Петербургские писатели Андрей Аствацатуров и Валерий Айрапетян приняли участие в дискуссии "Почему общество спектакля еще не закончилось" в рамках фестиваля Литература Тихоокеанской России. Название дискуссии отсылает к программному тексту французского философа Ги Дебора "Общество спектакля", в котором постулировались законы организации современной жизни, где реальность уже не доступна восприятию даже фрагментарно, а вытеснена нагромождением спектаклей. Манифест был написан в 1967 году, то есть полвека назад, но до сих пор актуален. С чем это связано и какова роль писателя; насколько он способен осмыслить происходящее и выйти за пределы этой игры – эти вопросы и обсудили участники дискуссии.
Андрей Аствацатуров в 2008 году написал дебютный роман "Люди в голом", где в первой части описывается СССР и эмоциональные состояния советского школьника, который не очень понимает, как существовать в этой реализовавшейся утопии, где нет места для подвига, а есть только повод для хорошей учебы. Поэтому свое общение с публикой Андрей начал с чтения программного стихотворения из пионерского прошлого:
— Вверх идут ступени,
В доме — тишина,
Здесь работал Ленин,
Сидя у окна.
— И мне также хотелось посидеть рядом с Лениным, помечтать, — рассказал писатель. — С другой стороны, что-то меня в этом стихотворении настораживало: как жить, когда все же уже есть, все хорошо в стране, когда вот он – грядущий день.
Поэтому вторая часть романа "Люди в голом" — рефлексия по поводу осуществившегося грядущего, где приехавший в современную Россию популярный бельгийский писатель репрезентует поведенческий канон человека общества спектакля – не быть, а казаться, и таким образом достигать какой-то формы успеха.
Андрей Аствацатуров. Фото: ИА PrimaMedia
Родившийся в СССР Аствацатуров напомнил, что когда-то все прекрасно жили без компьютеров и смартфонов, тогда как сейчас все без них беспомощны. Смартфон как феномен — это сформированный набор искусственных потребностей, чье появление связано с актуализацией общества потребления, которая произошла в 20-е годы ХХ века.
— В то время изменился формат бизнеса, который американские писатели очень здорово зафиксировали, — объяснил гость ЛиТРа. – Если раньше бизнес учился удовлетворять потребности, которые у нас были, путем производства более качественных и дешевых товаров, то в конце 20-х годов подход кардинально поменялся. В романе Томаса Вулфа "Домой возврата нет" предприниматель во время выступления так и говорит: "Мы должны формировать эти потребности".
За 25 лет до Ги Дебора Олдос Хаксли в романе "О, дивный новый мир" описал, как у детей создают определенного типа рефлексы — например, рефлекс на отвращение к книгам и восприятию эстетического. В романе детей клали на панель с красивыми книгами с картинками и когда дети начинали к книгам ползти, включали электрический ток. Процедура совершалась несколько раз подряд, пока дети не начинали биться в конвульсиях уже без тока, просто от одного взгляда на прекрасное. И также, по мнению писателя, можно сформировать потребности:
— В обществе, которое описано у Хаксли, формируются определенного типа потребности, и тут же удовлетворяются. То есть, все, что ты хочешь, ты получишь, только с учетом того, что это было заранее сформировано. И это очень важный момент, что мы не созданы заранее с определенным набором ценностей.
Андрей Аствацатуров. Фото: ИА PrimaMedia
Другой французский философ и психоаналитик ХХ века Жак Лакан утверждал, что человеческое существование протекает в трех регистрах: символическом, воображаемом и реальном. Причем ежедневные автоматизмы, из которых складывается наша повседневность, Лакан относил к пространству воображаемого и утверждал, что реальное вторгается в нашу жизнь только через столкновение с ужасом – трагедией, болезнью, смертью. И почти в каждом рассказе петербургского писателя Валерия Айрапетяна вот это столкновение с реальностью через ужас смерти выбивает главного героя из автоматического существования и переводит его в другой регистр осознавания себя и происходящего.
— Еще Блок говорил, что в искусстве есть только две темы – любви и смерти, — объяснил Валерий Айрапетян. — И если по жизни я — человек веселый, то художественное мировоззрение у меня весьма трагическое. И если говорить об обществе спектакля, то сейчас мы живем в период его максимального расцвета. Когда Ги Дебор в середине прошлого века обозначил эту проблему, вряд ли он предполагал то безумие, к которому мы подошли сейчас. И один из немногих шансов пробудиться, хотя бы на короткое время, встретиться с реальностью – это, конечно, встреча с ужасом. А что есть более ужасного, чем близость к смерти? Поэтому, когда судьба посылает такие не очень приятные контакты, это необходимо, чтобы человек встряхнулся и посмотрел правде в глаза.
Валерий Айрапетян рассказал, что "Общество спектакля" он начал осознавать в начале 90-х, благодаря телевидению того времени, когда в одной из передач Александра Любимова Владимир Жириновский облил водой Немцова.
— Для советских людей это был такой шок. По терминологии Ги Дебора, я был представителем концентрированного коммунистического спектакля, а это был момент, когда распыленный спектакль западного общества начал вторгаться в нашу советскую реальность, и грань между мирами начала размываться. И с позиции моего отца, который воспитывался в четкой иерархии с табуированными рамками, такое было вообще невозможно, так как телевидение тогда воспринималось рупором обязательного политического благолепия, порядочным и строгим.
Валерий Айрапетян. Фото: ИА PrimaMedia
Как рассказал Валерий Айрапетян, шок был не только у его отца, но и большей части населения новой России, которая буквально закидала редакцию канала письмами с просьбой повторить передачу, чтобы зрители могли еще раз наблюдать крамольную сцену.
