16+) как раз показан уголок настоящей сибирской деревни которая, к сожалению, тоже гибнет из-за строительства Богучанской ГЭС.
На самом деле деревни тоже очень разные. Есть крепкие, а есть деградирующие, и я пытаюсь писать и о тех, и о других.
Не стоит также идеализировать деревенский быт и жителей прошлого. Пришвин сто с лишним лет назад писал о деревне, как о страшном месте, где живут зачастую безжалостные и жестокие люди. Ещё раньше — Чехов. Его повесть "В овраге" (16+) одна из самых страшных повестей. Позднее многие советские писатели пишущие на эту тему, такие как Белов, Шукшин, достаточно критически относились к деревне. С болью, но критически.
— Тем не менее, вы часто обращаетесь именно к деревенской теме. Почему?
— Прежде всего, это большой личный опыт. В 1993 году наша семья из города Кызыл Республики Тува переехала в деревню. Поначалу думали, что на время, было сложно с деньгами, и надеялись заработать на квартиру. Но получилось так, что мои родители до сих пор там живут. Для меня эти 3 года жизни в деревне стали переломным моментом, когда я увидел, что это не дача, это не милый пригородный посёлок, а именно деревня, достаточно жестокая и страшная.
Деревенский труд сам по себе очень тяжелый. Мы выращивали овощи, клубнику и продавали урожай на рынке в ближайшем городе. Огород 15 соток обрабатывать непросто.
— Вы считаете важным сохранить деревенский образ жизни? Например, в Японии дотируют сельское частное производство как раз не с целью получать товарную продукцию, а для того, чтобы сохранять уклад и деревенские традиции как часть национальной идентичности, те самые "корни".
— Государству деревни не выгодны, особенно с нашими расстояниями. Это расходы на содержание дорог, и поддержку социальной инфраструктуры в лице малокомплектных школ, завоз продуктов и ещё целый ряд расходов. При этом производить сельхозпродукцию можно рядом с городами на современных мега-фермах.
К счастью, сегодня меньше разговоров о том, чтобы насильно расселять деревни, перемещая людей в более крупные райцентры. Хотя ещё лет десять назад такие планы афишировались.
Деревни важны, они должны быть. И мне по душе, что сегодня деревни, по крайней мере те, что расположены рядом с городами, понемногу оживают благодаря дачникам и фрилансерам. Они заселяются. Восстанавливают дома. Для современного автомобиля 200 километров это не расстояние.
— Прогресс, который в своё время деревню убил, сейчас способствует её возрождению?
— Людей тянет к земле. Жить в мегаполисе тяжело и даже вредно. Я знаю о чём говорю, сам 20 лет прожил в Москве и благодарен этому городу за всё, однако однажды я уехал. И очень многие люди при первой же возможности стараются завладеть кусочком земли и там обосноваться. Тем более, что сегодня многим можно не сидеть в офисе а работать удалённо. Это гораздо интереснее делать, имея свой дом и свою лужайку. Когда начался ковидный карантин многие уехали к себе на дачи и там остались. Большинство уже не хочет уезжать обратно. И такое происходит по всей России. Хорошая тенденция.
— Сейчас вы живёте в Екатеринбурге, это тоже большой город. Не планируете переехать?
— Планируем и уже строим дом в Крыму, в небольшом посёлке под Севастополем.
— Вы жили в Туве, Санкт-Петербурге, Москве, сейчас в Екатеринбурге, в планах — Крым. Существует ли заметная разница между регионами и живущими там людьми, или мы всё-таки большая, но единая страна?
— Нарисовать портрет жителя Урала или Петербуржца сложно. Хотя, конечно, есть стереотипы, например, что в Санкт-Петербурге живут исключительно культурные люди. Поверьте, нигде так не матерятся, как в Питере.
Незначительные отличия есть, и я пытаюсь это показывать в своих книгах, но разложить всё по полочкам невозможно. А выдумывать я не хочу. Фёдор Михайлович Достоевский в основном выдумывал петербуржцев и Россию, и теперь иностранцы знают нас по произведениям Достоевского.
Характеры разные, люди разные, темперамент разный у всех. Даже кулинарные различия давно стёрлись: от Владивостока до Калининграда самое распространённое блюдо — пельмени. Так что создать типового жителя какого-то региона не получится. Конечно, это не касается национальных республик.
— К слову, о нацреспубликах: из Тувы в 1993 году вы уехали не только по экономическим причинам.
— В 90-е годы почти все русские из Тувы уехали, а также украинцы, армяне, в общем, не-тувинцы. До вооруженного конфликта не дошло, но возникло сильное межнациональное напряжение. Была принята конституция, по которой Тува в любой момент могла выйти из состава России, а там — каменный мешок, из которого выход по единственному в то время мосту через Енисей. И мы все могли оказаться в этой западне.
Русских сейчас осталось чуть более 10 процентов, и все они преимущественно работают в силовых структурах и планируют уезжать сразу после пенсии.
Я каждый год ежу в Туву, и этим летом Кызыл произвёл на меня достаточно хорошее впечатление, слышно русский язык, люди стали приветливее. Многие тувинцы, ориентированные на Россию, понимают, что республика многое потеряла. Уехали специалисты, образованные люди. Сейчас в некоторых деревнях дети с трудом говорят по-русски, а значит, они не смогут получить хорошее образование.
Но на мой взгляд, ситуация начала меняться.
— Вы участвовали в дискуссии, где обсуждалась региональная повестка, в частности, как удержать людей на Дальнем Востоке. Нашли рецепт?
— Нет конечно. Но все высказали свою точку зрения, которая сходится на том, что без экономического развития ничего не изменится.
— Но это уже задача не для литераторов, а для политиков. Вы имеете отношение к какому-нибудь политическому движению?
— Когда я был студентом Литературного института, как и многие сверстники симпатизировал НБП (деятельность организации запрещена на территории РФ). Эдуард Лимонов приходил к нам, говорил о литературе, читал свои стихи. Я и сейчас симпатизирую левой идее. Вообще писателей, прославлявших капитализм, почти нет. По крайней мере, сейчас не могу вспомнить таких. Писатели, по сути, анархисты. Что Лев Толстой, что Кнут Гамсун.
