PrimaMedia, 21 ноября. Литавриста Бориса Архангельского, концертмейстера группы ударных инструментов (литавры) симфонического оркестра Приморской сцены Мариинского театра смело можно отнести к старожилам музыкального коллектива. В Приморской Мариинке (изначально — Государственный приморский театра оперы и балета) он с 2013 года, практически со дня основания театра. Тем интереснее было обозревателю ИА PrimaMedia Александру Куликову побеседовать с Борисом Архангельским. Человеком, который знает, что такое бить в литавры в прямом смысле слова.
"Встань за бочку!"
— Ну что, Борис, нахлебались горя?
— Здесь?
— Не об этом речь. Просто вспомнил забавный эпизод из фильма "Музыкальная история" (12+), где Сергей Яковлевич Лемешев играет главную роль. Эпизод борьбы за барабанщика между симфоническом оркестром и джаз-бэндом. Дирижер симфонического оркестра говорит ударнику: "Я достану вам литавры". И это оказывается решающим аргументом. Увидев, что он проиграл, руководитель джаз-бэнда роняет в сердцах: "Идите, идите, мальчик, там вас научат, вы там нахлебаетесь горя. Барабанщик в опере — последний человек, а в джазе он король!" Не знаю, может быть из-за таких моментов в кино у многих возникает ощущение, что в симфоническом оркестре во время оперы перкуссионист практически ничего не делает, так, чаек попивает или, как в чехословацком фильме "Призрак замка Моррисвилль" (12+), может за одну оперу целый детективный роман прочесть. Стукнет колотушкой в большой барабан и дальше читает.
— Конечно, это художественное преувеличение, хотя действительно бывают такие спектакли, в первую очередь оперы, где для перкуссиониста не очень много игры. Но есть композиторы, особенно если взять ХХ век, которые нас любят.
— Родион Щедрин, например.
— Конечно. Мне довелось играть здесь его "Очарованного странника" (16+). Был еще был довольно давний и, к сожалению, одноразовый проект — постановка еще одной оперы Щедрина — "Боярыня Морозова" (12+). Там только ударные и труба. Всё! Ну и вокалисты, конечно.
Репетиция оперы "Очарованный странник" (16+) в Приморской Мариинке. Фото: ИА PrimaMedia
— А Стравинский? Его "Свадебка" (12+)? На Приморской сцене в прошлом году была премьера. Балет, но вокал тоже присутствует. А из инструментов — несколько роялей и ударные.
— То есть, грубо говоря, из оркестровых инструментов только группа ударных. Ну, Стравинский — это, вообще, можно сказать, отдельная песня для всей группы ударных. И это всегда очень непросто для исполнения.
— Ну и, конечно, надо бы напомнить читателям, что, возможно, ударные инструменты были самые первыми музыкальными инструменты в мире.
— Конечно.
— Вспомним Африку, например.
— Или вот, я помню, читал какую-то научно-публицистическую статью про Древний Рим. И вот там уже был такой инструмент — тимпан (древний ударный музыкальный инструмент класса мембранофонов, рамный барабан — А.К.). То есть уже в Древнем Риме был устоявшийся музыкальный ударный инструмент. Но, наверное, самыми первыми звуками, которые человечество научилось извлекать из чего бы то ни было, были все-таки удары деревяшки по деревяшке или по натянутой звериной коже.
— Получается, ударники всегда были королями, и не только в джазе, но и в симфоническом оркестре.
—Да, конечно. Но эти два направления всё-таки сложно сравнивать. В джазе и роке, вообще во всем, что связано с эстрадной музыкой, используется ударная установка, зачастую очень большая и насыщенная. Ну, в джазе она чуть поменьше, а в роке чуть побольше, но это именно ударная установка.