— Мы не могли и предположить тогда, что этой сценой начнется то безумие СМИ, то безумие информационной политики, в которое мы сегодня погружены все. В комментариях к своему трактату Ги Дебор упоминает о новом типе общества – тоталитарном при очень развитом потреблении и рыночном капитализме. Поэтому в своих рассказах я изобретаю формы ужаса, чтобы не терять реальность и оставаться живым человеком в спектакле, который меняется и изменяет нас, и в итоге мы не можем понять, где мы находимся, с кем общаемся, почему мы что-то делаем и чего-то не делаем.
Рассуждая по поводу екатеринбургского конфликта между защитниками сквера и строителями храма, Валерий Айрапетян предположил, что ни одна из сторон конфликта не понимает суть феноменов, которые она отстаивает:
— Если каждого из обеих сторон встряхнуть и спросить, почему они против, ни один не объяснит. Просто они вовлечены в спектакль и не могут ему сопротивляться. Хотя в глобальном смысле спектакль может уже в них и не нуждаться, так как это просто следствие перепроизводства средств производства, пресыщения потребления, и он вынужден постоянно ввергать людей в состояние панического позерства и сумасшествия.
В продолжение темы безумства современных СМИ Андрей Аствацатуров рассказал, как во время прогулки на даче его трехлетний сын нашел очень большую улитку, о чем Андрей после написал в социальной сети. На следующий день ему позвонили из информагентства "Росбалт" с просьбой прокомментировать ситуацию, и потом новость "Сын известного писателя нашел улитку-мутанта" растиражировалась сотней медиа.
— Что у людей в голове? Что с нами происходит? Почему все смотрят, как Волочкова ругается с Ксюшей Собчак? Правда, иногда и у меня мозгов не хватает, и я тоже это кликаю – смотрю, как Волочкова снова разделась, — иронично признается писатель. – Нельзя думать, что это тебя обойдет, потому что мы все находимся в этом пространстве, нас очень сильно формируют СМИ, и наша реакция на СМИ уже предугадана.
Одна из опасностей общества спектакля в том, что современные слова утратили свое значение: теперь это знаки, которые ни к чему не отсылают в реальности, поэтому одна из задач писателя – ответственность перед словом.
— Коммуникативное слово – достаточно компромиссное, стершееся, поэтому наша задача – как-то его оживлять, возвращать смысл, уточнять значение, — заявил Андрей Аствацатуров. — И эта задача, в общем, противоречит обществу спектакля, если это делать действительно честно. Потому что можно имитировать ситуацию, можно быть трендкетчером — то есть человеком, улавливающим не какие-то социальные турбуленции, а то, что интересно, важно, что напоминает людям о них самих и из чего в итоге складывается современное имитационное искусство. Когда создавалась классическая литература, была другая общественная парадигма, и даже у модернистов, которые боролись с классиками, задача была та же самая – в какой-то временной форме увидеть вечное, систематизировать реальность, найти какие-то основания нашей жизни. В современной жизни знаки нашей реальности или знаки, которыми писатели могут оперировать, не имеют оснований, они ни к чему не отсылают; это симуляционные формы, которые сменяют друг друга – вот это самое страшное. Вечного – не схватить, а если начать его схватывать, ты будешь выглядеть довольно смешно и как-то странно, будешь выглядеть эпигоном, не будешь отражать свое время.
Оба писателя согласны, что спектакль тотален, что у него нет как такового режиссера, он сам себя создает, и нет никого, кто был бы в него не вовлечен, это общее пространство и в этом весь его ужас.
— Когда возникает противоположное общество спектакля, с другими целями – как запрещенные в России организации, и это все очень опасно, — уверен Андрей Аствацатуров. — Леваки поддерживали исламский терроризм, теперь мы видим, что происходит на периферии Европы и внутри нее. Но это часть проекта, которая не выделяется из общего проекта, а существует внутри. В обществе спектакля очень сложно разделить феномен от его имитации: либералы изображают себя патриотами, являясь либералами, патриоты поступают наоборот, у всех какие-то роли, и человек, который выступает от собственного лица в итоге выглядит точно так же, как остальные, он неотличим от массы обманов.
Единственный способ выйти из общества спектакля – делать что-то единичное, неповторимое, что является вашим, а не продиктовано кем-то еще.
— Мой друг Федор Двинятин, которого многие знают по игре "Что? Где? Когда?", одно время хотел стать медийным, и действительно он им стал, его узнавали на улице, — привел пример удачного эскапизма Аствацатуров. — Но сейчас он соглашается на интервью только если обещан предметный разговор – о древне-русской литературе, например, так как он занимается несколькими литературными сюжетами. А если вы спросите, что он думает про Мишеля Уэльбека, он скажет: да, я это читал, но обратитесь к специалистам по французской литературе. А к нам приходят и спрашивают про смысл жизни, в чем счастье – а я что эксперт в этом? Почему я должен на такие вопросы отвечать? Я вообще американист. Но мы же начинаем играть по каким-то правилам.
Из самых простых правил, как можно выйти из матрицы, писатели назвали следующие:
— не смотреть глупые фильмы и не читать глупые книги, потому что потом будут большие неприятности с мозгом;
— бороться с собственным невежеством и собственным самодовольством, думая, что мир таков, каким ты его считаешь, потому что мир разный, по-разному строится и по-разному форматируется;
— осознавать собственные границы и пределы;
— понимать, как тобой манипулируют, не воспринимать все за чистую монету;
— осознавать, что твое мнение – не настолько твое, как тебе кажется, а сформировано семьей, школой, референтными группами и СМИ;
— осознавать, что ты в тюрьме своих представлений;
— читать ту литературу, которая с первого раза тебе непонятна, неясна, вызывает у тебя отторжение, потому что если ты читаешь литературу, которая тебе нравится, то это никак тебя не меняет.