А в симфоническом оркестре используется огромное количество инструментов. И в отечественной школе принято, чтобы все могли играть на всем. В западной школе немного по-другому. Там существует спецификация ударников. Кто-то играет только на литаврах, кто-то — только на мелодических ударных. Мы же стараемся, чтобы все перкуссионисты играли на всех ударных, поэтому работы хватает.
— Воспоминается один случай из детства. После 8-го класса за успехи в учебе и примерное поведение меня премировали поездкой в пионерлагерь "Орленок", который находится под городом Сочи. Я попал в дружину "Солнечную", в отряд барабанщиков. Мы вставали утром раньше всех, чтобы сыграть "подъем". Играли на барабанах сбор на завтрак, обед и ужин, на общих построениях дружины и так далее. И вот как-то в свободное время шел я по лагерю и увидел большую перевернутую ржавую бочку. Я подобрал какую-то палку и стал эту бочку обстукивать со всех сторон, постепенно обнаруживая удивительные музыкальные возможности этой штуки. Такие звуки, этакие, глубокие, низкие, высокие, мелодичные, какие угодно. Что интересно, все вокруг слушали и никто меня не прерывал. И только начальник лагеря, в конце концов, выбежал на крыльца и заорал: "Что там за идиот стучит палкой по бочке?"
— "Прекратить немедленно!"
— Да. "Прекратить немедленно!"
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Действительно, в ударных инструментах огромное количество звуков. И во всех вместе, и в каждом в отдельности.
Есть, например, такой ударный инструмент, как треугольник. С некоторым допущением он считается довольно легким.
Ну, казалось бы, держи этот треугольник, лупи по нему железной палочкой, как по рельсу. А ты должен из этой, в принципе, простой железяки, согнутой в треугольную конструкцию, сделать музыкальный инструмент.
Или вот, допустим, возьмем большой барабан, который, кстати, мы называем "бочкой". Для краткости. Чтобы не говорить каждый раз: "Иди на большой барабан", а просто сказать: "Встань за бочку".
Концерт прозведений Сергея Рахманинова. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Казалось бы, тоже простая вещь: деревянный корпус, кожа, теперь уже повсеместно пластик. А играть можно по-разному. Можно так, чтобы все вокруг закрывали уши и выбегали вон из зала. А можно наоборот… Помню, когда я работал в Питере, у нас в ходу была такая метафора: пианиссимо на большом барабане должно звучать так, чтобы всех вокруг подташнивало от вибрации.
— Мне понравилась ваша небольшая лекция в соцсетях об ударных инструментах. Она, что называется, дошла и до сердца, и до ума. Вы там замечательно говорили о том, что ударные создают настроение музыкального произведения, объясняют, что происходит на сцене. Добавляют какие-то краски.
— В принципе, ударные — это краска для основного действия. Иногда им передают какую-то лидирующую функцию, но всё равно это — краска. Если это спектакль или симфоническое произведение, то ударные подчеркивают мысль, которую композитор заложил в музыку.
В любом случае это краска. Скрипка — это мелодия, деревянные духовые — это мелодия, медные духовые — это мощь и тоже мелодия. А ударные существуют для того, чтобы всё это не было черно-белым.
Не помню у кого, было такое хорошее высказанное: "Ничто так не может украсить музыку, как ударный инструмент, и ничто так не может испортить музыку, как ударный инструмент". То есть чуть-чуть переборщил с красочкой, и всё — полотно залито. И уже не рассмотреть общую картину. А что-то недовел до конца, и блекло получается, некрасиво, без контура, без колорита.
Да, ударные, конечно, это такие фразочки, которые композиторы конца XIX— начала XX века распробовали и начали выдвигать ударные в авангард, что называется, на солирующие позиции.
— У Оливье Мессиана в опере "Франциск Ассизский" (12+) очень много ударных, причем самых разнообразных: колокола, барабаны, бас-барабан, музыкальные тарелки, клавесин, клавесы, эолифон, вибрафоны, маракасы, хлысты, стеклянные колокольчики, ракушки, деревянные колокольчики, бубен, гонги и так далее. Вот где раздолье вашему брату ударнику!
— Не играл, честно говоря, не сложилось. Но там практически присутствует все ударные. Тот же Дмитрий Дмитриевич Шостакович очень уважал наш цех и не гнушался вводить ударный в качестве сольного инструмента.
— Как-то довелось мне смотреть балет из ложи бенуара, и оттуда хорошо было видно и то, что происходит на сцене, и то, что происходит в оркестровой яме. Это придало спектаклю какие-то новые краски. Особое внимание привлекла работа вашей секции. Как часовой механизм какой-то. Но с таким удовольствием, с таким азартом всё это делалось. Хотя физически, наверное, непросто было.
— Непросто в первую очередь с эмоциональной точки зрения. То есть физически на 2−3 часа можно и поднапрячься, а вот эмоционально — это сложнее. Чтобы не ошибиться, не соскочить с волны. Чтобы зрителя зацепило.
"Просьба музыкантов не кормить"
— В антракте у нас народ любит подойти к оркестровой яме и смотреть в нее. Честно говоря, не понимаю зачем. Яма пустая, оркестрантов нет. Но вот стоят и смотрят.
— Музыканты обычно в таких случаях шутят: "Просьба не кормить".
— Я не подхожу, но в антракте недавней концертной постановки "Пиковой дамы" (12+) подошел. И увидел уголок литавриста. Уютный такой, как комната в коммунальной квартире. Какие-то советские плакаты на стене.
— Ну это, я бы сказал, шуточные плакаты. Честно говоря, я даже не помню, что на них. Но "Пиковая дама" в данном случае не показатель. Там литавры много работают, а у группы ударных как раз работы немного, хотя они заняты на протяжении всего спектакля.
— Мне понравилась какая-то основательность уголка литавриста. Вот мы тут сели, это наша территория, захотим, чайничек поставим и чайку попьем с конфетками-бараночками.
— Это всё в комнате. У нас есть хорошая комната, где мы занимаемся, разминаемся, разыгрываемся. Ну и где можно отдохнуть.
— Так и приходит на ум старик Фунт из "Золотого теленка" (12+): "О, у вас контора!" А то, что Павел Александрович (главный дирижер Приморской сцены Мариинского театра Павел Смелков — А.К.) по первому музыкальному образованию ударник, какую-то роль играет?
— Ну, не то чтобы особо… В первую очередь, обмануть его точно не удастся. То есть он услышит, если что не так. Но чтобы какие-то скидки или послабления — никогда! Ну, может быть, есть понимание того каких-то сложных моментов.
Уголок литавриста. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Скажем, бывает так, что за всю оперу мало игры, а это довольно сложно. Необходимо сохранить концентрацию, когда остальной оркестр играет, а ты ждешь своего часа. И 10 минут ждешь, и 15. Бывает пауза и до 40 минут, а то и до часа.
И вот сохранить концентрацию в такой ситуации довольно непросто. Ну да, вроде бы отыграл, что надо. Вышел попил кофе, почитал книжку, даже позанимался дополнительно. А потом надо вернуться. И вернуться не просто в яму, а вернуться эмоционально в произведение, которое все это время исполняется. Наверное, в этом плане Павел Александрович нас хорошо понимает. Иногда он может сделать знак, мол, играйте потише, не увлекайтесь.
Не могу сказать, что он как-то сильно нас отличает. Да, в нерабочем общении он никогда не забывает о том, что первоначально занимался ударными. Но в работе достается одинаково всем.
Два смычка и о погоде
— Вот я иногда думаю, а какой инструментальный ансамбль мог бы получиться из солистов и дирижеров, у которых я брал интервью раньше. Они ведь все в музыкальном училище занимались определенным инструментом. Ну вот Смелков — ударные, Плеханов — балалайка.
-— Плеханов когда-то на ударных играл. Когда в армии служил.
— Отлично! Мы его за "бочку" бы и поставили. Репин — гитара. Оджаев — тоже. У него в Элисте был свой рок-коллектив. Прямо "Битлз" какой-то получается!
— Ну, если уж совсем глубоко копнуть, то можно и скрипку добавить. Я ведь поначалу скрипкой занимался. Первые шесть лет отыграл на ней. Два года подготовительных и четыре класса музыкальной школы.
— Как говорится, с этого момента поподробнее. Как это скрипка? Почему? Родители заставили?
— Представьте себе, сам в детстве захотел. Никто не заставлял. Не было никаких: "Пошли, а то ремня получишь". Нет, получал я уже потом. Когда начал уже скрипкой заниматься. Моя мать об меня два смычка сломала. А сломать смычок сложно!
Сам я из Ленинграда (сейчас Петербурга), а моя мама тоже музыкант, пианистка, она в музыкальной школе преподавала более 45 лет. И меня где-то с трех-четырех лет мама водила по спектаклям и концертам. И я ей почти сразу: "Хочу играть на скрипке".
И она меня отвела к очень хорошему преподавателю, с которым я действительно захотел заниматься, и мне это нравилось. Но он жил в другом конце города, и когда пришла пора поступать в музыкальную школу, стало ясно, что возить меня так далеко маме будет невозможно — ей ведь и самой работать надо, ну не разорваться же на две половины! В результате она отдала меня в ту школу, где преподавала.
А вот там как раз со скрипкой не заладилось. Что-то пошло не так. И через четыре года я взвыл. Сказал "Не хочу!" Но самое интересное, что мама об этом узнала в самую последнюю очередь. То есть я сам сходил, договорился с преподавателем, с завучем. В результате мать поставили перед фактом, что ее сын уже учится играть на ударных.
Концерт симфонического оркеста Приморской сцены Мариинского театра. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
И она, в конце концов, нет то, чтобы махнула рукой… Но, когда я играл на скрипке, она со мной занималась, заставляла делать упражнения. А, перейдя на ударные, я уже сам всё делал. Повиляло еще и то, что в музыкальной школе, где я учился, был очень сильный ударный класс.
— Так вы, получается, из Питера?
— Да, родился, вырос, учился в консерватории. Во Владивосток мы с женой приехали 12 лет назад в тогда еще Приморский театр оперы и балета по приглашению его главного дирижера Антона Лубченко. Жена стала работать артисткой балета, а после получения профильного образования в Московской государственной академии хореографии — педагогом-репетитором, а сейчас в Питере с детьми. У нее мать очень пожилая, за ней надо ухаживать. Ну а дети учатся в школе.
— Живете, как говорится, на два города. А вот интересно, многие музыканты, приехавшие в наш город из другого, со временем вместо: "Еду во Владивосток" начинают говорить: "Еду домой". Вот для вас "домой" — это "в Питер" или уже "во Владивосток"?
— В Питер. Всё-таки мой дом в Питере. Ну а Владивосток — это как бы второй дом, но душа стремится каждый год в Питер. У меня там еще старшая дочка от первого брака, уже взрослая барышня. К сожалению, очень редко видимся, поэтому, конечно, домой — это в Питер. Ну, а когда отпуск заканчивается, то на работу — во Владивосток.
— У Владивостока и Питера есть что-то близкое. Море, например.
— Конечно, море, порт, военные корабли.
— Говорят, зима там такая же, как у нас, бесснежная и сырая.
— Ну, нет, здесь в этом смысле гораздо лучше. Как я понимаю, из-за рельефа местности слякоть здесь не задерживается. Стекает. А в Питере из-за того, что местность ровная и болотистая, слякоть накапливается и стоит.
От Пьяццоллы до Высоцкого
— Впервые я обратил на вас внимание в мае прошлого года на концерте "Цвет танго" (6+), который проходил в Пушкинском театре в рамках "Ночи музеев" (6+). Его организовала ваша коллега по симфоническому оркестру Приморской Мариинки виолончелистка Елизавета Сущенко. Отличный концерт получился, атмосферный. Вечер, Карлос Гардель, его Por una cabeza, которое звучит в "Запахе женщины" (16+) с Аль Пачино и в "Списке Шиндлера" (16+), ну и Астор Пьяццолла, которого я так люблю. Как вы относитесь к танго?
— Очень хорошо. Пьяццолла вообще мне очень нравится. Я с его музыкой познакомился очень давно, в середине 90-х. Мне попались гитарные ноты Пьяццоллы, и мой приятель, с которым мы вместе учились, переложил их на вибрафон с четырьмя палочками. Шикарно прозвучало!
Пьяццолла тогда только-только приходил в нашу страну. Потом, конечно, я много слушал его и участвовал в камерных ансамблях, которые его играли. Сейчас это получается значительно меньше. Поэтому спасибо Лизе Сущенко, которая тогда предложила мне немножко отойти от академизма, расслабиться в какой-то мере. Хотя, на самом деле, играть танго ничуть не проще и не легче. Там очень много своих нюансов и непростых вещей. Но, как говорится, лучший вид отдыха — это смена рода занятий.
Вообще, я положительно отношусь к любой талантливой музыке, включая джаз. Мне почти не пришлось его поиграть. Но это ведь вид искусства, которому надо отдельно учиться. Вот, например, в музыкальном училище имени Мусоргского, где я обучался, есть два отделения — классическое и эстрадное, где учат игре на ударной установке. Это отдельный вид занятий, очень непростой. На самом же деле есть много "ударников" и "классиков", которые успешно совмещают то и другое. У нас в группе как минимум двое таких работает.
Борис Архангельский. Фото: Из личного архива Б. Архангельского
Прекрасно чувствовать себя своим и в симфоническом оркестре, и в параллельных проектах. И хороший, красивый рок мне очень нравится. До сих пор время от времени слушаю и "Королевского шута", и "Осколки", и другое. И русский классический рок, и западный.
Практически в любом жанре есть отличные композиции и исполнители, их много, и в нашей стране, конечно, тоже. Единственное, что мне не очень нравится, — это шансон. Не знаю, можно ли отнести к шансону хоть в какой-то мере Высоцкого, но Высоцкого я очень люблю.
В молодости я собирал его записи. У меня был целый комплект его виниловых пластинок (если не ошибаюсь, где-то 20 альбомов). Я бегал по всему Питеру, по магазинам, где их "выбрасывали". Никакого интернета, понятно, тогда не было. Только слухи. Услышал от кого-то, что вот там-то и там-то — и поехал.
— Хорошо помню эти альбомы с разными фотопортретами Высоцкого на обложке. Во Владивостоке они появлялись, как пельмешки. Но не по порядку, а как придется. Первый диск, потом, допустим, 17-й, потом 2-й или 10-й и так далее. Кстати, во Владивостоке, по разным источникам, он написал две песни. На смерть космонавтов Добровольского, Волкова и Пацаева (их именами во Владивостоке улицы названы) и "Я несла свою беду По весеннему по льду…" (12+) для Марины Влади.
"Всегда быть в яме…"
— Но давайте, Борис, снова спустимся в яму. Вот такой вопрос хочется задать. Вам же приходится играть и балет, и оперы. Что больше нравится? Где для барабанщика большее раздолье?
— Ну, если иметь в виду ударника, то проявить себя и инструменты в большем объеме, наверное, проще в балете. В опере приходится уступать дорогу другим инструментам и вокалистам. Ведь в любом случае вокалисты нас не перекричат. А в балете проще в том плане, что там нужно только учитывать баланс в оркестре по уровню звука. Соответственно, в балете ударникам дозволяется играть более свободно.
Но, в общем, это довольно щекотливый вопрос. Скажешь, что любишь оперу, — обидишь балет. Поэтому скажу, что просто есть любимые оперы, которые мне очень нравится играть. Например, "Пиковую даму" (12+), "Князя Игоря" (12+), "Тоску" (12+). В свою очередь есть несколько балетов, которые мне очень нравятся.
Борис Архангельский и его литавры. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
Да, наша основная работа — это яма, это спектакли. И в этом есть некая привычка, что ли. То есть ты приходишь на работу, в яму, на свое место, и играешь. Поэтому симфонические концерты, когда оркестр выходит из ямы и располагается у всех на виду, на сцене, становятся событием, к которому готовишься с особым настроем. Нам, перкуссионистам, конечно, интереснее всего симфонические произведения, где много ударных, шумные, как мы их называем.
В свое время я работал и в симфонических оркестрах, но мне больше нравится играть спектакли в театре оперы и балета, а иногда выходить на сцену.
— Вспоминаются мне великолепные концерты симфонического оркестра Приморской Мариинки. Например, концерт, где вы играли первую часть Седьмой (Ленинградской) симфонии (12+) Дмитрия Шостаковича.
— Это мы играли с Павлом Александровичем <Смелковым>. А с Лубченко (Антон Лубченко — главный дирижер Государственного Приморского театра оперы и балета, предшественник Приморской сцены Мариинского театра — А.К.) мы на 9 Мая играли симфонию целиком. Кстати, хорошо тогда сыграли.
— Во Владивостоке в последнее время мы наблюдаем определенный подъем в области культуры, но будем честны: по сравнению с признанными культурными центрами мы всё еще провинция. Ну, вот есть возможность благодаря Мариинскому театру напрямую соединиться с тем, что происходит в большом музыкальном мире. Приезд артистов из Санкт-Петербурга действительно приближает нас к центру. И что выясняется? Что наши музыканты порою мало в чем уступают приехавшим звездам.
— Я вам больше скажу. Встречаясь в отпуске в Петербурге с коллегами, друзьями, которые работали здесь и вернулись домой, случается мне услышать от них, что они очень скучают по качеству работы и спектаклей, в которых принимали участие здесь, во Владивостоке. Так что в Петербурге далеко не везде бывает сопоставимое качество.
Да, у нас есть рядовые, так называемые проходные спектакли, которые, наверное, нельзя отнести к некому золотому фонду театра. Но это естественно. Людям свойственно ошибаться. Однако есть определенные спектакли, когда артисты и музыканты показывают всё, на что они способны. И вот, допустим, наша недавняя "Пиковая дама" (12+) получилась ничуть не хуже, чем в главной Мариинке.
— Мне кажется, то, что это было концертное исполнение, в каком-то смысле даже на пользу пошло. Я не говорю о том, что прекрасные декорации и костюмы из легендарной темиркановской постановки как-то мешают восприятию музыки Чайковского, — наоборот, они помогают понять эту музыку, ее лиризм и одновременно драматизм. Но и концертное исполнение позволило увидеть такие музыкальные моменты, о которых я даже не догадывался.
— И все-таки сначала, я уверен, надо смотреть спектакль с декорациями, а потом уже, если это возможно, дополнять свое представление об опере концертным исполнением.
Например, сначала хорошо бы посмотреть такой визуально прекрасный спектакль, как "Мазепа" (12+) в постановке Темирканова (Темирканов Юрий Хатуевич — советский и российский дирижер, педагог, общественный деятель; народный артист СССР (1981) С 1976 года по 1988 год ― художественный руководитель и главный дирижер Ленинградского театра оперы и балета им. С. Кирова (ныне Мариинский театр) — А.К.), а уж потом концертный вариант.
— "Мазепа" — один из моих любимых спектаклей. И по драматизму, и по музыкальному воплощению пушкинской поэзии. Чего стоит сцена казни, например. Дуэт баса и тенора. У людей, сидящих в зале, как мне кажется, должно перехватывать дыхание, когда они это слушают.
— Извините, перебью, но это как раз тот случай, когда ни один, наверное, здравомыслящий дирижер в мире не станет ограничивать ударные. Вот в самом-самом конце сцены. Петром Ильичом Чайковским в партитуре даже сделано уточнение, что в этом месте играют два исполнителя на литаврах. Не один, когда звучит обычное громкое тремоло на литаврах, а целых два. Плюс тремоло на большом барабане и на малом. И всё это для создания огромной инфернальной звуковой волны, с тем чтобы зрителям по-настоящему становилось страшно.
Репетиция "Мазепы" в Приморской Мариинке. Фото: ИА PrimaMedia
— Почему, как оказалось, в Америке из всех произведений Чайковского больше всего зрителям нравится увертюра "1812 год" (0+)? Говорят, потому что там пушки стреляют. И однажды вроде бы еще и фейерверк запустили американцы, когда увертюра исполнялась на свежем воздухе.
— У нас тоже были такие эксперименты в Петербурге. Не помню точно, когда (наверное, в 90-е годы). На Площади искусств (это в центре города, между Русским музеем и Михайловским театром, там еще филармония имени Шостаковича и Театр музыкальной комедии находятся), ну вот прямо там поставили пушки. Оркестр играл внутри филармонии, а колонки вывели на площадь. Вот такое исполнение увертюры Чайковского "1812 год" было однажды в Санкт-Петербурге.
По тарелочкам
— Я часто спрашиваю у музыкантов, с которыми беседую, что они думают о художественных фильмах, посвященных музыке, исполнителям, дирижерам и так далее. Вот, например, вы Борис, что можете сказать об образе барабанщика в кинематографе?
— В кино, как мне кажется, в большинстве своем был создан образ барабанщика как какого-то ненастоящего, что ли, музыканта.
— Ну да. Даже в любимой мною "Музыкальной истории". А был еще телефильм "Немухинские музыканты" (6+) по сценарию Вениамина Каверина, где Станислав Садальский играл очень глупого директора музыкальной школы. Он был барабанщиком и всё время повторял: "В музыке главное — громкость и отчетистость". Между тем были барабанщики, из которых получились гениальные актеры. Самый яркий пример — Евгений Александрович Евстигнеев. Помните, как он ловко вилками на тарелочках и бокальчиках играл? Руки так и мелькают, а лицо такое невозмутимое, мол, я тут вообще ни при чем. Такой эпизод был в первом режиссерском фильме Петра Тодоровского "Никогда" (12+).
— А я видел этот номер на каком-то капустнике.
— А еще Евстигнеев проделывает эту штуку в фильме Карена Шахназарова "Мы из джаза" (12+), где он играет папу одесской мафии, большого поклонника джаза. Еще бы не любить Евстигнееву джаз, если в молодости он в джаз-бэнде играл на ударных.
— Я думаю, что одни из самых лучших дирижеров получаются из ударников. И не только благодаря развитому чувству ритма. Это еще и понятный жест, который необходим оркестрантам.
Барабанщики, как я считаю, из-за огромного количества инструментов, которыми они вынуждены владеть, являются довольно многосторонними и многогранными личностями.
И в симфоническом оркестре брабанщик - король. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра
— Любовь к барабану — это навсегда. Вот из меня барабанщика не вышло. Перед одним из торжественных построений ко мне подошел наш вожатый и сказал, чтобы я не играл, а просто стоял рядом с опущенными палочками. Оказалось, у меня нет чувства ритма.
— На самом деле это развивается. Чувство ритма не обязательно должно быть врожденным.
— Теперь я это понимаю. А тогда… Так что игра на ржавой бочке стала моей лебединой песней.
— Но вы нашли что-то другое в себе.
— Нашел, конечно. Но любовь к барабану осталась.
